Звёзды в постели

***

      Шура нервничает. Он не знает, как нужно встречать омегу, с которым собираешься не чаи гонять, а сексом заниматься. Нужно открывать дверь, будучи без одежды, с розой в зубах? Нужно встречать в одежде? Или в одних боксёрах? Или крикнуть, что дверь открыта, а самому лечь в соблазнительной на кровать? Непонятно и сложно, а тематические форумы ничего не говорят и лишь шутят.       А вот Шуре в данный момент не до смеха, ведь права даже на малейшую ошибку нет. Необходимо быть идеальным или хотя бы максимально хорошим, чтобы Саша не распустил не самых лестных слухов. Он может случайно упомянуть свой неудачный первый опыт в разговоре с Димой, а тот моментально разнесёт данную новость по всем колледжам, школам и университетам. И конец!       Наверное, Шура боится не провала, а слухов, разбитой репутации и клейма «неудачника», а ещё разочарования тёзки. Он же верит каждому слову, а ещё нравится, да и вообще является идеалом омеги для Шуры. Тот никогда не любил миниатюрных, низких и хрупких омег, они частично напоминали Шуре ему самого, т того и возникало крайне неприятное чувство. А вот с Сашей всё иначе: он высокий, крепкий и противоположен определению «миниатюрный». Он большой, в него хочется уткнуться вносом, его хочется долго-долго целовать в щёки, его приятно видеть рядом с собой. Правда, нрав немного не вписывается в Шурины представления о прекрасном, но он доволен и малым.       Расчёска падает из рук, когда раздаётся дверной звонок. Шура наспех натягивает футболку (по привычке) и бежит, нет, летит в коридор, где, толком не посмотрев в глазок, открывает дверь. За ней стоит Саша. От его вида Шура теряет дар речи – сейчас тёзка, как никогда, прекрасен, восхитителен и неподражаем.       А потом резкий едкий запах «очаровывающих альф духов» бьёт по носу Шуру. Он кусает щёку изнутри, чтобы не зайтись в приступе безудержного кашля. Он рвётся наружу, держать его под контролем невероятно тяжело, из-за чего лицо кривится в не самой красивой гримасе. А исправить это не удаётся.       Чужой взгляд заставляет Сашу сжаться, покраснеть и возненавидеть себя. Он чувствует себя идиотом и верит, что тёзка не восхищён, а рассмешён. Конечно! Как кому-то может нравится накрашенный крупный парень-омега, чья фигура оставляет желать лучшего? Он едва сдерживает слёзы, чудом не поддаётся сильнейшему желанию развернуться и убежать прочь, туда, где Шура никогда не найдёт. Его не убедили и не восхитили даже духи, которые помогают всем, но только не Саше.       - Зайдёшь? – Шура не сводит взгляда, облизывается и «светится». Он немного отходит в сторону, как бы приглашая пройти внутрь квартиры. – Родителей, правда, дома нет… У нас целая ночь впереди!       - Да-да, хорошо, - рассеянно кивает Саша, проходит в квартиру, где разувается. Он старается не думать о том, что совсем скоро произойдёт. Да, секс желанный, но страх опозориться чересчур велик.       В квартире Щиголевых тепло и уютно. Обстановка располагает к чаепитию, совместному просмотру фильма, но никак не к сексу. Или же это просто молодые люди не горят желанием и мучаются от паранойи? Скорее всего последние. Им бы сесть спокойно и поговорить по душам, а не «созвездия» в постели смотреть. Но нет! Молодые люди слишком трусливы, чтобы говорить, а не совершать глупости.       В комнате Шуры оба не решаются раздеться. Они мнутся, переживают и стараются максимально оттянуть момент. Обоим стыдно за свои тела, ушедшие так далеко от стандартов красоты. У Шуры нет кубиков пресса, бицепсов и высокого роста, а у Саши – идеально тонкой талии, нежных рук и низкого роста. Кажется, в природе произошла ошибка, поэтому она сделала не тех людей альфой и омегой.       - Я презервативы купил, - зачем-то объявляет Шура. Он демонстрирует упаковку и выдавливает из себя самодовольную улыбку. Правда, ответом служит короткое «молодец», а не восхищённые взгляды.       Саше всё равно на размеры своего любовника, ведь и так страшно до дрожи и тошноты. Хочется не ноги раздвинуть, а упасть на пол и плакать, чтобы Шура о сексе забыл и стал утешать. Правда, подобное не в его репертуаре: он же один из «крутых альф», а им чужды жалость, сострадание и понимание.       А Щиголев шумно сглатывает вязкую слюну, когда в голове раздосадовано вещает его собственный внутренний голос: "Не впечатлил! Вообще не впечатлил, Саше плевать!" — и от этого осознания становится ещё более гадко на душе.       Но, несмотря на это, Шура не собирается сдаваться, хоть и нервничает очень сильно. Он примерно представляет в своей голове, что всё должно начаться с поцелуя, а дальше всё пойдёт само по себе. Только вот даже приблизиться к Саше вплотную страшно. Хотя Щиголев и знает, что его не оттолкнут, всё равно робеет и не может себе позволить быть раскованным, быть настойчивым, таким, как другие альфы.       Концентрированный аромат духов сбивает с толку. За ним и не чувствуется Сашиного природного запаха. А он ведь Шуре нравится, действительно нравится и привлекает, гораздо больше, чем дешёвая химоза. Но сказать об этом не решается. Да что там, Щиголев и в мыслях не допускает такого, чтобы он говорил прямо и искренне. Это кажется чем-то ненужным. Настоящим альфам не свойственно обращать своё и чужое внимание на что-то такое.       В комнате, помимо едкого запаха духов, витает неловкость и стеснение, но оба юноши его игнорируют, а также тщетно пытаются скрыть за своими масками. Получается, конечно, плохо, потому и приходится играть этот спектакль на двоих и делать вид, что всё в порядке.       По-хорошему так дела не делаются. Стоит поговорить по душам, расслабиться, открыться друг другу и довериться прежде, чем ложиться в постель. Стоит определённо. И оба это ощущают на подсознательном уровне. Но всё-таки предпочитают свои ощущения игнорировать.       Потому вскоре Шура уже целует партнёра в губы. Не страстно, не жадно, не грубо. Он так просто не умеет. Потому целуется так, как привык во время их совместных посиделок где-то во дворах. И самому Щиголеву кажется, что такой поцелуй совсем не подходит под происходящее, потому и пытается изо всех сил что-то в нём изменить, сделать его влажным, напористым и глубоким.       А Саше, наоборот, даже нравится, что его целуют так, как обычно, как привычно. Не нравятся только вот эти странные движения языком со стороны Шуры. Нежность поцелуя манит и притягивает, а Щиголев норовит эту шаткую нежность сломать, как на зло.       Руки очень сильно спешат, кажется, что Шура куда-то опаздывает. Он спешно и смазано, но так боязливо и растерянно водит ладонями по некоторым частям Сашиного тела, будто нарочно этими резкими движениями сломать остатки спокойствия. Леонтьев мнётся и реагирует лёгкой дрожью на все неосторожные касания.       Хуже становится, когда Щиголев начинает стягивать с его тела одежду. Каждую секунду, когда перед ним и его глазами обнажается всё больше и больше, Саша нервничает всё сильнее. Омеге кажется, что буквально любая мелочь и любой изъян может отбить у его тёзки любое желание. Вот сейчас Шура воочию увидит его бока и живот! Вот сейчас он скривится и любое возбуждение улетучится! Вот сейчас, ещё одна секунда, и альфа напрочь разочаруется.       