Маргаритки

Отрешенность и свобода. Свежесть утра никогда еще так не радовала ни одного из них. Кажется, ночи и вечера больше не могли сравниться с прохладой ранней зорьки. И Нариндеру нравилось встречать ее, держась за руки.

***

С приходом в поселение, его инстинкты обострились. Кажется, это было связано с сильнейшим слиянием с его природной натурой, и теперь он вновь почувствовал, какого было там, до божественности. Хотя бы на малую долю. Внимание, как и зрение, улучшились. Появилось странное сосущее чувство в животе, зовущееся голодом. Ощущение пространства первое время давило, словно тесная коробка, и Нариндер не мог привыкнуть к тому, что очень многие вещи обладают твердостью без возможности растаять под рукой. Божественное эфемерное измерение работало совсем не так. Пережиток прошлого одарил кота бессмертием, поэтому время он все так же не ощущал, но стало оно длиться гораздо дольше. С возможностью перестать спать ночью он и вовсе заплутал в нем, не смысля в числах и часах. Но он прекрасно ощущал года, как и раньше. Все епископы знали, что он один, кто вообще обладал навыком хоть как-то отмерять смертное время. Обычно в этом совсем нет нужды. Приятным сюрпризом было то, что некоторых поселенцев он узнавал по схожести с, как они называли их, "предками". — Но прошло всего пятьсот лет, — недоуменно смотрит кот, встречаясь с таким же озадаченным взглядом в ответ. — Никто их уже не помнит. "Как странно." Казалось, что их души были у него совсем недавно. Долгое время он оставался нелюдимым. Работал, развлекался, опять работал. Непонимание встречалось им спокойнее, сам Нариндер становился все молчаливее. В быту, казалось, что ничего не изменилось, но на деле с уменьшением твоей значимости в мире меняется и сам мир. Многое становится доступно. Многое становится заметно. Когда ты меньше, ты даже начинаешь чувствовать вкус еды, который ты никогда не ощущал. У тебя появляется на это время, и еда не является простым развлечением. Ладони, теперь уже зажившие, реагировали на температуру. Оказалось, что греться на солнце — самый приятный досуг для кота. Шелест листвы не кажется мимолетным, когда тень кроны падает на твое лицо, одаривая прохладой в знойный день. Любая, даже самая маленькая жизнь, больше не является твоей ответственностью. Поэтому ты начинаешь проникаться жалостью даже к мурашику. Но все сводилось к одному: ты ощущаешь вес и ценность чего-то, когда не возвышаешься над этим. И Нариндер мечтал о такой жизни.

***

В один из дней весны среди толпы кот увидел знакомое лицо. Зеваки столпились вокруг кого-то, ужасно похожего на Лешего, и Нариндер не мог поверить своим глазам. Злобно щелкая зубами, младший епископ был совершенно бестактен и груб, отмахиваясь от любого дара и доброго слова. Совсем не изменился! Нариндер помнил его еще совсем маленьким, с только распускавшимися листочками и коротенькими веточками рогов, которые он так не любил, когда трогали. Наверное, епископы — те, кого Смерть никогда не будет жалеть. Просто потому, что никогда не питал к ним ни единого чувства. Кот, тряхнув ухом, попятился, удаляясь на каменоломню. Нечего ему тут глазеть. Но это подарило Нариндеру надежду. Надежду, что однажды он сможет встретиться с... Он хлопает себя по щекам руками, щурится, вздыхает. Он... Шамура слишком давно не навещал его в тюрьме. Наверное потому, что понял, что Нариндер хочет видеть свою семью только мертвыми, посылая сосуд за сосудом. Возможно, Нариндер заслужил такое равнодушие. Хотя нет, не так. Однозначно заслужил. Кот нахлобучивает каску и надевает перчатки, прежде чем спуститься по ступеням в холод шахты. Работа отвлекает от мыслей.

***

Если на Лешего нечего смотреть, то о Хекат нечего говорить. О Калламаре нечего слушать. Почему Агнец так тянет с Шамурой? Неужели ему его так жаль убивать? Или он пропитался к нему уважением? Может, наоборот, питает ненависть? Все эти мысли коту были омерзительны. О Шамуре нечего даже думать. Но он терпеливо молчал. Прошло уже полгода с зарождения искорки надежды в душе Смерти, и он каждый раз лишь хмурился, когда встречался взглядом с кем-то из своих. Кажется, они и сами не в восторге от такого соседства. — О, Тот-Кто-Ждет всегда был чернее тучи! — отзывались о нем с нескрываемым страхом поселенцы, и бывшие епископы только разводили руками. Никто из них не удивлялся, но и налаживать отношения не хотелось. Проще обойти десятой дорогой, чем посмотреть смерти в глаза.

