Рождение и смерть Ницраила

г. Горький, 5 сентября 2019 г., Дегтярёв

— Начались дожди — срок бессилия. В разных точках мира застыли мы. Город в спячку впал, как рептилия, душу грязную он не в силах мы-ы-ыть!.. — пел Валера. Либо я проспал, либо он решил разбудить не только нашу комнату, но и половину общежития. Хорошо хоть не запел «Мёртвого анархиста». Борзой бы услышал, даже будь он в другой стране.             Я перевернулся на другой бок и укрыл уши одеялом, однако это не помогало. Я повернулся на спину. — …И связь упразднила себя сама. Связь упразднила себя на долгие дни, недели. Осе-е-ень, осень падает на го-о-ород. Прилетай после дождей.             Он окончил песню и уронил гитару. — Нашёл аккорды! Нашёл! — закричал он. — Поздравляю, — пробубнил Ефанов. — Слышу голос со стороны па-ра-ши! — по слогам протянул Валера. — Это ты всё начал. Сколько я просил тебя эту чёртову «Я крутой, как Игорь Крутой» не включать в шесть утра! В шесть, мать его, утра! Ты-то под неё дальше спишь… — И чё те не нравится? — Ефанов подорвался, спрыгнул с кровати в одних трусах и начал давить на Валеру аурой гопника. — Да тебе эта музыка как детям Моцарт, для развития, а нам нахрена включаешь?             Такой спор уже происходил, причём не раз. — Ты специально, — продолжал Валера, — весь плейлист себе сделал. Только я засыпаю, что играет потом? «Я взял твою „бу“, и я её…», а? А потом… — Ефанов захихикал. — Ну и чё. Кайф же музон. — Да я тебя, сука! — Пацаны, надоели, — проснулся Санёк. — Сколько сейчас?! Полседьмого?! — Ну да. А ты что думаешь, с чего я…             В дверь постучали. — Открывайте, студсовет, — услышали мы высокий голос соседки. Ефанов бросился собирать пустые пивные бутылки и заталкивать под койку Санька.             Валера же спокойно отложил гитару и открыл дверь. — Привет, Лик, — сказал он девушке. Это была наша соседка, полная девушка, хохотушка. — Больше кина не будет. Прости. — Да ничего, всё нормально. Я и так уже уезжаю на учёбу. Просто хотела остановить, пока Борзой не припёрся. Удачи вам! — Спасибо. Удачи! — ответил Валера и закрыл дверь.             Он сел на стул и развернулся к Ефанову. — Ну что, чмырёныш, — он опёрся о спинку стула, — ты когда отключишь сраные будильники? — Ты чё, сука, гнида, тварь! — Ефанов встал и пошёл на Валеру. — Тебе по морде дать? — Поддерживаю, — я повернулся к ним лицом и стал слезать с кровати. — Ты когда будильники отключишь, гадёныш? — Вы чё, сговорились, крысы? А? А? — Мы ничё, а вот ты и мне надоел. У нас только Саньку хоть гром. — Ага, — поддакнул он, копаясь в ноутбуке.             Я, как и Валера, просыпался под Егора Крида, особенно на первом курсе. Сейчас, если и проснусь, тут же засыпаю, но чувства Валеры я понимал, а поскольку во мне заложено острое чувство справедливости, я хотел Ефанову причинить эту справедливость.             Где-то в ВК читал, что будильник воспринимается организмом как угроза и вообще вредная и в высшей степени деструктивная вещь. — Ты… — он сделал злое лицо и полез обратно на койку. — Санёк, ты вставай, у тебя анатомия, а она не ждёт, — сказал Валера. — У меня ещё час до выхода. — Хрен с ним, — я махнул рукой. — Пошли покурим. — Ага. Пошли.             На улице действительно шёл дождь. Мы стояли под козырьком. — Я вот в приметы не особо верю, но вчера такой ветер был, как говорят, к дождю, — сказал я. — Ну, веришь не веришь, а, как говорится, в сегодняшнем дне завтрашнего соль. — В каком смысле? — не понял я про «соль». Чего только в это слово не вкладывают. Вот вышел альбом у Гребенщикова, сколько у меня батя гадал-гадал, к чему там «соль» в названии, а зачем гадал — непонятно. Хотя… Гребенщиков же. — Ну, смотри. Вот есть мужик такой, математик, Лаплас.             