godspeed

       шаг слишком лёгкий, будто не свой, оглушающий грохот басов кажется чересчур далёким, люди, все до одного плоские и неживые, движутся в едином хаотичном ритме, под который артём, даже будь у него такое желание, никак не может подстроиться. толпа выбрасывает его, словно непрошенного и нежеланного гостя, а он лишь безвольно поддаётся, позволяет вытолкнуть самого себя ближе к аварийному выходу из здания и, отмахнувшись от назойливой девушки, которая липла к нему уже начавшую казаться вечностью четверть часа, исчезает за тяжёлой металлической дверью, где прохладный ночной воздух неожиданно размазывает его по стене. последние звёзды исчезают в синем предрассветном небе, прячутся за багровыми облаками. артём смотрит на них безучастно и почти бездумно, пытается закурить, но роняет сигарету в лужу под своими ногами, затем хмыкает, разглядывая круги на тёмной воде. в пачке осталось ещё три, но он почему-то об этом забывает. «а чего в этот раз не в шубке?», — первый вопрос, который саков насмешливо задаёт ему при встрече; «ты обдолбанный, что ли?» — второй, прозвучавший сразу за ним, ещё до того, как артём успел даже задуматься о том, чтобы придумать остроту в ответ. непривычная манера речи режет слух. артём нервно сглатывает, не без усилия пытается отогнать от себя все разом вдруг пришедшие на ум ответы на чужой вопрос и невольно глуповато смеётся. — знаешь, иногда я как липкая лента, а все вокруг — мухи. — выходит неразборчиво, невнятно. артём и сам в общем-то не понимает, что говорит, просто озвучивает бессвязный поток мысли только бы удержать на себе чужое внимание, слегка пошатывается, всё ещё оставаясь при этом у стены и протянув руку в сторону саши, тут же роняет её тому на плечо то ли в попытках удержать ощутимо хрупкое равновесие, то ли просто потому что хочется. — тогда отлипни. — шипит в ответ саков, сбрасывая с себя чужую ладонь, та тут же возвращается обратно, только в этот раз давит чуть более ощутимо. саков терпит, холодными ладонями касается чужого лица, почти неприязненно разглядывает болезненный блеск в глазах напротив, а артём лишь кривовато улыбается в ответ. в этот момент во всём непрочном и зыбком мире один саша по неизвестной артёму причине кажется неизменно устойчивым, поэтому артём опирается на него всем своим весом, сгибается, чувствуя, как начинает кружиться голова, стоит только ему оттолкнуться от стены и вновь давит своей ладонью на правое плечо сакова, непроизвольно уткнувшись носом в шею или чуть ниже, в область ключиц. артём не вдаётся в детали, артёму в общем-то всё равно. от ткани сашиного пиджака пахнет мылом и стиральным порошком; краснов вдыхает глубже и вдруг неожиданно для себя осознаёт, что задыхается, почти физически ощущает, как невыносимо жжёт ноздри и горло, будто кто-то засыпал всё содержимое пачки ариэль «альпийская свежесть» ему прямо в глотку. чувствует, но игнорирует, всё равно остаётся на месте, пока саша, с виду уставший ещё больше, чем обычно, только бросает беглый и незаинтересованный взгляд на отпечатавшийся на бледной шее краснова след от красной помады, хмурится, взлохмачивает свои и без того растрёпанные волосы ещё больше и тут же отводит глаза. — можно? — спрашивает артём. свой вопрос он озвучивает вкрадчиво, едва ли не по слогам и лишь из обыкновенно совсем ему несвойственной вежливости. в действительности разрешения ему никогда не требовалось. не дожидаясь ответа, он снова прислоняется горячим лбом к чужому плечу, невольно оставляет смазанное едва ощутимое прикосновение губами на чужой шее. саков этого будто не замечает или только делает вид, придерживает артёма своей ладонью за локоть; крепко, почти больно. артём в любом случае не жалуется, возможно даже не чувствует или попросту не придаёт этому особенного значения. — можно что? — положиться на тебя. — артём выталкивает эти слова вместе с воздухом из лёгких, выдыхает их в чужое плечо, и они тут же глухо гаснут невнятным обрывочным бредом. ответа не последовало, только чужие пальцы на предплечье сомкнулись чуть крепче. должно быть, саша даже не услышал вопроса. ладонь, которой артём упирался в его грудь, саков сбрасывает не сразу; хоть и с неприкрытым недовольством, но всё же позволяет краснову повиснуть на себе недолгое время, пока сам он оглядывается по сторонам в безуспешных попытках как можно скорее найти наиболее оптимальное решение из всех возможных. ничего адекватного или хоть сколько-нибудь стоящего, очевидно, не приходит ему в голову, потому что через какое-то время, крепко придерживая артёма за локоть и отводя в сторону, саша только обречённо шипит себе под нос какое-то неразборчивое ругательство, а артём из последних сил борется с до боли навязчивым желанием перехватить чужую руку своей, вырваться, впиться длинными пальцами в запястье или плечи