Прах и ложь

Астарион сразу увидел, что в ней полно странностей. Вообще-то, Эш вся была одной сплошной странностью — диковинный сплав жути и очарования. Черты обитателя худших ночных кошмаров — глаза, полные мрака и адского огня, изгиб чешуйчатых рогов, кожа цвета остывшей сажи и грубо заштопанный шрам — совершенно не мешали ей обладать миловидной привлекательностью. А опустошенная не то личинкой, не то ударом при падении наутилоида память лишала скучных моральных и нравственных границ. На первом же привале она легко и невинно, чуть закусив нижнюю губу, вдруг призналась: — Ты такой красивый, что мне постоянно хочется тебя поцеловать. — И неудивительно — всем хочется, — с лучшей обольстительной улыбкой ответил ей Астарион. Но возиться с чудной тифлиной он не собирался. Ему нужно было думать о себе, искать выгодных и сильных союзников, чтобы выжить, и найти способ контролировать личинку и все предоставленные ей преимущества. А Эш самой помощь требовалась больше, чем кому-либо из их безумного отряда — словно потерянное дитя, с восторгом глядящее на едва распахнувшийся перед ней мир. Прелестное, но совершенно беззащитное. Однако это впечатление изменилось, стоило лишь им ввязаться в первый вынужденный бой. Это сложно было описать: Эш не дралась — всё происходящее было для неё кровавой игрой в салочки. С чёрных, изогнутых азартной улыбкой губ едва не срывались восторженные визги каждый раз, когда её кинжалы настигали очередную жертву. А когда с пальцев слетел магический разряд, тифлина, казалось, была удивлена не меньше, чем рухнувший к её ногам гоблинский шаман, обвешанная перьями грудь которого зияла сквозной обугленной дырой. Когда всё было кончено, Эш долго смотрела на окровавленные тела со странной смесью печали и неудовлетворения в пылающих пламенем глазах, как на поломанные игрушки, с которыми ей хотелось играть ещё и ещё, но они не выдержали. — Мне понравилось, — растерянно повела она плечиком, а затем грустно вздохнула, будто сетуя на ненастную погоду — Но кровь так быстро остывает и совсем перестаёт течь. — Поверь, прелесть моя, я как никто разделяю твои кровожадные восторги, но позволь дать дружеский совет: не стоит озвучивать подобное прилюдно. Она оказалась достаточно умна, чтобы быстро понять, какие порывы своей тёмной души лучше держать при себе, и при этом достаточно наивна, чтобы начать доверять их Астариону. Но когда жажда невыносимо сдавила вампиру горло, он и сам признался в своей природе именно Эш. Можно было, конечно, незаметно подкрасться в ночи и попытаться сохранить неприглядный секрет, но отчего-то Астарион был уверен, что тифлина не откажет ему даже в такой нахальной просьбе, как глоток крови. Её зрачки распахнулись так широко — налившись не то изумлением, не то страхом — что чернота почти полностью поглотила взгляд. — А после ты позволишь себя поцеловать? Астарион не сдержал восторженного смеха — она, очевидно, была совершенно безумна и вместе с тем до невозможности мила. Не воспользоваться такой прекрасной смесью себе во благо было просто непростительно. И Астарион поцеловал её авансом. Это даже оказалось приятно — податливые губы с горьковатым привкусом пепла и развратный язычок, с беззастенчивым интересом обласкавший его клыки. Но куда больше Астариона взволновала её кровь — кипучая, острая, обжигающая нутро соблазнительным жаром преисподней. В ней ощущалась невероятная сила, что никак не могла уместиться в этом хрупком теле, покрытом острыми выступами хрящей. Ограничиться глотком было невозможно. Астарион, наверно, и не остановился бы — испил её досуха, если бы длинные когти Эш не провели ласково по его волосам, а надорванный экстазом голос не прошептал: — Ты даже прекраснее, чем я представляла. Ну разве мог он погубить такое прелестное создание?