О, опять порция выдуманной хрени от Валеры. — И чего он? Анальный зонд использовать научился? — припомнил я грустную историю про Зойда Питерсона, капрала второго ранга. — Забудь вчерашнее, это прикол был, а я сейчас серьёзно. Он был детерминистом. — А попроще? — не понял я. — Фаталистом, только научным, а не как Парацельс, там. — Угу, и чего он выдумал? — Да чего, он выдумал такую теорию. Представь себе существо, которое знало бы положение каждой частицы, её ускорение, направление движения на данный момент. — Я не математик… но допустим, — я выпустил дым. — Да гипотетически. Это существо назвали «демон Лапласа», и смысл в том, что, зная движение каждой частицы, можно предположить, куда она денется через секунду, минуту, год. Зная движение всех частиц, можно увидеть картину будущего. — Ага. Но ведь у нас в головах есть мысли. — И это тоже движение частиц. Поляризация нейронов — это тоже путешествие ионов из точки «А» в точку «В». — Ну знал бы… и какое нам до этого дело? — Из этого исходит, что всё можно предугадать. Любую хрень. И в прошлое заглянуть. — Ну дык, человек не эта гипотетическая хрень, Лаплас, там… ландрас… — Понятное дело, но комплюктер же много умеет считать, больше чем люди. И если взять не всю вселенную, а какой-то участок её, как будто это закрытая система, то можно предсказать всё, пусть не на тысячу лет, но хоть на сутки вперёд. — Предположим. — Вот тебе и приметы. Годами люди думали, гадали и нашли связи. Некоторые приметы очень верны, — Валера улыбнулся. — И даже просыпать соль, — он сделал ударение на последнее слово. — Ну ты и философ, — заключил я. Ему бы тренинги проводить о бессмысленности бытия, о предназначении «невольных винтиков Вселенной» или как-нибудь ещё назови хитро.             Вот ты, Валерий, можешь предположить, что я убью твою Машку? Вряд ли, хотя все частицы давно сложились. У меня появился вопрос. — Ну а магия, она не рушит всю малину этой… концепции? — Какая магия? Мы в век технологий живем, — отреагировал собеседник, и я пожалел, что задал этот вопрос. — Ну, руны твои, — Валера удивился. — Они у тебя работали, что ли? — спросил он.             Сложный вопрос. То, что я сделал с «воротами» и «дорогой» вряд ли было таким уж сном. От снов так тяжело не просыпаются, резким рывком, и не видят реальность. — Колись-колись, — Валера сплюнул на асфальт. — Работало, по глазам вижу. — Да не… — И чего ты делал с ними такого? — Валера улыбался во весь рот. — Ничего я не делал, — невозмутимо отвечал я. — Делал, — Валера словно принюхивался. — Вижу-вижу. Ты будь осторожнее. Жезл убеждения? — Да чего ты… — Жезл убеждения — игрушка, я показывал, потому и подумал первым, — он начал говорить с ещё большей подозрительностью. — А вот что ты делал? Да-да-да… Так скажешь, или мне гадать? — Гадай, мне-то что, — засмеялся я. — Омут памяти? Вызов? Нет-нет. Он стал напоминать доктора Лайтмана из сериала «Обмани меня». — Силу тура звал, что ли? Нет. Ты не шути, сразу скажи. — Да ничего я не делал, я даже названий твоих не знаю. Отстань! — А, вот в чём дело, ты не знаешь названий, значит! — Валера сжал кулаки. — Остынь, — сказал я. — Смотри мне! Это всё может и опасно быть. Понял?             Чувствую себя на допросе у мента. — Во-первых, — говорил я с уверенностью в голосе, — я ничего не делал… — Врёшь! — Не делал. Во-вторых, я ничего не собираюсь делать больше. — Точно? — Валера сощурил глаза. — Да. — А, ладненько, дай пять! Но если чего, давай я тебе расскажу, раз уж ты мне в доску свой теперь, хотя бы про жезл убеждения.             