Секунды

Алаз сам не понимает зачем он сюда пришел. Он не хотел ничего знать, не хотел говорить об этом и не хотел никак принимать в этом участие. Он не мог полностью избавиться от гнева, вскипающего в его венах и отравляющего всё вокруг, но мог сделать всё что в его силах, чтобы больше никогда об этом не вспоминать. Чтобы продолжать жить, ему нужно было забыть. Ради Аси, ради их ребенка, ради самого себя. Он пропустил суд. Вместо этого они с Аси уехали из Стамбула и провели два теплых и солнечных дня исследуя Бююкаду. И если он закроет глаза, он до сих пор почти может почувствовать, как дыхание не по-осеннему теплого ветра ласкает кожу. Над Босфором раздаются крики чаек, а соленые брызги волн, с шумом разбиваются о борта парома. И Аси. Аси, утыкающаяся носом ему в грудь, прячась лучей утреннего солнца, норовящих прервать её сон. Они отключают телефоны. В конце концов в Стамбуле остаётся Яман, а ему он доверяет позаботиться и о суде, и о компании, и о матери. Чагле лучше, и с ней, как бы это не было тяжело признавать, всегда рядом Джесур. Даже маленький Джан, привязанность к которому подкралась незаметно, под присмотром всей остальной семьи и проверенной няни. Им с Аси волноваться не о чем. Они там не нужны. Они идут на самое настоящее свидание. Их первое, если не считать той катастрофы, которой обернулась встреча с его однокурсниками. В ресторанчике на набережной играет живая музыка, а горящая на столе свеча хитрым отблеском отражается в темных глазах Аси. И она, сидя напротив него в своем тонком белом сарафане, больше похожа на греческую богиню или на колдунью из сказок, чем на реального человека из плоти и крови. Она прекрасна любой. Он влюбился в неё, когда она не вылезала их мальчишеских рубашек и тяжелых ботинок. Он был заворожен, когда видел её на сцене – в свете софитов, и в этих невыносимо коротких платьях. Он любил её в его одежде, в мятой пижаме и, особенно, без неё. Он любил её любой. Но именно такая, раскрасневшаяся от смеха и счастливая, Аси сводит с ума. Он бы отдал всё лишь бы больше никогда не видеть её слез, лишь бы улыбка не покидала её лица. И возможно это какой–то примитивный собственнический инстинкт, в котором он никогда и никому не признается, но видеть ее такой – летящее платье аккуратно облегает округлившимися живот, один из его золотых кулонов поблескивает на шее, смешавшись с её цветными бусами – повышает его давление и заставляет сердце биться быстрее. Будто эти детали в очередной раз доказывают, что она его. Что Аси выбрала его, и Алаз не собирается упускать свой очередной, последний, на самом деле шанс. Аси закатывает глаза, когда он предлагает ей половину своего десерта, после того как она доедает свой. Он никак не комментирует, лишь улыбается, когда через несколько минут она аккуратно тянется вилкой к его тарелке. Она рассказывает ему истории из детства: страшные и счастливые. Он глупо шутит и рассказывает ей истории из средней школы в ответ. Она слегка краснеет и оглядывается по сторонам, когда он оставляет долгий и нежный поцелуй на её запястье. Его сердце разрывается от любви, когда она тянет его за руку по лестнице вниз к морю. Он никогда не чувствовал себя более живым. Никогда прежде не чувствовал себя более молодым, чем в тот вечер в номере крошечного отеля с кипарисовым садом, когда Аси оглянулась на него поверх плеча и спросила, не поможет ли он ей расстегнуть молнию платья. Но дверь со скрипом открывается, вырывая его из теплого наваждения, и поднимая голову он встречается с взглядами с человеком, чье имя зарекся произносить. Алаз никому не сказал куда идёт. Ни Аси, ни Яману, ни матери, ни своему психологу. Он нашел какой–то идиотский предлог, чтобы прийти, но даже себе не мог объяснить зачем он здесь. Что он сделает. Что он скажет. Просто в один октябрьский вечер он возвращается домой из больницы, и после месяцев избегания реальности он натыкается на неё как птица врезается только что вымытое окно. Аси с его матерью и Чаглой сидят в гостиной, а на полу и диване вокруг них разбросаны старые фотоальбомы. Неслихан рассказывает какую-то историю из их детства, а Аси проводит пальцами по его крошечному детскому личику на фото и смеется: – Такой серьезный! – поворачивается она к нему, – Вы были так похожи