Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 27 августа 2019 г., Дегтярёв

            Сначала яркий свет ослепил меня. Дима, что за чёрт? Но затем всё потемнело. Весь этот голубой дым пропал, словно меня просто отпустило.             Да, меня просто резко отпустило, словно кто-то щёлкнул тумблером. Просто отключили необходимые рецепторы. Я присел на скамейку у песочницы. Опять облом. Оставалось только слушать тишину ночи, окна же темны, а фонарь освещал весьма-весьма тускло.             Наконец, во рту появилась слюна, и я решил закурить. Вокруг довольно красиво даже без накура. И куда я забрёл? Аккуратная листва лещины начала слегка желтеть, под светом фонаря эта желтизна скорее становилась коричневой. Свежий воздух почти не портил запах сигарет, отнюдь, скорее дополнял. Огромное тёмное небо, только блестит Марс и тускло светит Луна. Небо тянуло, словно это был родной дом, в груди необъяснимое чувство… я не знаю, но как будто я… скучаю?             Небо тянуло и завораживало, я даже забыл затягиваться, но длилось это недолго. Моменты слабости… Я позволил себе лёгкую улыбку. — Присяду? — спросил глубоким голосом мужчина. — Есть сигаретка?             Это был поживший мужчина, лет семидесяти, из тех крепких сухих стариков, что работают дворниками и охранниками, разве что одет в широкополое нечто между пальто, мантией и чёрным подрясником священника. — Есть, возьмите. — О, эти, с Исусом. Крепкие, я такие люблю, спасибо, — сказал он. — Студент? — Да. Вам не спится? — решил поддержать я разговор.             От незнакомца пахло старостью, серые брюки на коленках были истёрты, он поддёрнул их, прикрыл полой недомантии и сел рядом. — Не спится, Ницраил, не спится, Дима. — Как вы меня назвали? — Димой, так ведь тебя зовут? Дмитрий? — Да. А вас? — и откуда он узнал? — Ой, я местный Сказочник, — сказал старик, улыбнулся и показал жёлтые зубы, собрав всю кожу лица в складки. — Развлекаю детей. Дурачок. Не было тебе и пятнадцати, как я из ума выжил. Дашь десять рублей, я тебе сказку расскажу.             Этот, наверное, нигде не работает. У нас возле общежития тоже такие есть сказочники, Лысый их на закладки и гоняет, забирать, а сам следит, как вертухай. Один с тросточкой всё рассказывает, как он на прямую линию президенту звонил, просил дотации увеличить в образование. Я был сегодня щедрый. Держи, старичок. — Спасибо, Дима. Я тебе такое расскажу! Понимаешь, я обо всех всё знаю, я уже столько лет живу… — интонации его голоса были детские, но в то же время пробирающие. — Да ну? Прямо обо всех? — я усмехнулся. Старик спрятал десятку и, смотря в пустоту, стал похож на слепого. У многих стариков катаракта развивается, знаю. — Зачем мне лгать? Тот, кто мастер во лжи, никогда не станет лгать, это смешно, ибо каждое его слово правда. Я именно таков.             Вот это да! Неужто этот старичок из тех сломанных людей, бывших учителей литературы или музыки, что выгоняются новыми кадрами да сокращением? — Ну вы, дедушка, и философ. — Ой, ну что ты… — он смутился и засосал сигарету. — Ты мне лучше поверь, а я расскажу сказку. Не отвлекаю? Вдруг там у тебя какая романтическая встреча на этой лавочке? Если бы ещё десять рублей, то я две сказки расскажу.             Я про себя засмеялся. Скорее, даже захохотал. «Ещё десять рублей...» Знавали, видали. — Ну, вы мне эту расскажите, а там уже решу, хороша она, и стоит ли десять рублей давать. — А ты экономист. Или, как нынче верно, бизнесмен, — старик поджал губы и выпустил струйку дыма. — Фрилансер. — А-кха-ха! Точно-точно! — мужчина закашлялся в смехе. — Ну, я продолжу. Видишь ли, я знаю всё на свете, такой я старый. — Сколько костей в теле человека? — решил я его проверить. — Дай три рубля.             Мне не хотелось копошиться, и я дал ему пять. Не жалко. — У каждого человека по-разному, говорят медики, — старик усмехнулся, — но я не медик, я всё знаю точно — у тебя двести восемь косточек, про других кого хочешь узнать? Не знаю, зачем тебе, но скажу за два рубля из пяти. — Почему вы так уверены? — я закурил ещё одну, старик показал жестом, мол, мне тоже. — Я много живу на свете и знаю всё. А теперь сказка, — он хлопнул в ладоши, — представь, что где-то есть человек, который похож на тебя до последнего волоса…             Это стало напоминать дурной сон. Невольно меня покрыла испарина. — Я сказки из Библии не хочу.             Что?! Я ничего не говорил. Но ЭТО вырвалось из моего горла… — Это не библейская сказка, — старик снова показал оба ряда жёлтых зубов, встал и указал рукой на меня. — Представь, что ты герой книги, этому герою изменили немного прошлое. В целом, ваши взгляды похожи, он бы тоже хотел попробовать бритую ногу Ксюши, но не стал толкать её под машину. Он вообще жил гораздо праведнее, не на словах, но на самом деле.             