***

После каждого рабочего дня, когда улицы опустевали, Нариндер молился. Он знает, что у них есть все время мира, и знает, что нельзя торопить события. Но он искренне раскаивался перед братом за все проступки против семьи, словно покаяние в обители чужого Бога могло хоть как-то этому помочь. Хоть как-то позволить его услышать. Искренне, он не верил, что достоин его прощения, что достоин его любви, но каждую строку всецело посвящал ему, страдающему от боли и одиночества, разбитого горем старшего брата, в его холодном храме, бессознательно блуждающего в опустелых коридорах Шелковой Колыбели. Овеянный смрадом смерти дом. Он умолял Богов о благополучии брата и скорейшем освобождении от мук, и умолял о любви, что должна принадлежать Шамуре по праву. Умолял о том, чтобы поскорее увидеть его в добром здравии, и о том, чтобы тот не посмотрел на него взглядом пустым и потерянным. — Уж лучше пусть он меня ненавидит... — однажды шепчет Смерть в молитвенную ночь, и Агнец, незримо наблюдающий за ним из раза в раз, разделяет с ним его печаль. Не единожды передавал Агнец Шамуре слова его брата, но бессознательный паук не слушал. Он был потерян еще давно, когда Лешего с ними не стало. Калламар еще после первой своей кончины совсем замкнулся, казалось, что страх свел его с ума. Хекат была единственной не ослепленной деяниями Алой Короны, кто могла бы позаботиться о брате. После ее потери самый старший из них стал безрассуден. — Он просил, чтобы я тебя вернул! — обнажает свой клинок новый хозяин Алой Короны, не оставляя попыток достучаться до Шамуры. — И никогда я не видел столь искреннего раскаяния! Агнец парирует удар острой, словно лезвие, лапы, разрезая ее не менее острым клинком, заставляя паука лишь по-звериному скалиться. — Делай что хочешь, но если мне придется убить тебя снова ради того, чтобы дать Смерти прожить жизнь — я это сделаю.