с Чаглой раньше. Но Алаз не может набрать достаточно воздуха в легкие чтобы ответить, потому что с каждой второй фотографии на него смотрит лицо его отца. Вот они вместе в их первый день в начальной школе, а вот их с Чаглой восьмой день рождения. Здесь отец учит его играть на гитаре, а на следующей фотографии они вчетвером сидят на пляже рядом с полуразрушенным замком из песка, на который случайно упала Эдже. Отец успокаивает зареванную от обиды Чаглу, а Алаз расстроенную и виноватую младшую сестру. И внезапно,человек о существовании, которого он старался забыть так, будто от этого зависит его жизнь, оказывается везде. На каждой фотографии, во всех воспоминаниях, в каждом квадратном метре дома в котором они живут. И Алаз это ненавидит.Тысячи секунд упорного, методичного подавления воспоминаний, а его всё равно продолжает преследовать призрак ещё живого человека. – Сынок. Голос Серхана эхом раздается в полутьме холодной комнаты с рядами столов и скамеек. – Не смей меня так называть, – он не хочет даже смотреть ему в лицо, – я пришел по делу. У тебя в кабинете есть сейф. Мне просто нужен пароль от него. В ответ он слышит, как Серхан усмехается. Все ещё. Даже в тюрьме, потерявший весь свой прежний лоск, он все ещё усмехается.И смотрит на него так, будто может прочитать каждую мысль в его голове. Будто знает каждое его действие ещё до того, как он его совершит. – Брось, Алаз, мы оба знаем, что ты можешь просто отнести его в полицию и они с ним разберутся, как и с остальными моими вещами. Да и даже если без полиции, любой сейф можно взломать. Я тебе для этого вообще не нужен. Алаз не двигается. Сжимает зубы. Выдыхает. – Пароль, – повторяет он. – 2415. Ваши с сестрами дни рождения. В честь самого важного в моей жизни. – Важного? – их взгляды встречаются, – Мы самое важное в твоей жизни? Брось это притворство. Самое важное в твоей жизни – это деньги. А мы это просто сопутствующий ущерб на пути к твоей великой цели. – Сынок, – и снова это чертово слово, – я люблю вас. Я признаю, я совершил много ошибок, – Алаз чувствует, что ещё чуть–чуть, он его ударит и тогда будь что-будет, – но это не меняет правды. Не меняет, того, что я очень вас люблю. – Что ты вообще знаешь о любви? – он наклоняется вперед, костяшки пальцев белеют от напряжения, – Ты говоришь, что любишь маму, а потом идешь и изменяешь её с её подругой. И не один раз. Годами! Ты говоришь, что любишь её, но похищаешь моего брата. Это разве любовь? Разлучить любимую женщину с её ребенком, это по–твоему любовь? Ты говоришь, что любишь своих детей, но ты годами смотрел как Чагла разрушает себя, как я разрушаю себя и что ты сделал? Ты просто покрывал нас. Позволял продолжать убивать себя день за днем. Это разве любовь? Ладно, забудь про нас, а Эдже? – его итак хриплый голос срывается, злые слезы обжигают глаза, – Ты говоришь, что любишь нас, как будто моя сестра не умерла из-за тебя! – Я… – Не смей! – подскакивает он, впиваясь пальцами в края стола, – Не смей меня перебивать. Я не закончил. Ты потерял право говорить, что любишь нас. Ты потерял право называть меня сыном. Я годами, годами боготворил тебя. Мой отец – самый лучший. Мой отец – мой герой. Я злился на мать, на деда, я злился на брата. Я злился на себя. И только ты в моих глазах был идеалом. Ты. Я стремился быть как ты. Я думал о том, что я вырасту и буду как ты. Я поступил туда же, где учился ты. Я хотел заниматься тем же, чем занимаешься ты. Я хотел, чтобы однажды у меня была семья, прямо как у тебя. Но оказывается, все, о чем я мечтал было ложью. Ты врал всем годами. Ты все разрушил. И все плохое, что с нами случилось – случилось из-за тебя. И я каждый день своей жизни потрачу на то, чтобы не стать тобой. Каждый день. Я забуду тебя, Чагла забудет тебя, ты никогда не увидишь Джана, и мой ребенок даже не будет знать о твоём существовании. Потому что с этого дня – ты для нас никто. – Ребенок? Что- Теперь уже усмехается Алаз, приподнимая один уголок губ. – Ну уж нет, Серхан Такладжи. Ты свое потерял право задавать мне вопросы. Алаз уходит не оглядываясь. Железная дверь с грохотом захлопывается. Может быть этот разговор и не закрыл его ран, может быть он ничего не решил. На самом деле, ничего не изменилось. Но больше он сюда не вернется.

