Беспомощность

      Вечерело. Сугимото стоял на палубе корабля, плывущего на Карафуто, вглядываясь вдаль. Поблизости никого не было, но он почувствовал чужое присутствие и обернулся. Огата ступал тихо, как кот, и усмехнулся: — А я хотел тебя напугать, — сказал он, становясь рядом. — Идём со мной. Я нашёл место, где можно поговорить наедине. — Хочешь поговорить?       Хякуноске кивнул. Саичи уловил что-то странное в его глазах, поэтому без лишних вопросов пошёл с ним. Нечасто снайпера тянуло на откровенные разговоры. Сугимото подумал, что же такое важное хотел сказать ему Огата, и первой мыслью было: «Надеюсь, он не собирается сказать, что хочет со мной расстаться».       Хякуноске привёл его в какое-то подсобное помещение, которое, судя по всему, толком и не использовали никогда. Оно представляло из себя совсем небольшое подобие каюты, где на полу валялся какой-то хлам. Лампочки тут не имелось, только через иллюминатор попадал свет снаружи.       Огата отпихнул мусор ногой, снял плащ и расстелил его на полу, приглашая Сугимото сесть. Когда они устроились, снайпер вдруг вынул из-за пазухи квадратную бутылку с иностранными надписями. — Что это? — спросил Саичи. — Западный алкоголь, забыл, как называется. — Откуда он у тебя? — Стянул в больнице у того богатея, что лежал в соседней палате. Будешь?       «Воровать нехорошо», — подумал Сугимото, но не стал ничего говорить на эту тему. Вместо этого он протянул: — Даже не знаю… Как бы не отравиться. — Не бойся, она запечатанная. Да я раньше такое пил. Хорошая штука. Нехило бьёт по голове. — Ну… Ладно, давай попробую. — Сугимото даже как-то испугался, зачем же Огате такое крепкое пойло, неужели собирается сказать что-то ужасное? Впрочем, его догадки были близки к истине.       То, что хлебнул Саичи, на самом деле было виски. Мужчина чуть не задохнулся от крепости и оттого, как жгло рот и горло. — На, запей, — Хякуноске протянул ему флягу с водой.       Откашлявшись, Сугимото прохрипел: — Да ну тебя! Я чуть не сдох. — Ты ж бессмертный. — Огата закатил глаза. — А… Ну, да. Так… О чём ты хотел поговорить?       Хякуноске отхлебнул из бутылки, поморщился, запил водой и вытер рот тыльной стороной ладони. Немного помолчав, он посмотрел в сторону, приглаживая волосы, и проговорил: — Мы ведь вроде как вместе. Думаю, ты имеешь право знать обо мне немного больше. — Хорошо. — Сугимото приобнял его и погладил плечо мужчины, однако тот не отреагировал. — Даже если ты от меня отвернёшься… Нет, скорее всего, так и будет, — невесело улыбнулся Огата, — я всё равно расскажу. — А что там такое ужасное? Да и кто я такой, чтобы судить, — спокойно сказал Саичи. — Сам не без греха. — Нет. Я недаром ещё тогда, когда мы первый раз поцеловались, сказал, что ты не представляешь, на что соглашаешься. И что мы сильно отличаемся друг от друга. — Ну, все люди и не могут быть одинаковыми. В любом случае расскажи. Я хочу знать о тебе больше. — Сугимото решил выпить ещё, приготовившись послушать.       Огата начал свою историю с событий в детстве. Рассказал, в результате какого союза он появился на свет, как отец бросил их и завёл другую семью и как мать медленно сходила с ума, помешавшись на бесконечном приготовлении набэ из удильщика. — Потом мы потеряли дом из-за долгов и поселились у деда с бабкой по материнской линии. Дед показал мне, как охотиться, и я постоянно приносил матушке уток. Но она не обращала на них внимания, игнорировала даже моё существование. День ото дня матушка всё больше теряла рассудок, а для деда и бабки я был лишь помехой. Постоянно предоставленный сам себе, я всё приносил и приносил тушки убитых уток, а она всё готовила и готовила вместо них этого грёбаного удильщика. — Огата говорил медленно, погружаясь в неприятные для него травмирующие воспоминания. — Иногда я слышал разговоры деда с бабкой, конечно, они думали, что я не понимал в силу возраста…       Сугимото представил маленького и никому не нужного Хякуноске, и сердце мужчины защемило. Он прижался к Огате, поглаживая его. — Они обсуждали, что от матушки и меня надо как-то избавиться. Я… Я и правда тогда не очень понимал, что они имели в виду. Думал, что просто хотели отослать нас куда подальше или матушку в психбольницу положить… До меня гораздо позже дошло. Оказалось, дед выбрал наиболее радикальный способ, но не хотел брать грех на душу, — продолжил Хякуноске, — поэтому как-то раз дал мне какую-то склянку и сказал, что это лекарство, которое надо добавить матушке в еду. Я не знал, что это был яд. Когда ей стало плохо, то понял, но было уже поздно. Представь себе, Саичи… Единственные близкие люди, что у меня были, точнее, я считал, что близкие… Они называли меня монстром. А я был всего лишь глупым ребёнком, на которого повесили смерть матери. Какая злая ирония.       