Искупление

Желудок начинало подводить от голода. Не то, чтобы Индика не научилась справляться с этим чувством за все время, проведенное в монастыре… Всё-таки она могла выдержать и пост, и скудную пресную пищу. Тем не менее, сейчас её тело становилось слабым, после проделанного ею пути — абсолютно неудивительно. Сумку с припасами она потеряла, в кармане не найти ничего, кроме пыли. Впору пойти, да хлеба украсть. А это грех. Большой грех. Возвращения Ильи Индика не ждала. Она даже не понимала, хочет ли видеть его. По крайней мере пока боль в её сердце не утихла. В самом деле, ей было больно. Глупо утверждать, что она не была влюблена в Илью прежде. Она ожидала, что рано или поздно его черствая грубая оболочка расколется, позволяя заглянуть в самую глубь души. Истосковавшаяся по мужскому теплу, Индика обманулась. Справедливое предательство — предательство, вернувшееся из далекого прошлого. Индика понимала, что в свое время, будучи совсем девчонкой, предала Мирко, позволив своему отцу лишить его жизни. А теперь предательство вернулось ей в ответ. Могла ли пятнадцатилетняя девочка поступить иначе, когда отец застал её посред ночи с цыганом, выкравшим его деньги? Она была слишком молода и напугана, чтобы разгневать батюшку ещё больше. Жить со своим грехом оказалось тяжко. Несмотря на скорую свадьбу с Саввой Ильичом, Индика решила отречься от мирской жизни, уйти в монастырь — замаливать подлый поступок. Отец хоть и гневался, а все же отговаривал дочь от выбранного ею пути, как мог, как умел. В семье она была единственным ребёнком, кровинушкой, которую уж точно не так просто отпустить на произвол судьбы. Глупая, глупая девочка — думала, будто в монастыре её примут с распростертыми объятиями и помогут пережить горе. Выросшая в любви и заботе она не знала другой жизни, где каждому человеку есть дело только до самого себя. Любовь давно покинула Божью обитель. Да что там любовь. Самого Бога там не жаловали. Нет смысла говорить о добродетели. За размышлениями шли минуты, часы. Индика потеряла счет времени от накатившей слабости. Она снова уснула, привалившись к стене, склонив голову вперед. Илья, казалось, вернулся спустя целую вечность. И как их ещё не выперли из котельной? Разве никто не должен следить здесь за порядком? Присев рядом, Илья слегка потрепал Индику по плечу, чтобы та просыпалась. А плечики-то у неё тонкие совсем, хрупкие — сломать боязно. — Просыпайся. Я воды и еды принес немного. Ты голодная наверно и пить хочешь. Неприятный запах пускай и не исчез, но стал гораздо менее ощутим. Неужели выстирал одежду. Однако, распахнув глаза, Индика обнаружила на своем спутнике абсолютно чужие вещи. Вопросов задавать она пока что не стала, но ей показалось странным, что Илья, спустивший все имевшиеся у него деньги на выпивку и трубу, смог разжиться новыми чистыми вещами. Думать нечего, есть и пить хотелось страшно. Мужчина протянул ей ломоть черного хлеба и флягу чистой воды. — Где ты хлеб достал… И одежду новую? — тихо спросила Индика, после чего сделала пару глотков воды и надкусила ароматную корочку хлеба. — Какая разница, где достал. Главное, что мы от голода не умрем, — пробормотал Илья. Судя по всему, свой кусок хлеба он съел ещё по дороге, а может и вовсе не взял ничего для себя. — Зачем спрашиваешь? — Илья, красть нехорошо, так не пойдёт. Ты ведь украл, я права? Он нахмурился, явно не довольный таким неблагодарным поступком. Какая разница между хлебом купленным и краденым? Ведь не из прихоти захватить излишки крал, а из жизненной необходимости. — Смотрю, сама-то ты краденым хлебом не брезгуешь, голодно тебе. Лучше бы спасибо сказала, чем читать морали, — в этот момент ему бы хотелось скрестить