В это время Шура, напротив, восхищается тем, что он перед собой видит. Он и так знал, насколько Саша большой, это понятно и когда он в одежде. Но сейчас Щиголев смотрит на его широкие оголённые плечи, большие руки, широкие бёдра... и всё это кажется чем-то прекрасным. Только вот унять дрожь в пальцах так и не получается, не смотря на то, какое удовольствие Шура получает, смотря на тело Леонтьева.       Кажется, что всё происходит слишком быстро, но при этом и слишком уж медленно. Слишком тихо, в том смысле, что парни ничего не говорят друг другу. И одновременно с тем слишком громко, в смысле дыхания и сердцебиения. Всё происходящее — слишком. И волнение никуда не уходит, оно, кажется, лишь приумножается.       — У-у тебя на губах... Ой, прости, — Саша то ли задыхается, то ли заикается, когда видит, что его помада осталась у Шуры на руках. Вот идиот! Ну неужели не хватило мозгов догадаться, что они будут сегодня целоваться? Зачем он только притронулся к маминой косметике?       Шура не сразу понимает, в чём дело, и только через несколько секунд, чуть отдалившись от Саши и нахмурив брови, принимается тыльной стороной ладони вытирать свои губы. Но ничего из этого не выходит. Помада пигментированная, потому неизбежно оставляет свой след на коже.       На самом деле не хочется сейчас обращать на подобные мелочь внимание. Шуре на такое наплевать, в целом. Но Саша сам об этом сказал, потому ничего больше не остаётся, кроме как стоять и дрожащей рукой вытирать своё лицо, прежде чем вернуться к делу.       Помада не оттирается: она оказывается стойкой, для избавления необходимы специальные средства. Их у Саши с собой нет. Он, ещё не наученный опытом, просто не взял с собой, решив, будто розовая помада «испугается» обычной воды и мыла. Ага, тут только Саша боится, а косметике хоть бы «хны». Она держится, а вот у Саши едва хватает сил на то, чтобы не взвыть от отчаяния и паники. Она покусывает тело, нагоняет паранойю и рисует самые ужасные картины будущего…       - У твоей мамы есть средство для снятия косметики? Есть же? Помада не оттирается… —Взволнованно спрашивает Саша, переминается с ноги на ногу и смотрит куда-то мимо своего парня. Кажется, что тот с минуты на минуту озвереет, оттолкнёт, польёт «грязью» и выставит за дверь, не дав нормально одеться.       - Есть, наверное, но это может подождать. Я же не похож на клоуна с этой помадой! – Усмехается Шура, но натыкается на чужой взгляд и думает: «А что, если всё-таки похож? А что, если я сейчас напоминаю не крутого альфу, а какого-то дурака? Что если Саше мерзко смотреть на меня? А что, если он меня оттолкнёт?»       Резкая перемена в лице Шуры жутко пугает Сашу. Он бледнеет, в панике продолжает попытки отереть несчастную помаду, попутно из-за всех сил сдерживать горькие слёзы. Нельзя плакать сейчас. Нет, не просто нельзя, это сейчас под строгим запретом! Крутые альфы не любят и не терпят слёз омег. Крутые альфы, видя это, принимаются злиться, возмущённо цокать языками и материться. А грубых слов от тёзки Саша точно не переживёт, он на месте сперва поседеет, а потом словит сердечный приступ.       - Саша… Саша… - Резкие движения Леонтьева заставляют морщиться, пятиться назад и в некотором роде даже страдать, а ещё они задевают самооценку, которая и так валяется где-то на одном уровне с Марианским желобом. Если от следа так стремятся избавиться – значит, что он смотрится совсем убого. – Саша, прекрати! – Невольно повышает голос, взволнованный Шура, но, увидев испуганное лицо тёзки, прикусывает язык. Вот это Шура – урод моральный и козёл последний! Как нужно было орать, чтобы омега так испугался и посмотрел, как на главного врага народа?       