***

– Итак, я думаю на сегодня на этом всё. Если у вас есть какие-то вопросы, то у нас ещё есть пять минут до конца занятия, чтобы их обсудить. Несколько человек в аудитории поднимают руки, а Аси в очередной раз корит себя за то, что не успела записать те несколько вопросов, которые пришли ей в голову во время лекции, и так же быстро покинули её разум. Ей кажется, что в этом есть что-то по-настоящему студенческое – не просто слушать преподавателя, но еще и задавать вопросы, вести дискуссию. И хотя она знает, что это даже не основной университетский курс, а просто подготовительный, она всё равно не может избавиться от ощущения, что не заслуживает находиться в этих стенах вместе с остальными. В конце концов, всё её образование ограничивалось районной библиотекой, откуда она регулярно таскала книги домой, и было в лучшем случае обрывочным. Литература, нужная для поступления почти на все специальности, курс которой она слушала сейчас, давалась ей легко. В конце концов, Аси всегда любила истории, которые позволяли ей на несколько часов забыть о своей жизни, и сбежать в чужой мир и чужие проблемы. Но вот за математику, в которой, она кажется потерялась ещё на уровне начальной школы, она даже боялась браться. – Аси, – зовет её голос с соседнего ряда, – мы с девочками собираемся выпить кофе после пары, ты с нами? – Мелис, ещё не совсем её подруга, но одна из самых близких знакомых в университете. – Прости, не могу, меня забирают, – Аси не уточняет кто её забирает и куда она идет, и вообще старается не рассказывать о своей личной жизни, но почти все её новые знакомые сразу предполагают, что она замужем. «Ох, моя сестра тоже не могла носить кольца во время беременности. Говорила, что у неё ужасно отекают пальцы». Она не видит смысла их переубеждать. Зачем специально делать ситуацию более неловкой? И вот через пять минут она уже стоит у входа в университет со стаканчиком чая в руках. Прохладный воздух ещё не обжигает легкие, но уже заставляет кутаться глубже в теплое пальто. Аси смотрит как ветер гоняет опавшие кленовые листья по асфальту и думает о том, что это кажется первая осень в её сознательной жизни, когда ей не нужно думать о том, как о том, где взять дров для отопления и сколько свитеров одеть под джинсовую куртку, чтобы не замерзнуть в декабре. Это приятно, ради разнообразия не волноваться о бытовых вещах, но иногда ей всё равно хочется по привычке сделать всё самой. Может быть, когда они всё-таки переедут из особняка и будут жить отдельно у неё будет больше возможностей. Телефон вибрирует у неё в руке, и она видит, как на экране всплывает сообщение от Алаза, о том, что он уже подъезжает и будет через пять минут. И пока часть её, как и всегда, радуется, когда он пишет её куда идет, или отправляет фотографию кота, заснувшего на капоте его машины, что Алаз всегда с ней на связи. В это же время другая часть уже готовится снова высказать ему всё, что она думает о том, что он отвлекается от дороги и пишет сообщения за рулем. А если что-то случиться? Сегодня он уехал совсем рано утром, ещё до того, как она проснулась. Аси помнит, как он поцеловал её на прощание, и уточнил, точно ли она договорилась поехать в университет вместе с Чаглой. Кажется, она даже ему ответила. Последние месяцы он рано уходил и поздно возвращался, проводя большую часть вечеров в больнице. Не доверяя консультантам и управляющим, сам разбирался в том беспорядке, который оставил Серхан. Аси беспокоилась, что он слишком много взваливает на себя. Неслихан считала, что он не обязан в одиночку исправлять все ошибки отца, но Алаз был непреклонен. "Кто ещё будет этим заниматься, если не я? Мама и Гювен? Они оба ничего не смыслят в управлении бизнесом. Брат? Ты шутишь, да? В первый раз, когда он увидел бумаги, я думал у него начинается паническая атака. При всем уважении, он только мешает. Я не могу слепо доверять управляющим. Мы уже доверились отцу, и