Беспомощность

      Подходя к дому, Хякуноске увидел, что их автомобиль уже во дворе. Он обрадовался и ускорил шаг, почти влетев внутрь. — Я дома! — объявил Огата, закрывая входные двери. — Саичи!       Мужчина давно не носил военную форму. Он предпочитал гражданскую одежду для выхода в люди или удобные вещи для охоты, как сейчас. О былых днях и солдатском прошлом напоминала только винтовка, висящая за спиной. — Саичи? — с вопросительной интонацией позвал Хякуноске, сжимая в руке связанные между собой утиные тушки.       Огата бросил беспокойный взгляд на пол в прихожей, и тревога немного уменьшилась, когда он увидел, что вся обувь Сугимото на месте. Значит, тот точно дома. Даже сандалии-гэта, в которых Саичи ходил по двору, были здесь же.       Хякуноске поставил винтовку у стены, снял охотничьи сапоги и прошёл вглубь дома. Заглянул на кухню, где никого не было, и оставил там убитых уток. В этот момент до его слуха донеслась незнакомая западная музыка. Он пошёл на звук и поднялся на второй этаж.       Открыв раздвижные двери, Огата вошёл в комнату и спросил: — Проигрыватель? — Он рассмеялся. — Саичи, ты серьёзно? И вот за этим ты ездил в город?       Сидящий на полу Сугимото повернул к нему голову. Саичи тоже давно сменил военную форму на цивильную одежду. Только от головного убора отказаться никак не мог, носил теперь различные шляпы вместо солдатской фуражки. В руках он держал музыкальную пластинку из шеллака, а ещё несколько других лежали рядом запакованные. Мужчина улыбнулся: — Почему нет?       Хякуноске подошёл к нему и уселся рядом. — Мне говорили, что эти пластинки недолговечные. Они быстро выходят из строя, — задумался он и взял в руки одну из них. Посмотрел на незнакомые надписи на иностранном языке и отложил пластинку в сторону. — Ничего. Купим другие, — ответил Саичи и поцеловал Огату в щёку. — Как охота? — Нормально… А это что? — взгляд Хякуноске зацепился за что-то знакомое. — А, эта пластинка… Я увидел, что на ней написано что-то на русском. Подумал, что тебе понравится. — Если я знаю русский язык, это ещё не значит, что мне нравится всё русское. — Какой ты вредный! — Сугимото ткнул его пальцем в щёку, в то место, куда совсем недавно поцеловал. — Я же вижу, что тебе интересно.       Тем временем пластинка, стоявшая в проигрывателе, закончилась. Саичи убрал её и поставил ту, которая заинтересовала Огату. — Ты всё равно ничего не поймёшь, — Хякуноске пожал плечами. — А ты мне для чего?       Сугимото хотел сказать что-то ещё, но резко замолчал. Слова песни на русском языке почему-то цепляли какие-то струны его души, хоть язык Саичи так и не выучил. Нет, конечно, за время пребывания в России он узнал несколько слов и мог сказать «Да» или «Спасибо» с таким сильным акцентом, что россияне его едва понимали. Но этот русский романс, исполняемый проникновенным женским голосом, буквально заворожил его.       Сугимото посмотрел на Огату, который сидел без движения и смотрел в одну точку. По его лицу было сложно понять, нравится ему эта музыка или нет. Однако он дослушал до конца.       Саичи снял пластинку и спросил: — О чём была эта песня? — Про женщину, которая сошла с ума оттого, что всё ещё любит. Она пела о том, как при упоминании имени его возлюбленного трепетала её душа, тоска сжимала грудь, а глаза блестели от слёз. Но, несмотря на это, ей было радостно на сердце, и она молилась богу ради объекта своей любви, — пояснил Хякуноске. — Ничего себе! Вот почему мне стало так грустно, хоть я ничего и не понял. — Сугимото почесал затылок. — А что это за слово такое?.. — Тоска? — Угу. — Его сложно перевести на японский. Русские объясняли мне… Знаешь, это такое состояние, не грусть и не скука, не меланхолия и не погружение в воспоминания, а что-то похожее… Наверное, всё сразу. Мне нравится это слово. — Он поднялся на ноги и пригладил волосы рукой. — Кстати, я принёс уток. — Идём вниз, — сказал Саичи и направился к выходу из комнаты.       Огата шёл за ним и по пути не смог удержаться от комментария: — Мне нравится, как твой зад выглядит в этом западном костюме. — Я думаю, мой зад лучше выглядит без какой бы то ни было одежды. — Вот откуда у тебя такое самомнение? — проворчал Хякуноске себе под нос. — Я тебя разбаловал…       Увидев охотничьи трофеи Огаты, Сугимото сказал: — Ого, ты молодец. Давай ощипаем и разделаем их. Сегодня я приготовлю одну, остальные пока положим в ледник в погребе. — Приготовишь? — Хякуноске обнял его со спины. — Конечно. Я приготовлю всех уток, которых ты принесёшь. И не только уток. Кого угодно. — Хорошо. В следующий раз я убью выдру. — Лучше утку. Я и без мяса выдры тебя хочу. — А если я застрелю десять уток? — Огата потёрся о плечо Саичи головой, как кот. — Приготовлю десять. — А десять тысяч уток? — Тогда десять тыс… Блин, Хякуноске! — Сугимото рассмеялся, отпихивая мужчину от себя, но тот словно прилип намертво. — Хорошо, хорошо. Всё равно так много я не застрелю. — Смирился Хякуноске. — Ну, я верю в твои способности.