сакова, встряхнуть, заставить его смотреть на себя. а что дальше? да не так важно, дальше артём разберётся по ходу дела. и он бы, должно быть, так и сделал, если бы саша, какое-то время подумав о чём-то и окончательно взвесив все «за» и «против», не вытянул свою руку ладонью вверх и не произнёс: — ключи. голос у саши высокий, местами даже скрипучий, будто дверь с несмазанными петлями. назовёшь такой приятным — очевидно соврёшь, но почему-то сейчас артёму хочется слушать. это не прокуренный давящий хрип левина, всегда говорящего едва ли не полушёпотом; ни в какое сравнение. к тому же, саков, разумеется, не будет давить ему на плечи, вжимая лицом в капот, хотя артёму кажется, что если бы саша вдруг решил сделать что-то подобное, то он бы, возможно, даже не был против. по крайней мере, сегодня, по крайней мере, сейчас. тем не менее, проморгавшись и попытавшись осознать суть услышанного, артём не мог сдержать своего недоумения: — что? от внезапного шока даже сознание на секунду прояснилось. должно быть, ему послышалось. это определённо какая-то шутка. даже попытка представить сашу за рулём его эксклюзивного спорткара вызывала смех, и артём действительно смеётся; надрывисто, театрально, игнорируя направленный на него из под очков острый взгляд сакова, от которого где-то в районе глазниц краснова уже должна бы образоваться зияющая дыра. — что слышал, тём. ключи от машины давай. — послушай, машинист комбайна «колосок», ты, видимо, перепутал что-то… — несвойственная манера говорить неожиданно напрашивается сама собой, вырывается откуда-то изнутри, будто нечто естественное, выученное. артём узнаёт в этой интонации тон своего отца и тут же хмурится, опуская ладони в карманы. настроение, как и вся эта затянувшаяся ночь, было бесповоротно испорчено, и артём думал про себя, мол, «хуже уже быть не может. хуже уже просто некуда. разве что, если на голову кирпич упадёт — и то это скорее закономерное окончание вечера, чем драматическая развязка», но он ошибался; всегда может быть хуже. — я тебе не то что эту, даже швейную машину бы не доверил, так что садись на пассажирское, а я за рулём. пальцы, которые саков уже успел переместить с локтя на запястье артёма, сжимаются крепче. артём сводит брови к переносице, но ничего не говорит, только смотрит, как саша наклоняет голову, слегка кивает и хмыкает. становится неуютно. наступить себе на горло и протянуть саше ключи, позволить ему управлять своим автомобилем — для артёма всё равно что на месте пустить себе пулю в голову. хотя если бы пришлось выбирать между тем, чтобы дать саше свою машину и застрелиться, артём бы не сомневался; он бы тут же спустил курок. но сегодня всё определённо шло не так. вернее, если задуматься, всё шло не так уже давно, оставалось лишь определить первопричину этого очевидного сбоя во всей его жизненной системе, конкретный момент, когда жизнь артёма начала напоминать ему отражение в кривом зеркале. вот он, настоящий артём, стоит здесь, а его двойник в отражении ездит на бессмысленные семейные фотосессии, ровняет идеально белые дорожки в туалете какого-то клуба, пишет глупые сообщения, и никто не замечает, даже не думает о том, что это подделка. никто не видит его. в какой-то момент, когда молчание затягивается настолько, что вытерпеть его становится уже почти невозможно, а слюна собирается в горле артёма горьковатым комом, который он сглатывает вместе с неожиданно подкатившей тошнотой, ключ со сверкающим брелком всё же падает в ладонь сакова. артём не уверен, кто именно принял это решение; он или его отражение. — ты хоть знаешь, как открыть дверь? — язвительное уточнение, почти такое же бессмысленное, как и весь прежний диалог, саша встречает едва заметной улыбкой. — главное, что, где газ знаю. артёму хочется ответить что-то ещё, но он только прикусывает губу, скрючившись на пассажирском сиденье собственной машины и тут же отворачиваясь к окну. жаловаться не на что; сам написал, сам дал ключи, сам сел в машину. краснов уверен, что всё это должно быть зафиксировано где-то как самое изощрённое самоубийство двадцать первого века — смерть от собственной тупости. саша ведёт машину всё так же осторожно, но быстрее, чем в прошлый раз. широким общественным дорогам он предпочитает пустынные переулки либо слабоосвещённые малозначительным количеством фонарей, либо неосвещённые вообще. артём даже не знал, что его машина может двигаться по дороге со скоростью ниже пятидесяти километров в час. вернее, он допускал эту мысль, но тут же от неё отмахивался. оказалось, что она может двигаться даже со скоростью ниже сорока, что было уже не забавно, не весело, даже не смешно, а попросту объективно невыносимо на каком-то физическом уровне. снова частые остановки и неспешные осторожные повороты. уже знакомая ситуация, но в других декорациях и освещённая красным