он ввязался в торговлю органами, ради бога! Там такой беспорядок, столько серой бухгалтерии, что я не могу просто бросить это на самотёк. Это мой беспорядок, любовь моя. Мне его разбирать." Но как бы он не был занят в будние дни, иногда приходя ближе к полуночи и падая рядом с ней в постель почти без сил, он всегда оставлял выходные только для них. Сначала, пока Аси ещё пела, он каждую субботу приходил с ней на выступления, а потом принял за правило вытаскивать ее из дома, чтобы позавтракать где-нибудь. Он отвозил ее в университет, и забирал оттуда, и даже покорно соглашался высаживать её, не доезжая до ворот, хотя и не понимал, почему Аси так отчаянно боится того, что люди узнают, что они вместе. Он читал с ней все книжки про детей, которые она приносила из библиотеки. Он присматривал за Джаном, когда мог. Он срывался по первому требованию, когда внезапно, в час ночи Аси в отчаянии заявляла, что абсолютно точно не уснет, пока не съест инжир. Он старался. Он прилагал усилия. И он ее любил. И с каждым новым это чувство, которому она так странно удивлялась до сих пор, проникало в её кожу, сердце и душу немного сильнее. Они всё ещё ссорились. Меньше, чем можно было бы ожидать, учитывая с чего они начинали полгода назад и никогда так сильно как раньше. Единственный раз, когда Аси почти ушла ночевать в гостевую комнату, в начале сентября закончился тем, что Алаз остановил её, отнес обратно в постель и сказал, что они могут продолжить спорить об этом завтра утром, но спать будут вместе. Аси, каждый раз поражающаяся тем, что именно он – тот, кто остается, не смогла спорить. Этот конфликт – глупый для Алаза и принципиальный для неё, полностью вращался вокруг денег. Алаз упорно не понимал и не принимал её желания вернуться к работе как можно скорее. «У нас есть деньги, Аси. К чему такая срочность?» «У тебя. У тебя есть деньги», – хотелось сказать ей, но Аси прекрасно знала, что услышит в ответ. «Все мое – твое.» «Но я не твоя жена!» – кричал голос в её голове. Аси не понимала почему она так зациклилась на этом маленьком юридическом факте. Она никогда не мечтала о свадьбе. Многие люди воспитывали вместе детей и никогда не женились. Она не стеснялась того, что они вместе. Она гордилась собой, она гордилась тем откуда она и своей жизнью. Аси лучше всех знала, что семья не зависит от крови, генов и красной книжечки с записью о регистрации брака. Семья – это нечто большее, и Алаз – ее семья. Но глупые, навязчивые мысли, которые она не могла даже самой себе озвучить, не то что ему, всё равно всплывали в её голове. «Алаз никогда не говорил, о том, что хочет на мне жениться. Может он вообще этого не хочет. Но тогда чего он хочет? Если бы он хотел, то давно бы спросил? А вдруг он не хочет?» И тут бы ей, как взрослой девочке, открыть рот и спросить его самого, но каждый раз она останавливалась. Важно ли ей это? Или не важно? Она терялась. Вопрос решается внезапно, когда в один прекрасный день госпожа Неслихан усаживает её в мягкое кресло в своем кабинете и вручает тонкий белый конверт с карточкой, на которой английскими буквами, написаны её, Аси, имя и фамилия. Она отбрасывает конверт обратно на стол так быстро будто он может обжечь ей пальцы. – Госпожа Неслихан… – она поднимает глаза на женщину, от удивления перескакивая к самому официальному обращению из возможных, – я не могу. – Аси, дорогая, что в этом такого? Это просто карточка. Ты и сама знаешь, Али, Алаз, Чагла – все члены нашей семьи в одинаковых условиях. Почему ты не можешь? Она колеблется с ответом. Голос маленькой, потерянной девочки в её голове твердит одно и то же, раз за разом. «Но я не часть вашей семьи, не по–настоящему». То сильное, непоколебимое чувство принадлежности, которое вошло в её жизнь с появлением Ямана и Джесура пошатнулось, когда оказалось, что их Яман – это потерянный Али Сойсалан, и рассыпалось на мелкие осколки после смерти Умута. И гнетущее