Я дал ему пять, ничего особо не понимая. Щёлк. Словно разряд статического электричества. — Я в другой мир какой-то попадал, — пробормотал я, чувствуя странное онемение в теле. — Ты сделал переход?! — закричал Валера. — Чего? Какой переход? — Да не ори. В Майнкрафте, блин, в мир Лололошки. — Я реально не понимаю, — я был в замешательстве. Сначала язык меня не слушается… Я понял, что это связано с прикосновением к Валере.             Вот он, настоящий колдун, — передо мной, его «куклу» я собрался убить. Дать прикоснуться к себе я позволить не могу, а то и это расскажу. Он прикрыл глаза, а потом выпалил: — О, боги! До чего же скоро развиваются события! Я вижу у тебя уже два следа. Ты специально туда ходил? Что видел?             Нужно было брать ситуацию в свои руки, иначе начнёт своей магией всё выпытывать. В эти мгновения скептик во мне схватился за сердце. Хрен с ним со Сказочником — он мог быть плодом воображения, наркотическим трипом, игрой разума, воплощением моей тёмной сущности, да чем угодно, но это… — Я каких-то тёмных гуманоидов видел. Они какого-то старика жрали с палкой. — Старика? А юношу не видел никакого? — Нет, — ответил я. — Расписного такого, в костюмчике цветном, с тростью. Представляется Князем-мира-сего. Не видел? — Нет, — повторил я. — Хм… Верю. Странно. Может быть, события не так уж и быстры. У тебя есть вопросы? Я отвечу.             Нужно менять тему. Пусть он рассказывает, а не спрашивает. Мы достали по сигарете. — А что за гуманоиды были? Инопланетяне? — Нет. Это астральные сущности, если по-простому. Тени. Кто-то там есть покруче, их люди называют по-разному: зверолюди, демоны, шайтаны и та-а-к далее.             Что ж. Следовало принимать эту философию. Даже если он мне лгал, другого объяснения не было, а Сказочника пытать я побаивался. — Астрал? — я вспомнил вторую часть одноимённого фильма про парня, которого переодевали в девочку. — Ну, вернее это загробный мир. Потусторонний. Чистилище. — Во как. А хороших там нет субъектов? — За свет? — я кивнул. — Есть, конечно, но ты себе представляешь святых каннибалов? — Почему каннибалов? — искренне изумился я.             Похоже, иной еды, кроме как других человеков, в загробном мире не имелось. — Ну… — протянул Валера. — Я слышал, что дельфины ещё попадают в Чистилище, но их тоже нужно ловить. И у них там всё сложно и непонятно. Они то ли не едят ничего, то ли более совершенные. Не знаю. Но вообще, поедать дельфина… они ж как игрушки. Бр-р. — Согласен, — хотя лично мне было плевать, кого поедать. Это вопрос выживания, а не вида пищи. Я вообще к еде равнодушен… — А этот Князь — Сатана, что ли? — Ну… — Валера задумался. — Да, можно и так сказать. Отец лжи, Люцифер. — Ты сатанист, выходит? — А думаешь, магия не от лукавого? — Справедливо, — сказал я. — Знаешь… меня занимает один вопрос, — голос Валеры приобрёл подозрительные нотки. — Я не понимаю, как ты вышел из-за кромки. — Ну, очнулся где-то на улице, помню только какие-то руны. Видел этих… чертей, короче, и подумал, что нехилый мне сон из-за этих рун снится, прикольная медитация. Ну я их опять представил и очнулся. Блин, как мне хреново было… — Что, подкинуло на кровати и шмякнуло о пол? Синхронизация, — поверил мне Валера. — Я думал, у меня сердце остановится. — А оно может, так что ты лучше в этот мир не ходи. — Опасно? — Крайне. — А что мне делать? — спросил я, смеясь глубоко в душе. Я-то знал, что делать. — Ты про любопытство? Ты же взрослый мальчик. Раз уж ты начал, я тебя научу паре приколов, а на этом успокоимся, идёт? Или я просто заставлю тебя успокоиться. — Чем я должен буду заплатить? — А ничем, — Валера пожал плечами. — За разговоры денег не берут. Вдруг у тебя не получится… Хотя раньше я просто врал, как это делать. — Вот какой ты. — Не я такой, мир такой. Ты ещё не знаешь, чем может окончиться излишнее колдовство.             