Почини мое сердце

Глава четвёртая Антон молча стоял в ванной комнате и старательно делал вид, что не замечает рядом с собой мужчину, который стоял к нему почти что впритык, тяжело дыша в спину. За год их совместной жизни, Арсений всегда так делал, дабы привлечь к своей персоне, хоть какое–то внимание со стороны омеги. А тот в свою очередь, когда узнал, что никого не убивал, засиял всеми яркими красками мира, от счастья. Но Попова печалил тот факт, что почему–то запах Антона, был настолько мягким, нежным и невесомым, что осложняло поиски истинного. А Шастуна это совсем не парило. Он всегда говорил, что неважен запах, важно как ты ведешь себя на людях и с тем самым, который когда–нибудь появится в его жизни, и сможет починить разбитое сердце, залатав в нем все дыры. Неожиданно этим кто–нибудь, как раз и стал Арсений. По началу который не понимал ни черта, как с этим омегой разговаривать и находится рядом. Но тот вынужденный домашний арест, который был год назад, все прояснил. И вот сейчас обнимая парня горячими руками, мужчина был готов поклясться, что нашел того, кого искал всю свою жизнь. Шастун же почувствовав тепло на талии, неожиданно вздрагивает, помня прошлые разы, что с ним происходили, в той далекой, уже чужой жизни, и тихо пищит. — Прости. Антон, если ты не хочешь, мы можем и не заниматься сексом. У меня не горит, правда. — Шепчут ему на ухо, проводя кончиком языка по мочке уха, несильно прикусывая хрящики. — Арс, блять! Я ждал может быть этого всю свою жизнь. Именно тебя ждал… Поэтому, к черту моральные принципы, и трахни меня уже. Или тебе не нравится мой аромат пудры с лимонной ванилью? — Нравится. Настолько нравится, что я боюсь сделать в процессе тебе больно. — Не сделаешь. Тем более, что мне неоднократно эту самую боль причиняли многие люди до тебя, да и я сам, если честно. Поэтому больнее, ты уж точно не сделаешь. — Прости… Хорошо. Я готов, — горячие ладони касаются обнаженной груди, а умелые пальцы старшего, принимаются слегка щипать соски, чтобы те хоть немного привстали. После чего Антон громко стонет и поворачивает свое лицо, в сторону альфы. — Не жалей меня. Трахни, как суку! — скуля просит он, а собственный твердый от возбуждения член, подрагивая, просит внимания. Но Шастун знает, ему Нельзя его касаться, пока папочка не даст разрешения. Знает, но все равно касается горячей плоти холодными пальцами, отчего по коже пробегает табун мурашек, вызванных контрастом между горячим и холодным. — Я. Я больше не выдержу… — Какой, ты быстрый малыш. Хочешь поиграть в сучку и властного папочку? Хорошо, поиграем. — Его утягивают в быстрый рваный поцелуй, сминая сухие губы своими, и с силой прижимают к кафельной плитки, расставляя коленом красивые худые ножки. — Я люблю тебя. — И… И я тебя люблю, папочка. — Хорошая, сучка, — и почему-то это обращение человека сверху, не режет слух, не делает больно. А наоборот звучит как-то по-доброму что-ли, и даже сексуально. Антон готов девственность вернуть свою, только ради того, чтобы вновь ее лишиться, но только с этим человеком и ни с кем более. Он смотрит на своё отражение в зеркале ванной комнаты, что висит над белоснежной раковиной, и тихо усмехается. Также его взгляд медленно переходит на обнаженный торс партнера, который сейчас крепко держит его за бедра и проходится толстым членом по половинкам задницы, отчего стыдливо отведя взгляд от зеркала, Шастун прикусывает нижнюю губу, и издает громкий протяжный стон с именем любимого. — Это еще не все, дорогой, — его медленно разворачивают к себе лицом, и положив ладони на плечи, опускают на пол. — Ты же хотел быть оттрахан, как сучка? Поэтому, соси! — Это был приказ, а приказы как известно не обсуждаются. Антона всегда возбуждала вся эта тема. Грубые обращения, слезы из глаз, немного БДСМ игры. И Арсений за год их отношений это тоже знает. Знает и поощряет. Потому что и сам любит всю