осознание того, что она одна, выжидающее в тени с самого детство снова подняло голову. Логически Аси понимала, что Алаз – теперь её семья, что Яман и Джесур – всё ещё её братья, но она никак не могла вписать это в общую картину. Будто её личные отношения с каждым из членов семьи, какими близкими они не были, совсем никак не влияли на её принадлежность к ним. И поэтому она выбирает самый безопасный ответ: – Вы же знаете, у меня есть работа, – она выдавливает улыбку, – я прекрасно справляюсь, мне ничего не нужно. Неслихан смотрит на неё, слегка склонив голову к плечу, и по её взгляду Аси понимает, что та видит все её отговорки и напускную уверенность насквозь. – Аси, дорогая, – женщина аккуратно обхватывает её ладони своими, – я ни в коем случае не пытаюсь посягать на твою независимость. Ты можешь не пользоваться карточкой, но пусть она будет у тебя. На всякий случай. Просто чтобы мне было спокойнее. Да и давай посмотрим на вещи реалистично, сколько ты ещё сможешь работать? Нисколько, думает Аси. Правильный ответ – нисколько. На прошлой неделе было её последнее выступление. Даже сидя на высоком стуле все выступление, петь вечером на сцене, становилось всё более утомительно для неё. Короткие платья, которые так эффектно смотрелись ещё полгода назад, сменились брюками и широкими рубашками. И в целом, бар был абсолютно не тем местом, где Аси хотела находиться в девять часов вечера в субботу на двадцатой неделе беременности. – Да и к тому же, что будет потом, когда малыш родиться? Ты просто сразу вернешься к работе? – продолжает Неслихан. И да, план был именно такой. Алаз конечно же возражал, но Аси нуждалась в этом. Нуждалась в стабильности и безопасности, которые ей давала её работа и собственные деньги. К тому же, у Джана есть няня, дома есть куча других людей, которые возможно готовы будут присмотреть за её ребенком. Это ведь не должно быть так сложно? Многие женщины так делают. Именно эту мысль она и озвучивает Неслихан. – Я знаю, что многие так делают, но Аси, – женщина наклоняется и заглядывает ей в глаза, – я не хочу, чтобы ты была вынуждена работать только потому что тебе нужны деньги, когда в нашей семье абсолютно нет никаких проблем с деньгами. Послушай, тебе всего девятнадцать лет. Ты ещё такая юная. У тебя впереди вся жизнь. И я была в твоем возрасте, когда у меня родился Али. Я знаю, что это такое. Это огромный шаг, это очень ответственное решение, твоя жизнь измениться на сто восемьдесят градусов. – Но я счастлива. Это то, чего я хотела. Правда, – шепчет Аси. – Я знаю, я знаю. Я не говорю, что это неправильное решение. Я очень счастлива за вас с Алазом. Очень, – улыбается Неслихан, – Но я была в твоей ситуации, и, если бы не помощь со стороны семьи, я бы не справилась. Потому что это очень сложно – оставить своего новорожденного ребенка дома и уйти куда-то. К тому же, дети так быстро растут. Так быстро. Ты не успеешь и глазом моргнуть как ребенок пойдет в школу. Я упустила много времени с моими детьми. И вот они уже взрослые, а я понимаю, что почти их не знаю. Я просто хочу, чтобы у тебя были все те же возможности, которые, когда–то были у меня. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Чтобы у тебя был выбор. Ты так молода, то чего ты хочешь от жизни сейчас может поменяться ещё несколько раз, и я хочу, чтобы у тебя была возможность это выяснить. Если хочешь работать – работай, если хочешь учиться – учись, но не от необходимости. Не потому что по–другому никак нельзя, а потому что ты сама это выбрала. Аси понимает, что по её щекам текут крупные слезы, только когда Неслихан достает салфетку и аккуратно вытирает ей лицо. – Ты – часть семьи, – говорит она, – Я не знаю, собираетесь ли вы пожениться или нет, и я не буду в это лезть. Но знай пожалуйста, что при любом раскладе, ты моя невестка, моя дочка. И даже если, не дай бог, – стучит костяшками пальцев по столу, – у вас с Алазом возникнут