Я уже догадывался, чем. Неведомый «орден». — Есть тайный Орден тамплиеров, которые положили руки на местное яблоко Эдема? — Орден есть, — смутился Валера. — Не тамплиеров, а так, чёрт знает кого, но у них есть и снайперские винтовки, и мастера высшего порядка. — Всё так серьёзно? В этом мире даже пукнуть магически нельзя, сразу из винтовки? — Ну, пукнуть-то можно, а вот серьёзные вещи они отслеживают. Везде бздеть можно, хоть магически, хоть немагически, главное не обосраться. А за бздёх… ну, если на каждый бздёх тратиться, никаких сил не хватит. Чё-ёрт! — Что такое? — Через две минуты надо выходить. У нас биоэтика.             Я посмотрел на часы. — Быстро. Там преподы христанутые, я уже наслушался. И опоздание у них — высший грех, ад-ад, костёр, пепелище, — сказал Валера, и мы пошли наверх, одеваться. — Здравствуйте, коллеги! — начала наш преподаватель по биоэтике. Эта неприятная пожилая тётка снова оказалась из тех, что помешаны на своём предмете, эдакое реальное воплощение легенды о «Сталиной». По глазам видно.             После знакомства она опросила некоторых студентов. — Амир, вы мусульманин? — Да, я мусульман, — ответил спокойный таджик Амир. — А-а-ага. А Шага-бут-дин? — Я атеист.             Бабка скривилась. Видимо, быть атеистом — это хуже, чем быть мусульманином. Вроде как бог один, просто религии разные, одного корня, а атеизм — никакого бога. — Ну, ничего. В окопах не бывает атеистов, — прогнусавила бабка.             Шагал пожал плечами. — Биоэтика, — начала она, — есть важнейшая дисциплина для любого человека, что решит заниматься биологическими экспериментами, исследованиями физиологии животных и людей… для врача. На стыке этики и биологии, она учит вопросам работы с животными. Именно биоэтика определяет, какие действия недопустимы. Кто-нибудь знает ключевые вопросы, которые она изучает в отношении человека?             Аудитория молчала. — Никто не учил? — повысила голос бабка. — Валентина Юрьевна, — смущённо заговорила Королёва, — это эксперименты? — Верно. Совершенно верно. Я провожу каждый раз со студентами социологический опрос в начале года. На пустые головёшеньки, так сказать. Сейчас вы возьмёте бумажки и подпишете фамилии.             Мы выполнили указания старухи. — Сейчас вы поставите номера от одного до… — она достала какую-то бумажку, — восьми. Затем я буду называть понятия, вы ставите цифру от одного до трёх. Один — я поддерживаю эти методы, два — я отношусь с настороженностью к этим методам, три — не поддерживаю, четыре — у меня «особое», — бабка брызнула слюной на стол, — мнение, независимое и отличающееся от серой массы и толпы, — она противно хохотнула. — Готовы?             