Feel me

      

***

      Когда она кружится по комнате, то и дело задевая тоненькими крылышками края декоративного светильника, пыльца с еë крыльев, словно золотая крошка осыпается на стол.        Да и сама она вся крошится. Джинсоль щурится, наблюдая за её неспешным полëтом сквозь веер пышных ресниц. Ей хочется цокнуть языком насмешливо, а после разрезать тишину своей спальни цокотом высоких каблуков. Хочется сорвать шторы, сжечь их, щедро поливая керосином.        А самой обратиться такой же глупой бабочкой и тоже опалить крылья. Она видит, как трепетная тень мечется по полу. Видит, как играет свет на резной рамке с изображением Хиджин. Видит, и ею овладевает неконтролируемое желание прикоснуться. Но нельзя. И она лишь обводит языком контур своих пухлых губ, слизывая ярко красную, вишнëвую помаду.        Она верит, что любовь её когда-нибудь вырвется наружу. Что, не обращая внимания на липкий дождь, она полетит к Хиджин, не боясь ни промокнуть, ни простудиться. Она верит, что сможет быть живой.        Но бабочки ползают у неё внутри, щекоча желудок лапками. Бабочки забиваются в лëгкие, и справляться с хореографией становится всё сложнее. Джинсоль поджимает губы и переворачивает рамку с Хиджин изображением вниз. Она встаëт. Проходит по комнате. Раз. Два. Останавливается. Осматривается так, словно находится здесь впервые, а после с тихим стоном опускается на пол. Она не может.        Это выглядит так просто. Это кажется таким простым. Подойти к Чон, обнять её за плечи, провести руками чуть вниз, почувствовать как движется под ладонями грудь. Почувствовать её тепло и... И Джинсоль закрывает глаза, чтобы не тешить себя глупыми надеждами. Ей становится хуже, и пока врачи недоумевают, рассматривая её рентгеновские снимки, она собирает свою личную коллекцию из фотографий Хиджин.        Такой разной. Милой. Собранной. Нежной. Неряшливой.        Неизменно красивой.        И хотя всё вокруг выливается в череду бесконечного безумия, Джинсоль готова признать, что, когда вспышки камер отражаются у Хиджин в глазах, она особенно красива. Она вся в любви и дышит звуками фортепиано. Она танцует единым потоком с песней, а у Джинсоль уже не получается стоять с ней рядом. И хотя и хочется до сих пор двигаться такт в такт, хочется скользить мимолëтными движениями по её изгибам. Хочется ловить её взволнованную улыбку...        Джинсоль не может позволить себе этого.        И пока сама она стремится слепым мотыльком в объятия тьмы, Хиджин рассыпается на частицы, сверкая в свете софитов. Недосягаемая, словно мраморная статуя. Словно богиня облаченная в рококо. Владычица сердец и волн.        Девушка кашляет надрывно, чувствуя, как нежные крылышки щекочут горло. Чувствуя, как эти твари вылетают из её рта. Чувствуя ласковые прикосновения к губам. И на миг Чон кажется, что её сейчас вырвет, но этого не происходит, и приходится наблюдать за тем, как бабочки взлетают как ни в чëм не бывало.        Как летят они, глупые и наивные к единственному в комнате источнику света, бьются о нагревшуюся лампу, обжигаются, но упорно не хотят умирать.        Джинсоль чувствует себя такой же слабой и жалкой. Она кусает губы, чувствуя, как вишня горчит на языке. Но это не важно. Она задëрнула шторы. Закрыла окна. Она мучается от недостатка лунного света...        Ей до Хиджин не добраться. Не следует стараться. И умирать за это не следует. Джинсоль никогда не угнаться за богиней в этой бешеной пляске из теней и дней. Ей никогда не справиться с собственной усталостью. Никогда не закрыть глаза, ведь под веками у неё Хиджин, а в крови пыльца. Ведь ей нет возможности скрыться от этого проклятья. Нет путей к освобождению.        И приходится вновь до утра наблюдать за тем, как глупые бабочки дохнут от ожëгов.