какие–то проблемы, я хочу, чтобы ты знала, что я всегда тебя поддержу. Что у тебя всегда есть выбор: уйти или остаться. И кажется это самое близкое, что Аси ощущала, к тому какого это иметь маму, с тех пор как ей исполнилось шесть. Она не выдерживает, обнимает женщину за шею, и несмотря на сжимающееся от слёз горло, шепчет: – Спасибо. – Это тебе спасибо, моя красивая девочка, что ты есть. Уже позже, когда она рассказывает об этом Алазу, а тот подозрительно спокойно реагирует для человека, который был так против вмешательства его семьи в их жизнь, Аси задумывается о том, что он может быть, как-то причастен к решению госпожи Неслихан. Но их отношения с матерью до сих пор толком не наладились. Стал бы он просить её о помощи для того чтобы они перестали ссориться и ей было комфортнее? И мысль о том, что он мог сделать это ради неё охлаждает её злость на то, что он опять проворачивает какие–то схемы за её спиной. Это плохой способ решать проблемы, но тем не менее проблема решена. Серая БМВ подъезжает к воротам ровно в 16.55, и как только Аси оказывается в машине, она моментально попадает в родные и теплые объятия. – Привет, любимая. – Привет, – шепчет Аси, её слова теряются где–то в районе его шеи, – ты в порядке? Он выглядел озабоченным чем-то последние дни, но на вопросы о том, что случилось лишь отмахивался. «Работа». – Теперь точно в порядке, – оставляет легкий поцелуй у неё на виске. – Что-то произошло в больнице? Ты так рано ушёл сегодня. – Нет, мелочи, – уголки губ приподнимаются вверх, и это почти его обычная улыбка, – А ты? Устала? Как учеба? Ты голодна? – сыпет он вопросами. – Нет, не переживай, – отрицательно качает головой, - Мы с Чаглой пообедали вместе. – Ты уверена? Смотри, если что мы можем заехать куда-нибудь. – Оф, Алаз, поехали уже. У меня запись к врачу на шесть, я не хочу опаздывать. Они выезжают на оживленный проспект. Одна его рука на руле, другая нежно сжимает её ладонь. Новая привычка, резвившаяся за то время, что они живут вместе – быть в постоянном контакте. Аси немного колеблется прежде чем продолжить разговор: – Я спрошу кое-что. – Что такое? – он мимоходом, не отрывая взгляда от дороги целует её пальцы. – Я знаю, что все вроде как предполагают, что я поступлю в консерваторию. Ну, если поступлю. – Поступишь конечно. – Я просто думала. Я люблю петь, правда, но… Он вопросительно смотрит на неё. Аси делает глубокий вздох. – Я просто не уверена, что хочу заниматься этим всю жизнь. Я бы возможно хотела изучать что–то другое, – признается она. – Хорошо, – Алаз спокойно кивает в ответ, – Что, например? – Что-нибудь более полезное? – её голос становиться выше, – Возможно право? И я знаю, туда гораздо сложнее поступить, я смотрела списки поступивших в этом году. Да и экзамены. Как я сдам математику? Я вообще ничего не понимаю и– Аси замолкает, когда замечает, что машина съезжает на обочину и они останавливаются. Алаз поворачивается к ней, обхватывает её лицо своими ладонями и заглядывает в глаза. – Аси, чем бы ты не захотела заниматься – у тебя все получится, я в этом уверен. – Но– – А с экзаменом по математике я могу тебе помочь. Я вообще–то хорош в этом, знаешь, – он ободряюще улыбается, в янтарных глазах пляшут теплые искорки. – А ребенок? Учеба будет занимать очень много времени, я не знаю, как я смогу совмещать всё. – Я буду с ребенком, что в этом такого? – он говорит это так просто, будто это Аси упускает самое очевидное решение проблемы. – Я спешу напомнить, что у тебя тоже есть учеба. И работа, - приподнимает брови Аси, не в силах сдерживать улыбку. Алаз задумывается: – Я могу брать ребенка с собой на работу, кто может мне что–то сказать? Аси закрывает глаза, упираясь лбом ему в плечо. От него пахнет хвоей и её шампунем для кудряшек. – Это ужасный план, – говорит она. Он прижимает её ближе к себе, и целует в макушку. – Это ужасная план, но, к счастью, у нас ещё есть время его улучшить.