эту грубость, находя в ней не только эстетику сладкой боли, а просто считает: что это все игра. Ведь только так можно снять напряжение в конце рабочего дня. Потому что только так, мужчина чувствует всю власть мира, стоя сейчас в ванной, заглядывая в зеленые глаза напротив, которые дают молчаливое и готовое действие. Зарывшись правой в кучерявые волосы Шастуна, тот больно тянет его голову к своему стволу. Антона долго просить не нужно. Он сам открывает рот и проводит для начала языком по розовой головке, смотря исподлобья с хитрым взглядом, довольно мурча, как кот на сметану. Член на такие ласки чуть качается, а затем упирается в уголки бледно–розовых губ, которые медленно открываются, чтобы быстро заточить его в капкан, жадно втягивая внутрь, как пылесос втягивает пыль, но чуть деликатнее. — Да–а… Сделай папочке приятно, сучка! — Подначивают омегу, толкаясь грубее, не разрывая зрительного контакта. Арсению определенно нравится эта их игра. Антону чертовски хорошо. Ему приятно думать о том, что ему сейчас предстоит сделать, и от этого деваться было некуда. Да и не нужно по большому счету. Все же по обоюдному согласию, а значит это и не издевательства вовсе. Расслабив горло настолько, чтобы член проникал в него легко и безболезненно, парень начал дрочить себе в такт будущим движениям бедер. — Р–р, малыш мой, я не разрешал тебе трогать себя. Поэтому давай руки за спину и соси только ротиком. — Блять, ну Арс! Мне так не удобно… Дай сяду нормально хотя бы, — конючит тот, словно маленький ребенок. И наконец усевшись по удобнее, вновь проводит все манипуляции с членом альфы, что были ранее. За что и получает пощечину. Кожа левой щеки горит, а после на ней появляется розовая петярня. Но их это мало волнует. Потом они еще долго будут «зализывать» раны, но сейчас не до этого. Антон зажмуривается от неожиданности, а после плачет. А Арсений продолжая держать его за волосы начинает грубо трахать парня в рот. С каждым толчком член увеличивался в размере и через пару минут уже не умещается весь у того во рту. Шаст старался сосать не думая ни о чем. Его член был средней длины и толстый, и омега пару раз задевал головку зубами, отчего мужчина гортанно застонав, почти зарычав, смотрел на него, как на беззащитного мышонка в лапах хищника. — А… А… Анто–о–он! — Кричит тот и тяжело дыша, отходит чуть в сторону от парня, а потом вновь содрагаясь от оргазменгой судороги, смотрит на парня, словно надеясь на молчаливое его согласие кончить. — Да, можете кончить на мое лицо, Арсений Сергеевич, — смеясь говорит тот и прикрывает глаза. Через несколько секунд на лицо омеги попала первая струя спермы. Что то попало в рот, что то на губы и щеки. А он так и продолжал сидеть в полнейшем кайфе, а его рот просто накачивали спермой. Он настолько был уставший в данный момент, что даже не сообразил глотать и излишки потекли по подбородку, подобны молочным речкам и кисельным берегам. И он был готов поклясться, что это был его тот самый секс, от которого ловишь настоящее удовольствие, а не мечтаешь смыть с себя всю грязь мира, потому что, ты не такой. Потому что, ты чужой и не достоин любви… Внезапный шепот у уха, прерывает его нескачаемый поток мыслей, и глупо улыбаясь, он пихает мужчину локтем в бок. — Дурак. — Ну, Антон Андреевич. Вы же мне обещали, что мы с вами будем трахаться где я захочу, когда наши отношения достигнут максимума. — Смеясь, говорит Арсений и поднимая с пола Антона, тянется к душевой лейки. Включив наконец воду, он первым делом моет своего парня, а затем и себя. Закончив водные процедуры и также по очереди, вытерев их полотенцем да переодевшись в чистую одежду, он подхватывает того за попу на руки, и целуя в щеки, уносит в спальню. — Говорил. Но трахаться на глазах пса это уже жестоко для его психики. Поэтому, давай лучше на подоконнике на кухне. — Разберемся. Спи. — Спокойной ночи. — Спокойной, Тош.