светом амбиентной подсветки автомобильного салона. сидеть в собственной машине на пассажирском сидении казалось чем-то в крайней степени неестественным, в таком положении охватывало устойчивое ощущение, будто на двоих здесь недостаточно места. — я, конечно, понимал, что твои интеллектуальные способности не назвать блестящими, но прямо настолько? ты, видимо, вообще не представляешь, как устроен мир, да? — вдруг прерывает тишину саков, заворачивая в очередной узкий переулок. — знаешь, что сейчас там происходит, пока мы с тобой едем? левин или кто-то вроде него ищет тебя и твою машину на парковке, чтобы задержать тебя по двести двадцать восьмой. в общем-то, даже не без повода. тебя, конечно, как-нибудь отмажут, но шуму поднимется. — дай бог. вот как это работает. — у меня при себе ничего нет. — в крови тоже? артём молчит. ответить в общем-то нечего. когда они наконец выезжают из спальных районов, саков выдыхает и слегка ускоряется, пока краснов подперев подбородок ладонью внимательно наблюдает за каждым его движением, стараясь придать собственному лицу как можно более незаинтересованное выражение, скрыть непрошенное волнение, сдавившее его грудь. широкая дорога освещаемая лишь небольшим количеством фонарей, неоновых вывесок и ламп, светящих из окон каких-то офисов, была практически пустой. ни машин, ни прохожих. пустой пешеходный переход, на который падает тонкий отблеск красного света от горящего светофора, перед которым саков останавливает машину и, устало вздохнув, слегка наклоняет голову, уткнувшись лбом в собственные ладони на руле. артём думает, что это красиво. странно, но всё же каким-то образом привлекательно. в конце концов, должны ведь у каждого быть свои фетиши; кому-то нравится подчинение, кому-то, когда на них воском капают, кому-то, когда душат. артёму где-то в глубине души нравится, как руки саши выглядят на руле его машины, и только по одной этой причине сейчас ему почему-то казалось, что он позволил бы ему переместить их даже на свою шею, если бы саше этого вдруг захотелось. ни себе, ни саше он в этом никогда, конечно, не признается. таймер обратного отсчёта времени на светофоре отсчитывает сто двадцать секунд до момента, когда вновь загорится зелёный сигнал. сто двадцать секунд — это две минуты, мысленно напоминает себе артём и тут же невольно поправляет себя; сто двадцать секунд — это почти вечность. — ты прямо шаблонный персонаж с телеканала «русский роман», — саков наконец выпрямляется, тёмные волосы спадают на его лоб, но он не поправляет их, не замечает, — сын будущего мэра водит макларен за триста пятьдесят кусков, а в свободное от этого нелёгкого бремени время нюхает всё, что нюхается. настолько банально, что даже удивительно. в следующий раз напиши кому-то другому, я терпеть не могу наркоманов. — я не наркоман. — а кто ты? артём замирает, в салоне вновь повисает молчание. на таймере обратного отсчёта красным светом мигает цифра «сто», затем «девяносто девять», саша смотрит на него едва ли не в упор, пока сам артём впивается взглядом в эти цифры. кто он? да чёрт знает. — надеялся, что за счёт макларена дотяну хотя бы до шаблонного персонажа «нетфликса». считаешь, плохо выходит? саша, ничего не сказав в ответ, вновь равнодушно переводит взгляд на дорогу перед собой и шумно выдыхает. секунды-предатели на таймере не спешат сменять одна другую. — а сам-то? — что? — ну, со мной мы вроде как всё решили, я даже не буду спорить, а ты сам кто? всего на миг, буквально на секунду, артём видит замешательство на чужом лице. саша молчит, постукивает кончиками пальцев по рулю, краснов не уверен в том, нужен ли ему в действительности ответ на этот вопрос, как и не уверен в том, что саша в принципе собирается на него отвечать. отблеск зелёного света появляется совершенно неожиданно и совсем не от светофора. артём бросает оценивающий взгляд на зелёную внешнюю подсветку сигналящего им справа шевроле. не заинтересованный, а скорее механический. по инерции. смотрит, оценивает, но не находит в этом ничего стоящего внимания. водитель сигналит снова. артёма это не волнует, сашу, очевидно, тоже. только после того, как машина рядом поднимает за собой облако дыма и делает круг вокруг них, саков вдруг интересуется: — что это значит? — хочет погонять. — кто-то знакомый? — шепс. — коротко отвечает артём, будто это что-то должно объяснить. — олег. вечность его не видел и, честно, ни разу об этом не жалел. забудь. саша задумывается, следит взглядом за растекающейся по ровной дороге лужей зелёного света, окрашивающего собой поднятые автомобилем клубы дыма. шепс сигналит в очередной раз, контрольный, а затем уносится вперёд. — не собираешься пристегнуть ремень? краснов вскидывает бровь, смеётся, вновь откинувшись к спинке кресла и только затем замечает, как саков тянется к кнопке лаунч-контроля.