***

Двери лифта открываются, и Аси входит, внутрь почти не отрывая глаз от маленького черной картонки. – Я не могу поверить, – говорит она, – уже второй раз. Что за упрямство такое? Они так и не смогли узнать пол ребенка. Что на прошлом УЗИ, что сегодня, малыш упрямо отказывался поворачиваться к ним нужной стороной. – Ну, – слегка усмехается Алаз, опуская ладонь к ней на поясницу и притягивая ближе к себе, – наша дочь вся в мать, что поделаешь. Алаз, несмотря ни на что, был железно уверен, что это девочка. – Кто бы говорил, – щуриться она, – как будто ты здесь со всем не причем. Но правда, что мы будем делать с ребенком с нашей генетикой? – Пусть будет девочка прям как ты, тогда никаких проблем. Потому что ты – идеальна, – убирает волосы ей за ухо. – А если мальчик, что тогда? – смеется Аси, – И с твоим характером. – Ну тогда нам остается только очень сильно его любить и надеяться на лучшее. И только выйдя из лифта, она понимает, что они приехали не на подземную парковку, а наоборот поднялись наверх, к самой крыше. – Ты нажал не на ту кнопку? – она оглядывается по сторонам. – Нет, мы именно там, где мы должны быть. –Оф, Алаз, я уже успела представить, как вернусь домой и заберусь под одеяло, зачем нам идти на крышу? – возмущается она, когда он аккуратно подталкивает её с сторону двери. – Пол часа. Пол часа твоего времени и мы едем домой. Обещаю. – Что ты опять придумал? – она вопросительно смотрит на него, но её допрос прерывается, когда они выходят на крышу. Аси чувствует прохладный вечерний ветер проникающий сквозь тонкую шерсть её платья. Она делает шаг вперед. – Как? Он пожимает плечами. – Это все-таки наша больница. Терраса на крыше, обыкновенно пустая и неприветливая, светиться как новогодняя ярмарка из фильмов, увешанная гирляндами. – Помнишь, ты говорила мне, что в детстве тебе нравилось представлять, что фейерверк в День Республики устраивают специально для тебя? – спрашивает Алаз. Аси кивает. – Так, вот, этот и правда специально для тебя. С Днем Рождения, Аси-кыз. И в эту же секунду небо разрывается десятком разноцветных огней. Для неё. И всего на мгновение ей снова пять. Они стоят на набережной, а мама Мелек держит ее за руку и говорит о том, что если Аси хочет, то они могут приходить сюда каждый год. Это будет их семейная традиция. Годовалый Умут, ни капли не потревоженный шумом, спит в коляске. А её крошечное сердце наполняется надеждой. Они так никогда и не возвращаются. Ужасная авария и Мелек не доживает ровно двадцать два дня до её следующего дня рождения. И дальше всё катится к чертям. Дальше женщины из социальной службы уже обсуждают её будущее так, будто её нет в комнате. "О мальчишке согласны позаботиться родственники, но девочка... Уже шестой год, не думаю, что ей может повезти ещё раз". Дальше она умоляет не разлучать её с Умутом. И умоляет, и просит, и обещает, что будет помогать, и делать всё–всё, о чем попросит госпожа Фидан. Лишь бы у неё не забирали то, что осталось её маленькой самодельной семьи. Дальше её ждут несколько невыносимых месяцев, мозолистые от работы руки и впервые в жизни – сон на морозе. Дальше она впервые учится отказываться от себя ради другого. Ради того, чтобы у Умута была какая–то семья, ради того, чтобы их не разлучили. Дальше разбитая на мелкие осколки ваза. Дальше очередной скандал, очередная пощечина ей и самая первая ему – и вот они уже стоят за воротами дома. Дальше улица. Но сейчас… сейчас – это всё не важно. Потому что это всё в прошлом, а в её