***

—  Я слышал тебя в храме ночью, Нариндер. — И что с того? — даже не оборачивается он, больше заинтересованный стволом ели, нежели лидером их поселения. — Ты не рад своему брату? — не совсем понимает Агнец, и дерево с грохотом валится на землю. Кот вбивает топор в пень и нехотя оборачивается. — Рад. А что? — То есть ты... — Я должен прыгать от счастья, сосуд? — хмурится он, снимая перчатки, которые убирает в карманы рабочего комбинезона. — Все, чего я хотел — чтобы он не страдал. Мне больше ничего не нужно. Нет, так не пойдет. Нариндер никуда не пойдет. Придется их сводить? Здорово! Замечательно! Эти лбы старше мироздания, а не могут решить такую проблему! Ну ничего, у них есть их герой и спаситель! Агнец грубо берет этого горе-брата за плечо и тащит за собой, даже не вслушиваясь в шипение и вопли, которые так непривычно слышать от извечно молчаливого кота. Все поселение провожало их неловким взглядом, пока парочка удалялась вдаль. На окраину поселения. Перед кельей Нариндер замер. Его рука застыла над дверью, и он не мог решиться постучать. Ему было страшно. Животный страх, который он никогда не испытывал. Настолько сильный, что хотелось бессознательно упасть прямо здесь, а еще лучше — поскорее погибнуть. Есть вероятность, что Шамура предоставит ему такую возможность. Они давно не говорили. Что уж там, сам Нариндер давно рта не открывал. И, в конце концов, кот свел своего брата с ума своими руками, и теперь боится его, как огня. Или воды? Кошки ведь боятся воды. Пока Нариндер мечется, Агнец не дает ему даже посмотреть в сторону пути отступления. В конце концов, желая зрелищ, барашек вздыхает, трет переносицу и сам стучит в многострадальную дверь. Нариндер вздрагивает и издает такой сиплый хрип, словно его душа покидает тело. Признаться честно, даже у самого Агнца похолодело в жилах от него. Все-таки жуткий этот тип — бывший епископ Смерти. Петельки тревожно заскрипели, и на пороге показался Шамура. Незамысловато подвязанная поясом алая туника, изящные руки с длинными когтистыми пальцами, его спокойный и безвкусный взгляд. Не будь кот в ужасе — восхитился бы его простым, но изысканным внешним видом. Нариндер обомлел и Агнец поспешил ретироваться, словно совершив какую-то шалость. Шамура будто бы совсем не удивился, провожая лидера поселения взглядом. Застывшая статуя со все еще сжатой в кулак рукой, до сих пор готовой постучать, выглядела все напуганнее и напуганнее, пока паук не подал голос. — Вы ко мне? Ох. Он его не узнал? — Я... я ошибся дверью, — неловкая и вымученная улыбка расцветает на лице кота. — Этот голос... Твою мать. Кот поспешно развернулся, но старший схватил его за лямку комбинезона, что заставило хвост Нариндера встать трубой, а его самого звонко гаркнуть. — Я же шучу! Конечно я тебя узнал, братец, — он добродушно смеется и отпускает дрожащего, словно осиновый лист, гостя, который с опаской оглянулся. Паук отошел немного в сторону с порога, жестом приглашая войти. — Я ждал тебя. — Не может быть. — Поверь мне на слово, милый. — Тебе к лицу рабочие одежды, — ставит перед братом чашку чая Шамура и садится напротив, отпивая свой. Нариндер ничего не говорит. Он уставился в незашторенное окно, стараясь избежать этой встречи даже сейчас, сидя перед ним. — Я не злюсь. И тогда не злился. Я понимаю, почему ты поступал так. И я на твоем месте поступил бы так же. — Ты бы не оказался на моем месте. — Ты многого обо мне еще не знаешь. Паук делает глоток и ставит чашку на стол, складывая руки замком. — Я уже здесь... неделю. И ни разу не видел тебя даже вечером. Так и не смог выяснить, где твой дом здесь, — Шамура прикрывает веки и пытается высмотреть в окне то, с чего Нариндер не отводит взгляда, но, кажется, он и не смотрел на что-то конкретное. — Мне не нужно спать. Дома у меня нет. Тянущееся молчание уже становится невыносимым, и кот опускает голову, кажется, начиная оттаивать. Он протирает запястьем глаза, поджимает губы, и Шамура наклоняет голову в трепетном ожидании его откровения. — Я очень долго ждал тебя. И мне казалось, что ты меня ненавидишь за все, что я сделал. И когда сосуд нашел способ окончить ваши страдания, я не находил себе места. За годы ожиданий и забот я... Его сдавленный голос невольно пробудили воспоминания многовековой давности. О первых моментах близости и расцвете чувств. Когда они лежали вместе на поляне, среди душистых трав и цветов, и Нариндер искренне открывался ему о том, как больно ему слышать непонимание от его семьи. Как больно быть изгоем. Как он привык к одиночеству. И этот голос заставил Шамуру искуситься тогда. Помочь заглушить боль и вызваться стать защитником. — Ты? — переспрашивает паук и чувствует, как непроизвольно напрягается. — ...Я совершенно не мог допустить о тебе и мысли. Я молился за твое благополучие, но я знал, что не буду готов к твоему приходу. Потому что даже так я все еще люблю тебя. И за все содеянное не буду достоин твоей любви. Нариндер встает из-за стола, уже собираясь уходить. Шамура же зашторивает единственное окно в келье, отодвигая стул, на котором сидел. — Если же ты меня чему-то и научил, братец... — медленно поднимается он. — Так это тому, что даже во грехе Бог любит своих созданий. И так он учит нас любить ближнего своего. Паук нежно подхватывает руки Нариндера, заглядывая ему в глаза, и последнему совершенно нечего ответить. Это ведь его заповеди, по которым он до сих пор живет. Его последняя воля перед своей кончиной. Своим безумием. — Ты любил меня во грехе слишком долго, чтобы я не простил тебя тогда, когда пришло время раскаяния, — Шамура преклоняет пред братом свою голову, касаясь губами его бархатных рук. Нариндер опускает голову и позволяет старшему брату в знак молчаливого примирения потрепать ее. Огладить щеки и подбородок, мысленно похвалить похорошевшую шерсть. — Спасибо за твои воздаяния. Теперь все правда будет хорошо. И Нариндер верит в его слова.

***

— Пойдем быстрее! — торопит старшего кот, и Шамура пробирается на холм так быстро, как только может. Нариндер подает брату руку и вытягивает его на вершину, откуда открывается вид на все поселение под лучами утреннего солнца. И Шамура, не в силах оторвать взгляд, переплетает их пальцы, сжимая крепче чужую ладонь. — Так вот почему ты был так предан смертным землям, — улыбается паук и щурится алой пелене, что киселем растекается по небосклону. — Сегодня небо будет невероятно ярким, — воодушевленно мурчит Нариндер, рассекая рукой воздух. И Шамура все никак не мог налюбоваться на его счастье. Свесив лапы с холма, они неспешно разговорились. На коленях паука пристроилась связка из облюбованных ими белых цветов. Никто и никогда не мог разгадать загадку букетов из маргариток, что они дарили друг другу. По правде говоря, они и сами не знали, почему именно эти цветы. Возможно, потому что на них удобнее всего играть в любит-не любит.