Молчание. Оно невероятно напряжённое, гнетущее. Оно давит на лёгкие. Оно терзает душу. Оно пробуждает бесконечную самоненависть. Оно напоминает молодым людям об их главных комплексах.       Саша ощущает себя посмешищем. Он отстраняется от тёзки, опускает голову и проклинает себя. Ну надо же было так ступить? Тут не то, что не до секса, тут не до отношений. После подобной выходки любой крутой альфа бросит, пошлёт куда подальше и оборвёт всякое общение. Позор -- одним словом.       - Саш, давай просто к делу вернёмся? Помаду потом сотрём… Когда вместе ванну принимать будем! – Шура из-за всех сил старается вырулить ситуацию, чтобы прогнать прочь напряжение. Оно сейчас не к чему тем более, что Шура сам повинен в возникновении гнетущей и раздирающей душу неловкости.       И это помогает. Саша больше не чувствует себя бесконечно виноватым и вновь целует Шуру. Неловко, неумело и как-то чересчур наивно и невинно. Вот не получается выжать из себя страсть. Она где-то застряла и всё отказывается выходить наружу. Возможно, её держит страх, поселившийся в двух сердцах.       Действие постепенно переносится на кровать, где краснеют сразу обо молодых человека. Он не знают, как действовать дальше, что необходимо говорить, почему неловкость сковывает движения… Слишком много вопросов без ответов. Последние можно добыть исключительно при помощи разговоров.       - А презерватив ты нацепил? – Вдруг спрашивает Саша, чем вводит тёзку в замешательство и оттягивает «тот самый момент». Почему-то он ни черта не желанный и вызывает лишь стыд, но никак не возбуждение.       - Нет, - рассеянно качает головой Шура. Он ощущает себя тем самым подонком, обещающим «вовремя вытащить». А ведь Шура не такой! Он не готов подвергать Леонтьева опасности забеременеть в столь раннем возрасте! Это же верх мудачества – лишить молодого омегу, не желающего заводить детей сейчас, спокойно жизни и возможности без проблем получить высшее образование!       Следующие несколько минут Шура прилагает все усилия, чтобы быстро натянуть презерватив. Только сперва пакетик не открывается, а потом «резинка» то и дело выпадает из рук, а в конце и вовсе отказывается налезать. Руки дрожат, ладони потеют, щёки горят, колени подгибаются, а в горле возникает противный ком.       - Всё в порядке? – Спрашивает Саша, параллельно накручивая себя. Он думает, что тёзка так долго возиться, потому что понял, какой некрасивый и несуразный омега перед ним лежит, поэтому и старается максимально оттянуть «тот самый момент». Мерзко, но правдиво, как бы Саша не пытался это отрицать.       На мгновение «крутой альфа» замирает, шумно проглатывает слюни, а после медленно поворачивает голову в сторону Саши. Тот явно сомневается в крутости Шуры, уже ставит на нём крест и наверняка думает о том, как всё-всё расскажет Диме. Позор! Необходимо поторопиться, а не сиськи мять.       — Да... да, сейчас, — Шура неловко кусает губы и врёт с огромным стыдом. Ничего не в порядке. Резинка не натягивается никак только по одной причине: Шурино "достоинство" просто не стоит из-за волнения. И как бы сильно он не старался исправить это рукой, ничего не выходит. Саша ведь сейчас увидит эту жалкую картину и подумает, что Щиголев какой-то бракованный альфа или проще говоря импотент. От подобных мыслей всё лишь усугубляется.       А Леонтьев сжимает в руках простыни чужой постели и уводит глаза в сторону. Он старается не пялиться в открытую, да и некогда ему думать о чужой эрекции. Он больше думает о другом: там, внизу, Саша почти не чувствует влаги, да и возбуждения толком нет. Всё волнительно, ужасно волнительно, но ни разу не возбуждает и не заводит. И в том нет вины Шуры, совсем. Во всяком случае, Саша никогда бы не стал его винить.       