М-да. Социологический опрос без анонимности? Что же мне туда писать? Настоящее мнение? Когда она услышала утвердительные возгласы, мы начали этот… опрос. — Первое — эвтаназия, — я поставил единичку. — Второе — трансплантология, — ну, это может спасти жизнь. Безусловно, единица. — Третье — аборт, — я снова поставил единицу. Эх, если бы моя мама сделала аборт… — Четвёртое — экстракорпоральное оплодотворение. Дитя в пробирке, — я поставил единицу. Кому-то это может помочь побороть бесплодие. — Пятое — суррогатное материнство, — хм-м-м… Я поставил двойку. Спорный вопрос, я плохо в этом разбираюсь. — Шестое — евгеника, — я поставил единицу. Эх, если бы мне прокачали геном… — Седьмое — клонирование, — я поставил тройку. Нечего двум Дегтярёвым по свету ходить, не желаю своему клону такой жизни. — Восьмое и последнее — проведение клинических испытаний, — я поставил единицу. Через тридцать секунд мы сдали листики.             Она, морща нос, разложила их по столу. — Одна-ако. Все такие либеральные, что не знаю куда мне от вас деться, — проворчала бабка. — Все, как это говорится… на хайпе — столько однёрок. Антонова! — окликнула Валентина Юрьевна нашу экс-старосту. — Почему столько положительных троек? — Я считаю, что суррогатное материнство — это плохо, это неправильно, — боязливо пробормотала она, — и я против эвтаназии, потому что врач становится убийцей. — Верно-верно. Хоть один сознательный человек. Смотрите! Вот пример для подражания, — показала она старческим пальцем на Антонову. — Халгиев!!! — рявкнула старуха. — Ты фашист?! — Нет. — Тогда почему за евгенику? Думаешь, твой дагестанский фенотип пожалели бы солдаты Третьего рейха? Обошли бы стороной каменный домик твоих предков? А? — Нет. — Тогда почему за евгенику?             Шагал невозмутимо смотрел на сверлящую его глазами бабку. — Так ты и за аборты… Фу-фу-фу… И за эвтаназию! Хочешь, чтобы врач разделил с тобой грех, когда ты решишь покончить со своей никчёмной жизнью? — бабка хохотнула, как видимо, гордясь своим «остроумием». — Я атеист, — повторил Шагал. — А душа у тебя есть, у атеиста? — У меня есть психика и разум. Душу не видел. — Безнадёжный пациент! — покрутила она пальцем у виска. — Дегтярё-ёв! Вот ещё один поклонник единиц.             Сидящий рядом Валера ехидно улыбался. — И против чего Дегтярёв? Против клонирования только да с суррогатным материнством не определился… Ой-ой-ой! — Беды с башкой, — кивнул Шагал.             Бабка скривила губы и показала керамический оскал. — И вы ничем не лучше, Халгиев, не зарывайтесь. — Извините, но я не зарываюсь. Я просто мнение своё… — Во-о-он! Во-о-он! — заорала она, брызжа слюной. — Ноль за занятие! Беспардонное неуважение! Я старший преподаватель, доцент! Я доктор гуманитарных наук! Я… В де-ка-нат! — она встала и схватила Шагала за плечо. — Не прикасайтесь ко мне. Я действительно сейчас отправлюсь в деканат. Наш разговор записан. Ещё с момента вашего личного вопроса. Значит, «решу покончить со своей никчёмной жизнью»? — Останьтесь. Я погорячилась. — Нет уж, до свидания. Я согласен с вашей оценкой полностью. Вы очень объективный преподаватель, — Шагал взял рюкзак и вышел из аудитории. На своё место уже вернулась другая Валентина Юрьевна. — Амир, вы точно мусульманин? — говорила она, но уже без прошлой энергии. — Как мусульманин может быть за аборты? — А если это ребёнок насильника? — спросил Амир. — На всё воля Божия… — Валентина Юрьевна опустила голову. Кажется, на ней изрядно прибавилось седины.             Занятие по биоэтике немало позабавило меня. Валера сообщил, что Шагал действительно ушёл в деканат и всё записал, предусмотрительно поставив паузу перед репликой «беды с башкой». Запись разговора декан изъял, жалобу принял, пообещал пообщаться с этим доцентом кислых щей с глазу на глаз, тет-а-тет, так сказать.             