Нам (не) нужна помощь

Военная форма змеенышу откровенно шла. Весельчак У практически уверен, что сержант химвзвода редко носила парадную форму, тем более, что сейчас явно не знала, куда себя деть в парадном кителе и шинели, а не привычном камуфляже. Но свое отражение во всех стеклянных поверхностях Алиске откровенно нравилось, и, может, поэтому У искренне пожалел змееныша, когда полная парадная форма сержанта химических войск рукава Ориона оказалась на вешалке, а на эту вешалку ребенок смотрел с непонятной глухой тоской. У не умел утешать, но попробовать хотя бы стоило. — Хей, мелочь… Да ладно тебе. Устала, наверное, два года носить одно и то же? А сейчас хоть купишь себе чего-нибудь, приоденешься… — Шмотник, — обидно отозвалась Алиса и снова тяжело вздохнула. — Извини, просто… грустно немного. — Доктор Котов запретил тебе поступать в военное училище? — Я и так не хотела! — Алиска выглядела настолько ребенком, а голос звенел так сильно, что можно было не сомневаться, что хотела и очень. Весельчак немного помнил гордого змееныша на присяге, от серьезности щеки лопались, а была-то зелёным рядовым только что с КМБ, даже без «ефреторской сопли», как у самого У. — Но просто… Одно дело, когда могу… И другое, когда комиссовали. — Фиговый он тип, правда? — доверчиво начал У, надеясь не только в Кире найти взаимные чувства к этому подполковнику Евгению Юрьевичу. Это было очень важно, потому что так-то У было очень стыдно. Доктор Котов действительно много с ним возился, на процедуры утащил чуть ли не силой, потому что Весельчак только что притащил на руках тряпочку-Алиску, и был уверен, что у него-то все в полном порядке. Но подполковников медицинской службы в едва сорок, видимо, дают не просто так, раз Евгений Юрьевич зацепился за его одышку и неверный цвет белка глаза и не успокоится, пока У не прошел все обследования… В общем, нехорошо было надеяться, что подполковник Котов на самом деле — неприятный тип, тем более, что кант он носил тёмно-коричневый, рукава Ориона, а не белый федеральный, который У терпеть не мог. Даром, что теперь носил сам. — С чего это? — спрашивает Алиса, смотря на Весельчака недоверчивым взглядом. — У него работа такая, и он не фиговый! А ты лечиться просто не хочешь! Вот ты умрёшь, с кем мама останется?! -: Клона вырастит. — обиделся У и зашагал переодеваться. Спасибо блин доброму змеенышу на добром слове, однако сам Весельчак предпочел бы, чтобы Кира всё-таки осталась с ним. И вместе с ними был бы ещё профессор Селезнев… У не привык останавливаться перед трудностями, У привык получать то, что хочет, Киру-то вот получил, и чтобы там не думал, отдавать никому не собирается! Вертер, которого нагло оккупировала Алиска (а вообще он его больше знает так-то, и прошивка у него пиратская! и мелочь спасло только то, что она болеет) улетел заказывать еду, а так У обязательно бы поболтал с роботом о чувствах. Робот в грустной Москве злого Глота задолбал его психологическими тренингами и подкастами, вот Вертер и огреб бы сейчас от Весельчака! Ну… Ну он действительно не знал, что делать! Вертер рассказал бы о комплексах и желаниях, Вертер рассказал бы об инфантилизме и незрелости, но факт оставался фактом. Весельчак У очень хотел, чтобы один человек был его. Вернее, их с Кирой! Весельчак У хорошо понимал, что один человек никогда на это не согласится! Хотя… Весельчак стянул футболку и с интересом посмотрел в выделенное ему зеркало. Ну что он?! Урод какой-то? Кажется, вполне себе ничего, и Кира никогда не жаловалась, и профессор Селезнев вполне в состоянии оценить мужскую красоту. Ну и что, что немного разные виды?! Это к лучшему даже. Кира вот в восторге была от того, сколько он мог… ну за ночь. А ещё он сильный, спокойно на руках может носить. А ещё спортивный и подтянутый, нигде появиться не стыдно… А шрамы мужчину только украшают! А ещё… А ещё У понял, что его стриптиз в чужом доме вряд ли оценят, так что рискнул переодеться и выползти из комнаты в поисках змееныша и еды. Однако чуть не заблудился. Дом казался совсем необжитым и пустым. Нет, оно понятно, что у Алиски служба, у профессора работа и частые командировки, но как-то очень чисто было и стерильно, как в прозекторской. Бесконечные книжные шкафы (и кто читает бумажные книги в их век?), записи, альбомы, папки с печатями. Из интересного, пожалуй, сувениры с разных планет (У с удовольствием отметил смешную выдру с родной планеты) и несколько электронных фоторамок. Профессор с медузами, профессор с Алисой, профессор с мелкой Алисой, профессор с коллегами, профессор с каким-то котенком-переростком на руках, а… А вот! — Мелочь! А фоток Киры совсем нет? — Нет… — мелочь, раскладывающая на кухне привезенную еду неожиданно смутилась, несмотря на последующую остроту. — А что, уже соскучился? У меня есть, но я пока не разбирала вещи, а папа… А с папой все ясно, это У и сам понимал. Папа оставил только фотографию, где он и Кира держат на руках новорожденную Алиску и улыбаются больше маленькому