Каждая секунда тишины лишь удваивает напряжение, оно растёт в геометрической прогрессии, рискуя вылиться, выплеснуться резко и неосторожно наружу. Обоих молодых людей мучает одно: стыд, неловкость, неуверенность и чувство вины. А это совсем не те чувства, которые должны сопровождать пару в процессе секса. Их и близко быть не должно.       Шура прокусывает губу до боли и крови, понимая, что все попытки вызвать эрекцию тщетны. Кажется, что он прямо сейчас словит паническую атаку или тупо упадёт в обморок. Альфа даже не сразу ощущает тёплую ладонь на своём бедре, не сразу переводит фокус своего внимания на Сашу. Просто смотреть на Леонтьева сейчас слишком стыдно. Тот наверняка недоумевает и негодует по поводу этой паузы, которая у нормальных людей занимает всего несколько секунд, а у Шуры уже пять минут.       — У тебя... не встаёт? — Саша краснеет и резко шумно вдыхает междометием, пытаясь сдержать эмоции. Его ладонь, которой он трогает Шуру за бедро, дрожит. Леонтьев часто моргает, но старается показаться спокойным.       А Шуре стыдно, ужасно стыдно, что ничего не получается из-за идиотского волнения. Казалось бы, такая мелочь, просто эмоции! Шура думал, что сможет это проигнорировать, что его внутренняя буря ни на что не повлияет. А в итоге получилось, что именно она, буря, всё и испортила.       Саша сжимается и съеживается всем телом, когда партнёр лишь стыдливо кивает в ответ на поставленный вопрос и опускает глаза вниз. У омеги бешено бьётся сердце, а в голове крутятся самые мерзкие мысли. Это всё он, Саша, виноват! Не смог возбудить толком! Наверное, у Шуры до него были только идеальные партнёры с восхитительными телами. А Леонтьев совсем не такой, он и близко с ними не стоял.       По щекам сами собой начинают скатываться соленые слёзы, Саша совсем не в силах сдержать себя, пусть ему и очень стыдно плакать перед Шурой.       — Извини, что я такой. Я же знал, что не смогу понравиться, когда сниму одежду, — Леонтьев сводит ноги вместе, он пытается дышать ровно, но выходит жалобное шмыганье и сопение носом. Шура поднимает глаза, видит слёзы, а его сердце больно сжимается. Внутренний голос так и вопит: "Разочаровал! Я его разочаровал! Саша сейчас просто встанет и уйдёт!"       Хочется начать убеждать Леонтьева в том, что это совсем не его вина. Это ведь правда! Саша тут совершенно не при чём. Шура банально некогда было рассматривать и искать в нём недостатки. Он ведь был полностью погружён в раздумья о себе.       Щиголев открывает рот, пытаясь что-то сказать в своё оправдание, но вырывается из глотки только жалкий хрип, а на глазах выступают такие же слёзы, как и у Саши. Такие же солёные, горькие, полные страха и отчаяния.       Конечно, Саша плакал: он не потёк, не возбудил и показал себя, как самого паршивого партнёра. Теперь Шура бросит презерватив в сторону и скажет, что не хочет видеть такое несуразное позорище рядом с собой. И осудить не получится: ни один «крутой альфа» не потерпит рядом с собой бревно.       Шура тоже сейчас ревёт, потому что он тоже разочаровал, показал себя с самой паршивой стороны и испортил первый раз самого красивого омеги во всём Санкт-Петербурге, нет, во всей стране! Это каким нужно быть позорищем, чтобы у парня-омеги не то, что не встало, а не потекло совершенно!       