Загадка русского поцелуя

      — Сир, ваша щедрость... Не знает границ.       У Мюрата подрагивали ноги от невообразимого счастья. Еще немного, они бы затоптались на месте, как у буйной лошади, закружились, запрыгали и выбросили его прямиком из окна на улицу. Он улыбался, как пьяный гусар, и Бессьер, глядя сбоку на его искрящуюся физиономию, едва удержался, лишь бы не прыснуть со смеху.              Перед маршалами лежали два чека в пятьдесят тысяч франков. Огромная сумма, несоразмерная с их успехом на параде. Незаслуженно огромная.       — Вы хорошо постарались, и я решил, что такое вознаграждение как раз будет под стать вашему труду, — пронесся всеобъемлющим эхом по комнате благодушный голос французского императора.       Это не просто золотая табакерка с портретом жены. Это же целый десяток таких табакерок! И усыпанных не просто рубинами, а индийскими бриллиантами! Хотя нет, это уже перебор... Сумасшедшая щедрость, воскликнул про себя Мюрат, по какому же поводу? Будто бы они на пару с Бессьером не на смотр вывели императорскую гвардию перед прелестником Александром, а повели ее на австрийцев и выиграли еще одну битву при Маренго.       В полумраке зашторенного кабинета серые глаза Наполеона блестели ярче полуденного солнца. Переливались затаенной веселостью от очевидно приятных мыслей. Он выглядел, к изумлению Мюрата, слишком довольным. Даже не просто выглядел — он буквально светился довольством, истощал его подобно тому, как тильзитские розы истощают благоухающий медовый аромат. И да, Бонапарт отчего-то вонял своей кельнской водой втрое крепче, чем обычно. Вылил на себя по случайности десять графинов? У Мюрата почти заложило нос. У него искусно получилось сдержать накатившую волну чиха в пятый раз.       — Великая честь — служить вам. Мы выражаем безграничную благодарность Вашему Величеству за такое чуткое внимание к нашему труду, — Бессьер решил водрузить на свои плечи всю ответственность за выражение признательности. Его худая фигура почтительно согнулась в глубоком поклоне, и Наполеон снисходительно кивнул ему в ответ.       Мюрат тотчас перенял манеру командующего и ненадолго сгорбился в спине. Выпрямившись, снова вытаращился на драгоценную бумагу с родименькими франками, а затем на своего императора. Несмотря на беспечную веселость и улыбчивость, лицо его было налито недоспанной посеревшей усталостью. Морщины меж бровей умножились и сделались глубже. Волосы казались взбитыми, взъерошенными, будто бы Наполеон совсем недавно встал с постели и еще не успел до конца привести в порядок свой туалет. Видимо, ночные переговоры прошли успешно, хотя и завершились под самое утро.       — Ваше Величество, уже решено по Силезии? — поинтересовался вдруг маршал, вспомнив вчерашний сумбурный разговор. — Вы говорили, что император Александр спрашивал вас.       Наполеон с безудержным любопытством посмотрел на него исподлобья. Улыбка, не сходящая с его губ целое утро, стала шире. Он метнулся глазами куда-то в сторону рабочего стола, на позолоченную чашку с полуостывшим кофе. Затем его голова отвернулась к стеллажам с книгами, и Мюрат приметил, что на третьей полке лежала чуть скомканная бумага, неопрятно свисающая бежевым водопадом по шкафу. Виднелась издалека ее фактура, изнизанная черными жилами границ, рек, возвышенностей. Походило на генеральную карту, притом очень большую. И непонятно, отчего она оказалась в таком ужасном состоянии. Будто бы на нее впопыхах неудачно присели. Бонапарт с особой игривостью застыл на ней взором, провел языком по зубам в раздумиях. Довольно цокнул, как бы ухмыльнувшись, и бодрым голосом протараторил:       — Да. Я отдал ему всю Силезию.       Бессьер сбоку напряженно шелохнулся. Мюрат встретился с его удивленными глазами.       — Ваше Величество, — раздался вкрадчивый голос командующего, — разве такое обстоятельство дел входило в ваши планы?       Ох, вот это он зря, раздраженно подумал Мюрат, насупив брови и возмущенно покачав головой. Раз такова воля императора, значит, на то были веские причины. И лишний раз обсуждать с ним его военные планы совершенно не стоило — тем более раз уже всё оговорено. Маршал стушевался, приготовившись к вспышке гнева, но Бонапарт лишь многозначительно промолчал, никак не выказав злости.       — Нет, — ответил он с наивной простотой, совершенно ему не свойственной. — Но я что-нибудь придумаю. Александр очень долго уговаривал меня. В конце концов, он привел мне слишком много... убедительных доводов, чтобы я оставил ее. Зато смотрите, как все довольны! Фридрих, Александр — все!       — А вы довольны, Ваше Величество?       — О-о, — долго протянул Наполеон, сорвавшись на хохот.       С хитрой ухмылкой он прошелся вдоль кабинета. Встал подле Мюрата и, со смеху оскалившись, дернул его за серьгу.       — Уж я-то доволен более всего...