свертку, чем друг другу. Конечно, так и должно было быть, но за Киру снова стало неожиданно обидно. И за себя. У не хотел ничего плохого! Ну сейчас по крайней мере. У действительно пытался измениться! У вот таскается за больной Алисой и следит, чтобы ребенок ел и витамины, а не только острую лапшу. У заботился о Кире и готов был заботиться об Игоре, без проблем. У понимал, почему так, но… но как хотелось, чтобы Игорь его заметил. И на него посмотрел другими глазами. Но пока У только смотрит за ребенком, следит, чтобы Алиса выпила таблетки, и с чистой совестью отпускает видеофонить какому-то Пашке, что, мол, добралась, и все в порядке. Ребенок явно привык к счастливо разведённым родителям и его не поймет, да и ребенок будет остро лишним, когда к нему, смешно изображая звук моторчика, подлетает робот Вертер. — Привет, пиратское сердце! — Привет, У. Как оказалось, Вертеру все рассказать просто. Намного проще, чем Кире. Проще даже, чем признаться в этом себе. Плохо то только, что У на какой-то момент снова видит себя в грустной Москве злого Глота, когда никого у него не было, и он был совсем-совсем один. От этого — больно! Но эта боль совсем не стоит разговора с роботом, прошивку которому никто и не подумал заменить. Так, технику подкрутили. — И я… Мы любим его! — закончил он наконец тяжёлый рассказ. — Нет! — ледяной металлический голос говорит жёстко, и У почти физически ощущает дискомфорт. — Ты не любишь. Ты его хочешь. — Нет, подожди… — Ты хочешь! — повторяет Вертер и утешающе мигает дисплеем. — Это могло бы стать любовью. Но не станет. Потому что вы ему уже не нужны. *** Несмотря на то, что Вертер был всего лишь роботом, он хорошо их знал. Задумчивого интеллигентного Игоря, яркую, эмоциональную Киру, их маленькую Алиску, так трогательно обожаемую обоими родителями. В прошивку робота много чего закладывалось и, кажется, он так не должен был делать, но он знал и любил ещё и У. Он дурацкий, он странный, он не похож ни на Киру, ни на Игоря, ни на Алису, но он тоже свой. Тот, с которым можно беседовать. Тот, которого нужно защищать. Но Вертер всего лишь робот, и он не знает, что делать, когда помочь одному, значит предать другого «своего человека». Вертер мог бы помочь У с его непонятными чувствами, но это значит, что он предаст Игоря. Он слишком долго пытался справиться со всем этим. И Вертер это знает. — Не нужны? — эхом повторяет У и совсем скисает, а Вертер вынужден лишь повторить несколько раз сказанную фразу. — Не нужны. И безразличны. — если принимать на веру загруженные в Вертера работы по психологии, то ещё небезразличны. Игорь украдкой смотрел на фотографию Киры, Игорь иногда вполголоса материл Весельчака и с непонятной тоской рассматривал документы о разводе. Да, ещё чуть-чуть, и было бы точно все! И сейчас нужно бы сказать «своему человеку» У, что шанс есть, но… нельзя. — Он долго справлялся с собой… Ты не понимаешь, это больно. — Я не идиот какой-то! — огрызается У. — Но неужели… Мы сделаем лучше, мы можем сделать лучше, он не пожалеет. Вертер знал, что Игорь не пожалеет, но он сам искал ему «пункты, как пережить развод» и «как забыть человека, которого любил много лет». У заслуживал счастья, Кира заслуживала счастья, но не ценой другого. И не ценой усилий самого Вертера, которому Игоря было тогда так… Люди называли это жалостью. — Такое бывает. Вы для него — прошлое. И нельзя требовать от человека вернуться к прошлому. Ты хочешь вернуться в свое? — Нет. — Вот и он не хочет. У смотрит грустно-грустно, а Вертеру приходит сигнал с синхронизированных с ним смарт-часов Игоря. Загрузить в фоторамку новое фото и прислать видео того психологического упражнения. Ему. Игорю. На промышленную планету рукава Ориона. Вертер не понимает, почему его люди такие глупые, и делают друг другу больно, но фото с Игорем, богомолом и неким подполковником Котовым в фоторамку загружает, выбирая ту, что в спальне у Игоря. Которую У вряд ли увидит. Вертер не знает подполковника Котова, не знает, кто он, который чуть озорно улыбается ему с фото, но Вертер уверен, что видео они с Игорем будут смотреть вместе. Но несмотря на желание и здесь защитить своего человека, Вертер послушно пересылает, что его просят. Грустную, неприятную вещь. Стих Пушкина в восемь строчек. Игорь начинал читать их серьезно, а потом… потом… — В душе моей угасла не совсем; — тут дрожит голос, очень сильно дрожит. — Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Не хочет, а смахивает с ресниц слезы. Не хочет, а до боли сжимает в руке обручальное кольцо, подаренное Кирой. — Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, — и это правда, Вертер знает, как долго он ее ждал. — Как дай вам Бог любимой быть другим. Игорь честно старается не плакать, но в итоге роняет голову на руки и глухо, тяжело дышит. Вертер думает, что он все делает правильно. Вертер все ещё считает своих людей глупыми, но себя нет. Вертер очень-очень хочет, чтобы хотя бы с этим подполковником Игорь был счастлив.