Глубокий голос старика вводил в транс, я находился в некоем оцепенении, что испытывает мышь, ставшая жертвой удава. — Знаешь, — продолжал он, — я завидую тебе. Все мы, духи сего мира, завидуем вам, смертным разумным существам, потому что все мы были такими же, но теперь — лишь приспособившиеся тени. Посмотри, что позади меня?             Позади него я видел лишь силуэты и черноту, множество силуэтов, таких нелепых и опасных — разной длины руки тянулись ко мне, пытаясь схватить, но словно обжигались. — Видишь их? — старик нахмурился, глядя на меня.             Может, он не задумал ничего плохого? — Вижу, — голос мой звучал хрипло, я схватился за горло. — Хорошо. Все, кого ты видишь, — это Тени. Все мы завидуем, потому что мы способны лишь доедать за вами время, но не портить его. Мы завидуем, что вы живы. — Чему тут завидовать? — усмехнулся я. И куда делся страх? Я был готов если не ударить старика чем попадётся, то убежать по тому же мосту. Мне почему-то кажется, что я бы спасся именно так. Как залез на дерево, так и слезай. — Конечно, ты прав, человек рождается на страдание, его беды растут не из земли. Он сам лишь страдалец, но это лишь значит, что он может ощущать счастье и жизнь. Разве может существовать счастье без страдания? Может, но никто не станет его ценить. Посмотри ещё раз на эти тени.             Они двигались, словно ветви деревьев на ветру, качаясь туда и обратно, то ближе ко мне, то дальше. Я обернулся и увидел, что они стоят кругом. — Они боятся тебя, потому что ты живой, ты словно огненный факел для мотыльков — они летят на свет и сгорают, но стоит тебе умереть, как они растерзают тебя в одно мгновение, не спасут ни ноги, ни сила. — Что вам нужно? — А, сразу к делу? Мне это нравится и пугает меня. Ты никак боишься? Не бойся, здесь нечего бояться, пока ты не умер или не в этом мире. Впрочем, за мёртвым не так много охотников, если ты ведёшь себя осторожно. Те, кто ел прочих, стал такой тенью. — Я в мире мёртвых? — Древние называли его так.             Что ж, похоже, это продолжение прихода, я расслабился и даже вспомнил, что держал в руках сигарету. — А что нужно от меня? — Видишь ли, я выражаю чувства в людях, после люди стали называть это Сказкой. В этом простая цель. Я ценитель простого, я люблю проверять разные грани людской боли и радости. Ощущать себя на контрасте этих двух чувств… придаёт мне смысл существовать. И знаешь, до сих пор я не нашёл конца этому наслаждению. По-простому, я хочу, чтобы ты убивал для меня так, как ты это умеешь, так, как ты будешь выражать свою суть. Я проверил тебя ещё в твоём родном городе. Дешёвые амулеты помогли пройти барьеры, разделяющие наши умы, и проследить за тобой.             Интересное предложение, но я знаю, что ждёт любого убийцу в этом мире — суд и тюрьма, если ты, конечно, небогат. Идеальных преступлений нет, а если они есть, о них никто не знает. Априори. Нельзя надеяться на то, чего не знаешь. — Ты боишься человеческого суда? — спросил старик. — Да. — Не бойся, я помогу тебе укрыться от любого глаза, я сделаю тебя величайшей Тенью, демоном Ницраилом, что в служении своему чреву получит всё. — Это как? — Ты думаешь, тебя кто-то видел там, в Зеленограде? — Водитель, наверное. — Да, но разве ты сейчас в тюрьме?             Конечно, нет, но мои документы проверяли, я проходил по ориентировке. Моё смешное алиби «я был дома, это могут подтвердить мои соседи, соседка — подруга моей мамы, она видела меня на кухне» убедили рыжего мента отстать от меня. — Только потому что я уехал в другой город. — Ты неправ, я просто не могу быть рядом там всё время. Но Горький — мой город, здесь я могу, без преувеличения, всё, здесь много моих сил, и ни Орден, ни тем более полиция здесь ничего не смогут сделать. — Почему я? — О, это очень легко, вспомни свои фантазии, что идут с тобой бок о бок всю жизнь. Думаешь, таких людей много?             Я всегда считал, что каждый человек другому волк, что у каждого такие фантазии, но, глядя на детей, у меня иногда возникало подозрение, что это не так, а иногда я напротив убеждался, что мои умозаключения верны. — И что это за сила, и что я за это должен заплатить? — Верно. За всё нужно платить в этом мире. Даже за любовь. Цена за любовь столь высока, что я никогда не ведал любви. Ты будешь демоном, непобедимым и бессмертным. Любая рана на твоём теле станет смешной царапиной, ты будешь алкать жизни, и цена этой непобедимости — служение мне. Соверши всего одно убийство, но от собственного сердца, открой своё жестокое сердце для меня, и это будет достаточной ценой. — Вот как. — Но ты волен решать. Каждому человеку Бог, вернее сказать, Демиург дал возможность выбора. Я не стану более трогать твою жизнь, демон Ницраил, если ты окажешься не согласен. Если же ты согласишься, то со временем мы встретимся снова, и ты узнаешь, как получить силу каждой моей тени. Поверь, это немало. — Спасибо за предложение, — я сбросил очередной бычок. — А теперь, прошу перейти снова по тому мосту к себе и серьёзно задуматься о нём.