ЧАЙ С МЕДОМ

С этого дня Сяо Синчэнь взял за правило каждый вечер расчесывать Сюэ Яну волосы, массируя голову с капелькой Ци. Синчэнь не знал, откуда появилось это правило, но в состоянии, подобном медитации, он сам наслаждался этим процессом и ему хотелось верить, что Сюэ Ян где-то там, запертый в собственном мире, слышит и чувствует его. Почти невесомо касаясь кончиками пальцев лица своего врага, он отмечал, какие у того длинные и густые ресницы, полные губы, высокие скулы и мягкий овал лица. Это абсолютно не совпадало с тем, что сохранилось в его памяти – хищный прищур глаз и ехидная кривая ухмылка, обнажающая не менее хищные зубы, и взгляд полный звериной безжалостности. Беря на руки исхудавшее тело, чтобы уложить его себе на колени, Сяо Синчэнь ощущал лёгкое покалывание в кончиках пальцев и странную потребность опять почувствовать, как чужая (а чужая ли?) Ци проходит по его меридианам через ядро. Уже почти две недели Сюэ Ян не ел и не пил. Жизненные силы ему мог дать только Сяо Синчэнь, делясь своей Ци. И мысль об этом уже не вызывала душевного протеста. После очередного обмена Ци он не чувствовал полынной горечи и неприятного привкуса крови во рту, «вкус» чужой Ци был терпким, как крепкий чёрный чай из Юньнаня. ************************************* Осень наступала незаметно. Дни ещё были по-летнему тёплыми, а вот ночи становились всё холоднее. Даоджан днём или уходил в город по своим заклинательским делам, или медитировал. По ночам уходил на охоту, хотя и старался не отсутствовать слишком долго. А всё своё свободное время проводил рядом с этим тараканом, что пробрался в их жизнь и неизвестно, как его теперь из неё вытравить. А-Цин занималась домашними делами, стараясь заглушить растущую тревогу. Она частенько сбегала в город. Господин Ли, хозяин постоялого двора, давал ей какую-нибудь несложную работу – убрать комнату после постояльцев, помочь на кухне. Платил маленькие, но всё-таки деньги, и позволял переночевать в комнатке на кухне, когда Даоджан уходил на охоту. В городе она узнавала новости, у неё появились друзья. Враги тоже появились. Бамбуковая палка давно уже стала её постоянным спутником. А-Цин годами ходила с ней, и сейчас, когда не было необходимости притворяться слепой, палка была её помощницей, опорой и защитой. И в городе уже узнавали маленькую девчонку с белёсыми глазами, знали, что она живет в похоронном доме со странствующим заклинателем, передавали через неё просьбы, приглашения. Дома во время ужина А-Цин говорила Даоджану в каком доме его ждут, где нужна его помощь. Каждый вечер А-Цин сидела на облюбованной лавке в дальнем углу двора и с тоскливой жалостью к себе думала, как быстро она опять теряет всё. Сырой воздух пробирался под лёгкие летние одежды, заставляя девочку ёжиться от холода. И от этого неприятного ощущения она чувствовала себя ещё более одинокой и несчастной. Странное поведение Даоджана пугало. А-Цин волновалась за него, но волнение смешивалось с горькой обидой – она опять была одна. Только раньше она была одна и другого не знала. Сейчас А-Цин чувствовала себя обманутой – ей показали, как можно быть «не одной» и отобрали. А-Цин почувствовала, как по щекам потекли слёзы. Впервые она плакала за то время, что была с Даоджаном. Не от боли, не от страха – она плакала от обиды. А-Цин с тоской вспоминала, как они с Даоджаном путешествовали вдвоём, ещё до города И. Как, сидя у костра в лесу, укрывая её своими так вкусно пахнущими свежестью рукавами, Даоджан рассказывал ей даосские притчи. А-Цин мало что в них понимала, но слушать мягкий тихий голос Даоджана могла вечно. И как она уже здесь, в похоронном доме, иногда притворялась уснувшей, удобно устроив голову на коленях Даоджана, когда он рассказывал ей вечерами сказки, чтобы он на руках отнёс её на кровать и, заботливо укрыв одеялом, легко погладил по голове. Продрогшей девочке казалось, что это было так давно, что само уже стало сказкой. А реальность – это конфета, лежащая не на её подушке. Положенная туда рукой Даоджана. Обидно было не то, что он дал гуеву конфету этому Таракану – ей Даоджан всегда покупал сладости, когда они ходили по рынку, а то, что Даоджан никогда не оставлял конфет на ЕЁ подушке. А-Цин думала, каково это – проснуться и увидеть конфету перед глазами, начать день с подарка, маленького, но такого приятного…. Увы… Уже стемнело, А-Цин замёрзла, но идти домой она не хотела – её там никто не ждал… Открылась дверь и на пороге появился Даоджан. В дверном проёме за его спиной мерцал огонёк свечи. Свечи в доме зажигали только для неё… – А-Цин, – позвал Даоджан, прислушиваясь к ночной тишине. Она, насупившись, с мстительным удовольствием молчала. – А-Цин! – громче и уже с тревогой в голосе повторил Даоджан, призывая Шуанхуа. Быстрым шагом Даоджан пересёк двор, направляясь к воротам, явно намереваясь отправиться на поиски в город. А-Цин собралась с духом, вытерла слёзы и, стараясь, что бы голос не дрожал, окликнула его, останавливая: – Даоджан! Он подошёл. А-Цин взяла его за руку и потянула, чтобы он сел рядом с ней. Даоджан почувствовал, какие у неё холодные руки: – Ты замёрзла, – и прижал девочку к себе, укрывая рукавом. – А-Цин, – он провел пальцами по её щеке и почувствовал, что она мокрая, – что случилось? Почему ты плачешь? Тебя обидели? – Да, Даоджан, обидели… – Расскажи мне. Мы вместе решим все проблемы. – Даоджан, ты занимаешься только этим подранком. Ты изматываешь себя, толком не ешь, не спишь. Ты и так был худой, а сейчас тебя вообще ветром качает. Но плачу я не поэтому – ты заклинатель и не такое можешь выдержать. Я плачу, потому что я осталась одна, – А-Цин говорила быстро, как будто боялась, что её остановят, и она не успеет высказать всё, что наболело. – Тебе всё равно, что со мной, чем я занимаюсь, ты не разговариваешь со мной, не рассказываешь мне сказки … ты … ты … ты даже конфеты мне не даришь! Ты даёшь конфеты ему, а он даже оценить этого не может! Зачем он тебе нужен? Что в нем такого? А-Цин уткнулась мокрым носом в грудь Даоджану и пробухтела куда-то уже в подмышку: – Мы даже выгнать его не можем! Лежит там, как бревно… Даоджан сидел ошарашенный – он и не думал, что в борьбе за жизнь Сюэ Яна действительно забыл про девочку, которой обещал заботиться и защищать. Даоджану было стыдно. Он прижал девочку к себе, обнимая двумя руками и, слегка покачиваясь, как бы баюкая, сказал: – Сейчас такое время… очень тяжёлое время. Я не могу бросить его так – он не умер, но он и не живёт. Я очень виноват перед тобой, но я прошу – потерпи немного. Ты очень нужна мне.