руки на груди, да только одной руки не доставало. Илья шипящим тоном выругался. В чем-то каждый из них был прав. Но обессилить от голода в самом начале пути — не лучшее решение. — Пускай это будет на твоей совести… — Индика с минуту молчала, прежде чем продолжить. — Нам нельзя оставаться в Спасове. Здесь нас будут искать. Меня уж точно, как тюремную беглянку. — Помнится, ты говорила, что выросла в велосипедной лавке, в Городищах. Твой отец наверное до сих пор жив здоров. Не думала навестить его? — Илья путем неловких манипуляций одной рукой поджег сигарету и закурил. — Это исключено. Вернуться домой — позор для меня и для моего отца, который, я надеюсь, ещё жив. Что люди подумают? А как это на батюшку повлиять может? Нет, туда точно нельзя. — Ну не знаю, — с его уст сорвался клуб едкого дыма. — Если бы моя мать была сейчас жива, она была бы рада видеть меня. Вот такого, искалеченного, но живого. Если родитель своего ребёнка любит, то всегда примет его дома. Грешного или нет — не важно….Глупо ты поступаешь. Вот так решишь вернуться через пару лет, а отец уже мертв. И жалеть будешь, что рядом не была. Сердце Индики болезненно сжалось. Она прокашлялась, будто поперхнулась кусочком хлеба. — А ты по матери… Скучаешь? Жалеешь, что не успел с ней о чем-то поговорить?.. — Конечно скучаю. И жалею, что своими поступками заставлял её старое сердце надрываться. Я был хреновым сыном. Да и человек из меня в целом так себе… Выкурив сигарету и отбросив в сторону бычок, Илья нервно повел левым плечом. После вынужденной ампутации оставшаяся культя сильно болела. Да и морфина, чтобы эту боль заглушить, не было. Фантомно он все ещё ощущал наличие левой руки. Чувствовал тянущую боль в предплечье, которого уже не было и в помине. — Сильно болит? — голос Индики нарушил затянувшуюся тишину. — Терпимо. Когда рука заживо гнила — было хуже. А помнишь… Когда ты руку-то мне отхерачила — взяла и поцеловала. Сначала я подумал, что брежу. Все спросить хотел, почему? Почему поцеловала, если я к тебе относился как подонок? — Я не хочу говорить об этом… — Тогда следующий вопрос… Погоди, у тебя на юбке следы крови. Откуда? — на лице Ильи промелькнуло что-то, схожее с несвойственным ему беспокойством о ближнем. — Свежие совсем. Он потянулся рукой к подолу её юбки, чтобы рассмотреть пятна крови, но Индика отшатнулась от него, словно от прокаженного. Эти странные следы на юбке… Наводили его на очень дурные мысли. — Индика… Это они с тобой в тюрьме сделали? — он говорил тихо, чтобы не напугать ненароком. Молчание приносило бывшей монашке ещё большую боль. Ей хотелось рыдать, осознавая, что произошло. Над ней надругались самым грязным образом, лишив чувства собственного достоинства. Боль была не только моральной, но и физической. Она чувствовала, как при неосторожном движении бедер все жжется, как капли крови мажут исподнее… Унизительно, страшно, мерзко… По её нежным щекам потекли слезы. Нет, Индика не плакала и не всхлипывала. Она попросту не могла сдержать слез, молча глядя в сторону. — Это моя вина. Я не должен был бросать тебя там одну, — Илья почувствовал болезненный укол совести. — Ну… Что ты в самом деле-то? Все глаза выплакать решила? Знаю, ты злишься на меня, но может быть так тебе станет хоть немного легче. Илья крайне осторожно позволил Индике уткнуться в его плечо. Она поначалу даже не хотела прикасаться к человеку, что предал её. Только кому сейчас это делало хуже? Ощущая чужое тепло, становилось хотя бы не так страшно. Может быть сейчас, именно сейчас, её не оттолкнут и не бросят одну? От неё не откажутся, не выкинут, как ненужную вещь. Почувствовать себя нужной хоть на мгновение лечило сердце лучше любого лекарства.