новом дальше всё будет совершенно по-другому. Они стоят на крыше, как и год назад. Алаз обнимает её со спины, но в этот раз уже не чтобы удержать её, а, чтобы быть ближе к ней. Его подбородок на её плече, а руки, переплетены с её руками на животе. В этот раз она не стремиться вырваться, не стремиться уйти. Она остается, потому что, как бы сильно этому не удивилась Аси из октября 2023 года – её место именно здесь. С ним. – Сделаем это семейной традицией? – шепчет он ей на ухо, почти не слышно, а из глаз Аси наконец срываются слезы. – Давай, – она поворачивается к нему лицом, извиваясь в его объятиях, – давай сделаем. – Что случилось? Аси? – он вытирает её слезы пальцами, взволнованный такой реакцией. Она лишь качает головой в ответ. – Просто. Просто от счастья. Может быть в этот раз ей повезет, и эта семья и правда останется с ней навсегда. – Просто… – Да? – Просто пообещай мне, что ты и правда будешь со мной в это день всегда. – Аси, – произносит он, глядя её в глаза, когда усаживает на скамейку, – И через пять лет, и через десять, и через сорок. Что бы не случилось, я всегда буду с тобой. Всегда. Я обещаю. И… – он на секунду запинается, будто обдумывает свои дальнейшие слова, но внезапно что-то для себя решив он тянется рукой во внутренний карман куртки. И опускается перед ней на колени. – Это не подарок на день рождения. И я не должен делать этого сегодня, но я не думаю, что могу пережить ещё хоть день не спросив тебя. Маленькая бархатная коробочка в его руках не оставляет места для догадок, но Аси почти боится поверить в реальность происходящего. Она замирает, глядя на него широко распахнутыми глазами, в которых ещё не до конца высохли слезы. – Я, – голос Алаза слегка срывается, когда дрожащими пальцами он открывает коробочку. Внутри – тонкое серебристое кольцо с плоским темным камнем, – Я знаю, что мы никогда об этом не говорили, и, если ты откажешь сейчас я пойму. Хотя нет, кого я обманываю, я правда не переживу отказа, Аси. Потому что, я не могу дышать без тебя. Однажды я провел целых два часа думая, что потерял тебя навсегда, и я понял, что умру. Я просто умру, если тебя не будет рядом. Это нездорово, я знаю, но я хочу каждое утро просыпаться с тобой. Я хочу называть тебя моей женой. Я хочу быть рядом с тобой в каждый счастливый момент твоей жизни. Я хочу быть причиной твоих счастливых моментов. И я знаю, что я ни в коем случае не достоин тебя, – Аси подносит пальцы к его губам, в попытке перебить, сказать, что это не так, что она давно простила его, что она так не думает, что он слишком строг к себе, но он лишь целует её ладонь, и качая головой продолжает, – Нет, не спорь. Это правда. Но я обещаю, что я проведу каждый день нашей жизни, доказывая тебе это. Потому что нет ничего, чего бы я хотел в этой жизни больше чем видеть тебя и нашего ребенка счастливыми. Для меня нет ничего важнее вас. Он прерывается, слегка задыхаясь. Смотрит ей в глаза. – Ты... Ты станешь моей женой? Аси не может говорить, ее горло сдавливает от волнения, и она может только кивнуть. Один раз, потом ещё один и ещё. – Да, – шепчет она, – Конечно же, да. И почти падает в его объятия, забывая и про кольцо в его руках, и про то, что это ужасная идея – совершать такие резкие движения на седьмом месяце беременности. Алаз подхватывает ее, удерживая на скамейке и аккуратно надевает ей кольцо на безымянный палец правой руки. – Я так сильно люблю тебя, – говорит он. – Я так сильно люблю тебя, – шепчет ему в губы перед тем как поцеловать.