Шагал уже гордо шагал в другой корпус на гистологию, а мы с Валерой курили. — И как там магические ритуалы эти? — В «Пентаграмматоне»? — начал шифроваться Валера. — Ага. В первой части «Ключа Соломона». — В первом «Ключе Соломона» такая… кхм, жёсткая каша, не советую изучать реальную гоэтию. Винтовка точно заплачет, — сказал Валера и провёл пальцем по горлу. Надо бы загуглить «гоэтию». Если по делу плачет винтовка — дело стоящее. — О чём вы, пацаны? — спросил наш третий лишний — Санёк. — Да про бога. — Бога нет! — тут же выпалил Саня.             Вот пример воинствующего атеиста, смотрите. — Скажи ещё, что умер! — засмеялся я. — И скажу. Бог умер, — кивнул Санёк. — Ницше обкурился? — спросил я. — Я Ницше не знаю. Я говорю из логики и здравого смысла. Все стоящие здесь — плод эволюционного прогресса. Или ты теорию эволюции прогуливал? — Особенно я, — сказал Валера. — И ты в том числе, — не заметил издёвки Санёк. Если и заметил, то пропустил мимо ушей. Любой слабовольный это умеет, причём считает силой, мол, его не задевает чужая агрессия, он выше этого. — С этим нельзя поспорить, конечно, — продолжил своё участие в споре я, — но почему ты уверен, что эволюция не задумка бога? — Потому что бога нет. И точка. — Тухленько. Тухленько. Аргументация страдает. Вот был бы ты президентом, я бы тебе поверил ещё, — ехидничал Валера. — Или хотя бы курил, — поддакнул я, затягиваясь «Red Globe». — Амброзия. Прочищает ум. — И убивает нервные клетки. Ладно, я пойду, — подытожил Санёк. Эх, парень, молодец ведь, но вся аргументация никудышная.             Санёк скрылся. — Вот теперь можно поговорить и серьёзно, — голос Валеры приобрёл злодейские нотки. — О чём так любопытствуешь? — Ну ты ж мне обещал показать парочку приёмов, — посмеялся я и замахал руками. — Начнём. Внимай. Дважды не буду повторять. — Ага. — Смотри, — он поднял указательный палец вверх, — есть загробный мир. В нём хранятся наши мысли и воспоминания. В нём хранится и информация всех вещей. Твои мысли — это частицы информации, в особой их кодировке ты и распознаешь их как слова и образы. Они постоянно записываются в твоё естество. В норме все они записываются там, поэтому его называют ещё и ноосферой, сферой разума. Вот чему ты хотел бы научиться? — Пирокинез? — ухмыльнулся я. В детстве я несколько раз чуть не устроил пожар дома. Да и в отрочестве любил поджигать урны. — Без проблем, хоть неопалимая купина. Что создаёт высокую температуру? Экзотермические химические реакции. Или трение… Ты должен создать ускоренный поток мысли в сторону предмета, который хочешь нагреть, создавая трение частицами информации о его частицы. — И как это сделать? — Ну, где твои мысли сейчас? Подумай.             Мои мысли витали где-то в горле, ушах. Не знаю. — Вот-вот, — засмеялся он, — непонятно где. Думай той вещью, как будто твоя голова находится там. Ну, вот пенёк, например. Видишь? — И в чём подвох? — Да много в чём, бл-лин! — повысил голос Валера. — Он же мокрый! И ты мало того, что поток мыслей туда не переместишь по неопытности, так частицы информации столь ничтожного размера, что будут проходить сквозь предметы, как сквозь пустоту! Менять поток можно двумя способами. Ты либо искривляешь его, как дугу, и она всё равно идёт в ноосферу, ты всё помнишь, либо прямой линией бить. Тогда твои мысли рассеются, и ты всё забудешь. — Чего-чего? — не понял я. — Того-того! Твоя память не только в куче нейронных связей, она в ноосфере, она постоянно обновляется, и ты словно мерцаешь для всяких теней, поэтому они тебя, пока ты живой в физическом теле, сожрать не могут. Но это пока обновляется. Я тебе чего и запрещаю ходить в ноосферу по мостам — переходишь, и ты уже не обновляемый, ты там сгусток информации, как и они, просто целостный, не