Огата отхлебнул виски, и Сугимото, у которого волосы на голове зашевелились от этой истории, повторил за ним. Он уже немного привык к странному вкусу и крепости западного алкоголя и спросил: — Что было дальше? — Они замяли её смерть и похоронили по-тихому. Никто не хватился одинокую павшую женщину. Соседи говорили: «Отмучалась, ну, туда ей и дорога». Меня отправили в военное училище, проще говоря, сбагрили туда и благополучно забыли. После был один путь — в армию. А там меня ничего хорошего не ждало, потому что… Ну, во-первых, там был Цуруми. — Что сделал Цуруми? — Сломал мою жизнь, — просто ответил Хякуноске. — Этот подонок знал, чей я сын. Ему как раз нужно было избавиться от генерала Ханадзавы, который мешал его планам. К этому времени война была в самом разгаре, я стал снайпером и получил опыт, убивая противников. Вина за смерть матушки отошла на второй план… Нет, даже не на второй, а, наверное, на десятый. После того как убьёшь столько людей, что-то меняется в тебе. Ты, наверное, понимаешь, о чём я. — Да. Продолжай. — В общем… У меня был сослуживец… Я даже не помню, как его звали. Как-то раз он мне предложил друг другу подрочить. Наговорил мне разного, что, мол, может, завтра помрём, а баб рядом нет, а ты, говорит, вижу, из таких… Из этих… — Огата ухмыльнулся. — Глаза, сказал, тебя выдают. Ну, он ещё наплёл мне, что раз мы на войне, то это не считается, что никто не узнает. — Я тебя понимаю, — вздохнул Сугимото и отпил из бутылки, протянув её Хякуноске. — У меня было почти то же самое. — Хах. То же, да не то же. Так вот, я сам не знаю, зачем согласился, но мы сделали это. Мне даже понравилось. — Что стало с этим человеком? — Словил пулю в голову от русских на следующий же день. А может, это и не случайно было, потому что Цуруми… Он… Я думаю, он послал того солдата ко мне специально. Чтобы понять, какой я. Вскоре после этого Цуруми позвал меня к себе, и с этого момента начался настоящий ад. Саичи, он… Ты не представляешь, какое он чудовище. Сначала, конечно, это так не выглядело. Он здорово запудрил мне мозги, и сразу я ничего не заподозрил. Только позже понял, что какие-то звоночки были, но я их благополучно прозевал. Представь, я был девственником, та дрочка не считается, у меня никогда не было отношений, да даже друзей-то не было. И тут на меня обратил внимание такой, как Цуруми. В этот период моя жизнь… Знаешь, я был как в тумане. Сам не понимаю, как, но он заставлял делать меня то, что он хотел.       Хякуноске прервался, чтобы выпить, и продолжил: — А я был и рад, из-за лапши на ушах не понимая, что просто плясал под его дудку. Цуруми вовсе не тот, кем кажется. И самое мерзкое, что я участвовал во всех его грязных делах, увязая всё больше и больше. Повязанные такими мерзкими тайнами, постыдными секретами… Всей этой ложью… Мы всё продолжали и продолжали, запутываясь в этом. Чёрт, Саичи, я такой идиот! Можешь себе представить, я верил, что я у него самый любимый, при этом зная, что он собрал себе целый гарем? Да, ты не ослышался. Помнишь того придурка Усами? Он его чуть ли не с детства трахал. А ещё Който. Как-то раз ради далеко идущих идей Цуруми мы даже инсценировали похищение этого придурка, когда он был мелким, чтобы тот верил, что Цуруми — святой спаситель. На самом же деле у того были вообще свои планы. А эта сацумская мартышка для него была просто свежим мясом, что-то типа поощрительного приза… Очередная удобная дырка. — Ого… — только и смог произнести Сугимото. — Были и другие. Там… Там даже Цукишима участвовал. — Он? Серьёзно? — Не веришь? — Верю, просто… — Понимаю, сложно представить себе такое. А мне и воображать не надо. Для меня это было реальностью. Если честно, то мне так мерзко вспоминать об этом. Язык не поворачивается рассказать, что происходило по ночам у Цуруми. Если бы ты знал, что там творилось, ты бы даже не прикоснулся ко мне. Этот козёл, он… Он буквально меня насиловал, а ещё заставлял меня… Насиловать других мужиков. Чёрт. — Если очень тяжело, то не говори об этом. Как-нибудь в другой раз. Пока что просто рассказывай, что было дальше, — посоветовал