О чем плачут стены?

Ничего не проходит просто так и ничего не остается бесследно. Это Шарко заучила наизусть. Возможно, потому что все - одно большое последствие. Начиная с появления Маяка в Доме. Шарко, тогда ее еще звали Латунью, а совсем раньше - Кошкой. Больше всего наследила Латунь. Она помнит Маяк, маленькой девочкой с черными крылами волос в смешных косичках и ужасом-предвкушением в ярко-голубых глазах. Тогда она была еще никем, не звалась никак. Только Погань из старших что-то в ней видела. Погань не пережила тот выпуск. Свихнулась, как сказал Ясень, а он понимающий, хоть и взрослый. Все твердила о ужасе, о тьме. Видела что-то, может? Может поэтому, когда нашли наверху месяцем позже Ясеня с фамильным клинком Погани в глотке никто не удивился? Шарко помнит, как глядела на нее тогда маленькая Маяк. А потом что-то в ней хрустнуло. Надломилось и сломалось прошлое естество. Новым Маяк и запомнили. Она стала Домом в кратчайшие сроки. Наполнило собою все его существование, стены пели о ней разноцветными надписями, домовцы прятались за нее от всех проблем, объявили светом, спасителем, окрестили. Так безымянная странная девочка без семьи и дома, с пустыми бездонными глазами и стала Маяком. Лучем света, указывающим путь всем вокруг. Так и шло, год за годом. Маяк росла, а вместе с ней и Дом. Ее верных подруг называли свитой. Быстро, эту самую свиту официально признали стаей. Маяк - ее вожаком. У нее, кажется, и врагов то не было. Одна Погань, но и ее покарал Дом. За две недели до выпуска от нее не осталось следом. Кроме огромной надписи где-то на чердаке. Шарко ее не видела. Увидевшие открыто завидовали. Один, помнится, его звали Змееносцем, выколол себе глаза какой-то палкой со двора. А он был стойким. Вожаче одной из тогдашней стай, имел на счету два предупреждения от взрослых, даже два раза выбирался в наружность! Змееносец презирал могильных. И сам, ушел в коридоры подвалов. Где никто и не видел, что случилось. Только через месяц взрослые разогнали всех, неся пакет с ужасной вонью. Шарко даже вспомнила прошлого директора Дома. Она застала с ней всего год. Черная Вдова держала всех домовцев в общем ужасе. Немудрено, что скоро ее в тех стенах не осталось - воспитанники помогли. В момент пика обожания Маяка в Доме не зря вспомнили Вдову. О ней шептались в темных коридорах, запирались в туалете - лишь бы не нашли. А днем, когда Маяк выходила из стайной комнаты, прятались за ее спиной, мельтеша в толпе таких же надеющихся. Лазури удалось быть ближе - она ещё до того была в ее свите. А сейчас стала правой рукой. Впрочем, Маяк в Доме чтили лучше. О ней не пускали слухов по глупости, не боялись, а почти всеобще признавали спасением. Маяк смеялась так заразительно звонко, одевалась и невольно задавала моду младшим девочкам, мечтающим походить на нее во всем. Во времена апогея Маяк никто не смел покушаться на ее власть. Пусть никем не подтверждённую, но единогласно принятую. Было только одно в Доме, что не касалось ее - изнанка. Пугающая, непостижимая и не отпускающая бесследно. Однажды настигло затишье. В начале осени, тихие после Дома-у-моря домовцы только осваивались заново Дома. Маяк коснулась Изнанка. Она закрылась в стайной, бредила и не вставала с постели. Просыпалась в поту от беспокойного сна и кричала, сбивчиво молилась чужим богам и обращалась к Погани. О которой давно стоило бы забыть. Так прошло пара дней, кажется, с неделю. Потом Маяк заточили в могильных. В крайней палате, подальше от выхода, хоть почти все и были еще свободны. Ее боялись навещать, лишний раз накликая беду. А Маяк все твердила имя Погани, царапала себе руки до крови и норовила выцарапать еще и ножом рисунок на могильных стенах. Все как чувствовали, видели наяву конец, падение с рая. Не так много, всего два бесконечных месяца с возвращения в Дом, а Маяк нашли в туалете могильника, с вспоротым животом. Никто не гадал - самоубийство. Вот и конец.