потрёпанный временем и клыками сородичей. Думаешь, как люди с амнезией получаются? А потом учёные гадают, что же послужило причиной! Вот как они появляются! Сильный стресс — и ты попадаешь в это чистилище, а там пока вернёшься, всего покромсают по пути обратно через «мост» Тени, вот и потеряешь часть своих мозгов. — А… Э… — я не мог понять. — То есть память не в мозгу? — По крайней мере, в этой параллельной реальности, в которой мы живём, — точно нет. Она в ноосфере. Причём там ты уже ничего запомнить не можешь. Некуда мыслям уходить. Нужны специальные предметы, которые мы создать не сможем. Они на дороге не валяются.             Челюсть осла?! — Какие такие предметы? — спросил я безэмоционально. — Князь объяснял мне, что это вроде веретена, на которое наматывается твоя мыслительная цепь. Ты держишь их при себе, и всё замечательно, причём могут быть разные предметы, у них у каждого даже разные твои воспоминания могут быть. Что-то, конечно, остаётся и в тебе, но без предметов улетучится. И вот его посох, вроде как, был таким веретеном. Хотя это и трубка может быть, и меч, и палочки для еды. Короче, всё подряд. Бл-лин! — Чего? — Ты не заметил за нашей интеллектуальной беседой, что у нас восемь минут до цитологии осталось? — Не-а.             Как говорится, всё очень интересно, только ничего не понятно, а если и понятно, то сложновато поверить. — Вот сейчас начнётся первый прикол. Даст тебе выносливость. Детская шалость, за такое Орден ничего не сделает. Половина спортсменов на таком допинге, причём даже без магии. Это психосоматика. Дай руку. — Руку? — Да. Нарисую примитивный символ, и мы побежим. — Буква «П»? — Ну да. Некогда объяснять. Вспомни, как ты там на рунах, что я тебе дарил, концентрировался? Лежал и тупил? — Ну да! — недоумевал я. — Вот и тупи сейчас в руны, — сказал Валера. — Дело делай. — Тупить и делать — несовместимые вещи. — Я без тебя уйду сейчас… Уже шесть минут.             Я послушно «затупил» в руны. Как ни странно, голова смогла довольно быстро опустеть, и всё в ней стало пропадать, лишь красным огнём Марса засветилась эта кривоватая буква «П». Это же руна «Уруз»! Я ощутил, словно на моё тело набросили новый скелет с мышцами и…             И это странное ощущение безмятежности. Я покоен и силён. Запахи влаги, мокрых листьев пьянили, запах жизни пронизывал всё. И везде опасность. — За мной, — скомандовал Валера, и мы пошли очень быстрым шагом.             Люди пролетали мимо. Взгляд мой был ясен, тело крепко, я знал, что я есть. Каждый человек нёс в себе искру жизни. Искру, созданную лишь для одного — устремиться в небо. — Ща будем. Стой. Ты как?             Я не замечал усталости. — Ещё плющит, — сказал Валера. — Надо привыкнуть. Кого-то штормит сильнее, кого-то меньше. Руна «Ур» кормит твоего внутреннего зверя.             Его слова проходили мимо. Всё столь глупо и тщетно… Я не завтракал утром, поэтому чувствовал лишь сильный голод. — Тише, тише, — сказал он.             Валера пылал жизнью, как и я. Руки тянулись к земле, кулаки сжимались. Откуда эта злость? Свет резал… Слишком ярко внутри. — Тише, — он провёл по моему лбу пальцем. К горлу подступила тошнота. Моя сила исчезла так же быстро, как и появилась. Меня окатили холодной водой. Тело зазнобило. Чёрт побери… — успокойся. Это просто руна Льда. Сейчас станет легче. — Легче? Ах ты содомит! — Ну я же не знал, что твой зверь и так наружнее некуда! Я чего, знал, что ты какой-то жестокостью его кормишь? Как иначе? И пьяных водой обливают, да похолоднее! Пошли в корпус, потом разберёмся, кто прав, кто виноват.