Саичи. К этому моменту они опустошили бутылку виски ровно на треть. — Да… Ты знаешь, мне легче рассказать, как я убил своего брата, а потом и отца, чем говорить о Цуруми. — Когда Огата сказал это, Сугимото чуть не перестал дышать. Но от Хякуноске не отстранился. Тем временем снайпер, уже немного опьяневший, продолжил: — Цуруми постоянно говорил, какой я особенный. Хладнокровный, бесстрашный, способный на всё. Он говорил, что у меня нет эмоций, что я не испытываю вину и стыда, в отличие от других. Чёрта с два! Я чувствую всё то же самое, что и остальные… Может, просто не показываю… Ну да ладно. К тому моменту, как он окончательно промыл мне мозги, к нам попал новый знаменосец. И это оказался именно Юсаку, мой сводный брат. Мне в целом было на него начхать, как и на отца, хотя Юсаку и пытался со мной подружиться. Но, подогретый словами Цуруми, я начал воспринимать родственные порывы брата совсем иначе. Цуруми говорил, что Юсаку, мол, смотрит на меня свысока, что это я должен быть законным сыном Коджиро, а не он. Я пытался втянуть брата во всю эту грязь, в которой барахтался сам, однако у меня ничего не вышло. И тогда Цуруми приказал мне его убить. Вернее… Он как-то сделал так, чтобы я сам думал, что хочу этого. И я выстрелил Юсаку в затылок прямо в бою.       Огата всё чаще прикладывался к бутылке, и Сугимото не отставал, потому что такие ужасы только на пьяную голову и можно было слушать. Однако обнимать Хякуноске мужчина не перестал. — Для всех остальных Юсаку просто погиб в бою. Никто, кроме Цуруми и нескольких приближённых, не знал, кто убил знаменосца. Я думал, что после этого отец наконец заметит меня, что смогу заменить собой брата. Ведь так говорил чёртов Цуруми, а значит, это правда. Конечно же, нет… Коджиро было плевать на меня. Тогда Цуруми сказал мне, что я должен убить и отца тоже, что он прикроет меня, инсценируя суицид генерала. Якобы только так я смогу быть по-настоящему свободным. И самое ужасное — я верил, что поступаю правильно. — В какой момент ты понял, что пора прекратить это? — После того как встретился с тобой и упал с обрыва. Точнее, лёжа в больнице. Может, дело было в травме головы или в чём-то ещё, но у меня словно пелена с глаз упала. Я думал о том, что не должен был выжить тогда. Постоянные мысли о смерти… Даже о самоубийстве. Последней каплей стало, когда Усами припёрся ко мне в палату и начал угрожать, он говорил, что я для Цуруми никто, чтобы я не смел к нему приближаться… Точно уже не помню, что-то в этом роде. А я уже и сам это всё понял. Двинул этому малолетнему придурку ссаной медицинской уткой в лоб и сбежал. Сначала попытался было примкнуть к Хиджикате, но потом всё-таки выбрал вас. Вы с Асирпой… Вы выглядели такими счастливыми, полными жизни, что это даже бесило. Мне-то, по сути, и золото не нужно было. Просто я не знал, ради чего жить. Ну, и Цуруми хотелось как-то помешать. Впрочем, когда этот козёл, увидев меня с тобой, понял, что его игрушку использует кто-то другой, сразу потерял ко мне интерес. — Да уж, — подвёл итог шокированный Сугимото, — нелегко тебе пришлось. Я и не догадывался, что ты пережил такое.       Язык Огаты уже изрядно заплетался от опьянения. Он проговорил: — Я-я не думал, что смогу кому-то рассказать это всё. Но ты… С тобой моя жизнь изменилась, я сам меняюсь из-за тебя, Саичи… Вообще-то ты мне довольно быстро понравился. В т-том самом смысле… Ты не думай, я, вообще-то, пытался быть нормальным. Ну, то есть с женщинами спать пробовал. К проституткам ходил. Не то… Не моё. Правда, после Цуруми и того, что он со мной делал, я не знал, смогу ли подпустить к себе так близко другого мужика. Поэтому пытался тебя оттолкнуть сначала. — Хякуноске пьяно икнул. — Ну, что, как ты будешь относиться ко мне теперь? Ты считаешь меня чудовищем? — Нет, — ответил Сугимото. — А что касается моего отношения к тебе… То оно не изменится, наоборот, я постараюсь ещё больше тебя ценить и заботиться. Чтобы тебе больше не довелось пережить таких ужасов. Мы не можем изменить прошлое, Хякуноске… Но будущее в наших руках. — Саичи… — сдавленно проговорил Огата и вдруг спрятал лицо. Сугимото услышал тихий всхлип.       Он развернул Хякуноске к себе и крепко обнял его. Огата, уткнувшись носом между шеей и плечом Саичи, просто разрыдался и никак не мог остановиться. В этот момент взрослый сильный мужчина показался Сугимото беспомощным, как маленький котёнок. Саичи прошептал: — Ты можешь плакать. Я рядом.