Вот и молчат молодые люди, каждый винит и ненавидит себя, а нормально объясняться не спешат: уже тысячу раз похоронили отношения. А они толком и не начались, столько всего ожидало впереди, а в итоге… А в итоге у Шуры член не встал и остался висеть, как грустная одинокая сосиска, а Саша не потёк и остался сухим, как пустыня. Как-то глупо и неправильно всё вышло.       - Прости, что пресса у меня нет… и член небольшой, и я сам пахну глупо, а презерватив натянуть не могу, - быстро и с запинками говорит, нет, блеет, как барашек, Шура, краснея с каждым произнесённым словом. Он сейчас оправдывается, пытается казаться в глазах любимого не самым плохим.       А в ответ только всхлипывания. Такие жалобные и грустные, что сердце больно-больно сжимается и тянется хотя бы попытаться успокоить. И Саша поддаётся этому порыву, заключая тёзку в робких объятиях. Их преспокойно возможно разорвать любым неаккуратным движением, но молодые люди не шевелятся. Кажется, они даже не дышат, потому что оба бояться одного и того же – разочаровать друг друга.       - Саш, ну прости… Прости… Я не хотел портить твой первый раз… Я хотел всё по красоте сделать, а вышло вот так… как это помягче сказать? Погано всё вышло, а ещё неправильно! Я старался, а в итоге… - Шуре не дали договорить. Сперва его перебили громким шмыганьем носа, а после и монологом.       - Потому что это я всё испортил! – Фактически пищит Саша. Его голос имел дурную особенность делаться выше в моменты истерик, когда необходимо, наоборот, звучать максимально твёрдо. – Я же себя раскрасил, оделся, как идиот… Я же сам по себе страшный. Так ещё и «штукатуркой» себя размалевал и вкусными духами облился, а не помогло! Не…не даром же говорят, что из свиньи Барби не сделать!       Слова бьют по сердцу Шуре похлеще боксёра. Что-что, а услышать, как самый прекрасный, обворожительный и неповторимый омега называет себя не королём, не графом, а свиньёй, Шура не ожидал. Он хлопает глазами, потерянно смотрит на свой идеал и чувствует, как внутри что-то тоскливо воет от того, насколько несправедливы слова тёзки по отношению к самому себе. Делается плохо.       - Какая свинья, Саша? Ты думаешь, что говоришь? – Шура позволяет себе теснее сжать тёзку, игнорируя химозную вонь от духов. Вот они по-настоящему опасны для общества, их стоило вылить в туалет, но это потом, а сейчас поговорить нужно. Только честно, без попыток казаться крутым. – Ты же в сто. Нет, в миллион раз лучше всяких там Барби, и принцесс…, да ты самый идеальный омега!       - Поэтому у тебя не встал? – Скулит Саша, не подозревая, насколько его слова бьют по самооценки «крутого альфы». В голове просто уверенность, что такие личности не способны страдать от слов в свой адрес.       - У меня не встал, потому что я слабак, а не альфа, - честно говорит Шура, ощущая, как чужие мышцы напряглись. – Я… Я только на словах всё могу, а на деле… А на деле у меня член не понимается от страха, а я стою, как идиот, и не могу тебе нормальный первый раз устроить. Точно идиот.       — Я такой же идиот, — Леонтьев жмётся поближе и громко шмыгает носом, зажмурившись изо всех сил. Морально очень сложно и больно признавать такие вещи, — Даже побольше твоего... Я не знаю, как вести себя с таким опытным альфой, как ты. Я не знаю, как привлечь внимание, не знаю, как показать себя с лучшей стороны, не знаю, как возбудить и соблазнить. Я ничего не знаю... А ты знаешь всё, — Саша сжимает партнёра, который, как кажется омеге, совсем скоро станет бывшим из-за этого инцидента с неудавшимся сексом. Именно поэтому он и вцепляется так в него: не хочет от себя отпускать, не хочет терять Шуру.       — Саш... — Щиголев кусает губы, вдохнув и выдохнув через нос. С его стороны слышится тихое сопение. Боязливое, неловкое сопение, которое предшествует признанию, — Я не опытный альфа. Вот совсем. Наврал тебе, а сам ни разу омегу обнажённым не видел. Разве что в порно... Я просто девственник и лгун паршивый, — Шура жмурится и сжимается всем телом, потому что кажется, что его признание сделает сейчас только хуже. Но врать больше нет сил. Да и смысла это уже не имеет, — Мне хотелось крутым быть в твоих глазах.       Саша в ответ молчит, не зная, что можно сказать. Но слова Шуры искренние и они, по правде говоря, успокаивают. Леонтьеву становится чуть лучше от осознания, что перед ним сидит такой же неопытный боязливый подросток. Чужая слабость, которую он теперь смог разглядеть, позволяет выдохнуть и принять собственную слабость. Всё кажется не таким ужасным.       — Лучше бы я тебе звёзды из бутылок показал, — Шура истерически хихикает, улыбаясь и при этом дрожа всем телом. Он чувствует себя жалким, самым жалким котёнком. Но плачущий Саша, который сейчас так близко к нему, волнует гораздо больше, чем собственное состояние, в кои то веки. Омегу хочется приласкать и успокоить, хочется убедить, что он прекрасен. Ведь это правда, именно так Шура и считает на самом деле.       — Я думаю, такими глупостями только мне интересно заниматься, — Саша тоже хихикает, но чуть более расслабленно, сквозь слёзы, которые вышли и принесли тем самым некоторое облегчение.       — Вовсе нет! Мне тоже...! Мне тоже нравятся пластиковый самодельный космос, — Шуре кажется, что подобное признание сейчас вообще не к месту. Но хуже ведь быть уже не может, какой смысл молчать?       — Правда? — Саша отрывается от плеча тёзки, в которое вжимался и тыкался носом, и заглядывает в болотного цвета глаза, которые сейчас, после слёз, стали светлее, чем обычно. Леонтьев сводит брови и тихо скулит от облегчения. Как же хорошо ему становится от осознания, что его партнёр — это не вычурный козырь, а обычный подросток, такой же подросток, как и сам Саша, который в свои восемнадцать лет искренне любит пластиковые звёздочки, просто скрывал это ото всех.       — Правда... А ещё... мне не нравится курить. Вот совсем. Меня чаще всего тошнит от привкуса табачного дыма, — изо рта начинают сами собой литься бессвязные признания, которые сейчас не имеют никакого отношения ни к сексу, ни к сложившейся ситуации. Это просто то, что копилось внутри и должно было рано тли поздно найти выход наружу хоть в каком-нибудь виде.       — А я... — Саша перебивает, потому что чувствует острую потребность в том, чтобы открыться тёзке взаимно, — Я вообще не люблю краситься. Да и обычно не веду себя стереотипно... Я совсем не нежный, не мягкий, не феминный, — Леонтьев вздыхает, опускает глаза вниз и чуть покачивает головой из стороны в сторону, сжимая пальцами плечи любимого человека.       И обоих сейчас совсем не смущает тот факт, что сидят они без одежды, обнимаются, плачут и признаются в чём-то совершенно бессвязном.       Странно, но молодые люди думают только о том, какими глупыми они были раньше, раз врали в таких мелочах и до трясучки боялись признаться в том, какие они есть на самом деле. Ведь сейчас, сказав правду, они не столкнулись с осуждением и негативной реакцией, ничего подобного нет и быть не может. И оба ощущают себя настоящими дураками, потому что изо всех сил старались скрыть "недостатки", чего можно было и не делать.       — Шур, — Саша чуть краснеет после недолгого молчания и снова прижимается к партнёру поближе, — Давай сегодня не будем... не будем сексом заниматься, — Леонтьев чуть запинается. Он вытирает дрожащей рукой свой мокрый нос и щёки, размазывая не только слёзы, но и яркую помаду. Очевидно, что сегодня у них уже ничего не выйдет. Потому стоит перенести всё на какое-нибудь более подходящее время.       — Да, конечно. Давай лучше фильм посмотрим? — Шура медленно берёт в свои руки Сашины ладони, не сильно их сжимает и гладит большими пальцами, несмело заглядывая в глаза партнёра, которые сейчас немного покраснели от слёз. Собственно, Шурины глаза мало чем отличаются. Им обоим стоит успокоиться и немного отойти от истерики сейчас, — Принести тебе воды?       — Давай. Давай, — Саша дважды кивает, отвечая на два вопроса сразу. Стакан воды сейчас был бы кстати. Да и от фильма он бы не отказался.       И просмотр фильма оборачивается самым обычным, но от того не менее тёплым и уютным, вечером. Никто на секс не намекает, целоваться или дрочить не лезет, пошло не шутит. Саши просто сидят рядом на диване, жуют сухарики из чёрного хлеба и робко держатся за руки, наблюдая за происходящим на экране. Там идёт какая-то комедия с Джеки Чаном в главной роли. По сюжету он пытается подружиться с детьми любой девушки. Довольно заезженная тема, её можно увидеть чуть ли не в каждом пятом семейном фильме. Да и шутки, по правде говоря, оригинальностью не блещут. Крутые альфы подобные фильмы поливают грязью, презирают и просто ненавидят, а ещё смотрят только «Бойцовский клуб» и прочие фильмы для «настоящих альф».       Правда, Шура даже не думает переключать канал. Он переплетает пальцы с чужими, искренне хихикает с шуток и периодически поглядывает на тёзку, чьё лицо прямо-таки светится от счастья и спокойствия. А зачем переживать? Макияж с горем пополам смыт, неудобная одежда заменена на домашнюю (Шкура одолжил Саше свою), а о сексе и речи не идёт. Больше не нужно заставлять себя притворяться тем, кем не являешься, бояться разоблачения и ощущать гнетущую всепоглощающую неловкость. Теперь все карты раскрыты, но, в отличие от сюжета песни Лазарева, никто в сердце не стреляет. «Пушки» зарыты в землю, а вот чувства открываются с новой стороны.       - Шур, а можно спросить? – Разрывает приятное молчание Саша. Он не планирует спрашивать о любви, потому что о неё говорить рано: она только-только зарождается, а торопить её ни в коем случае нельзя. Конечно, тогда снова появится толстая пелена ненужной лжи, пропадёт искренность, и появится позёрство. Недавний разговор показал бесполезность обманов и на многое открыл глаза.       - Спрашивай, конечно, - мягко улыбается Шура. Он с замиранием сердца ждёт фразы от собеседника, ведь любое его слова может повернуть отношение в одну из сторон. Да и просто с Сашей хочется много-много говорить, от заката до рассвета, пока язык не отсохнет, не отвалится и не превратится в пыль.       - А ты бы смог полюбить меня, будь у меня ребёнок не от тебя? – Саша резко осекается. – У меня нет ребёнка, но, если бы был? Тебя бы это отпугнуло? Или тебе всё равно на такое? Ты не подумай! Я не собираюсь рожать не от тебя… Нет, я не в этом смысле! Нам ещё рано думать о детях, просто… Ну ты понял! – В конце концов не выдерживает Саша и сдаётся. Каждая его новая фраза раз в десять усугубляла ситуация, а та и без того невероятно неловкая. Ну вот кто в восемнадцать о детях думает?       Быстрого ответа не следует. Нет, не потому что Шуру возмутил вопрос, как-то задел или оскорбил. Нет, ни в коем случае. Дело в другом… Шура ожидал чего угодно, но не подобных расспросов. Их не любят «крутые альфы», но Шура им и не является, от того вопросы тёзки в некотором роде даже умилили.       - Мне… Меня бы это не остановило! Я бы добивался расположения и у тебя, и у ребёнка! - Важно заявляет Шура, а потом невольно начинает искать подтексты, которых и в помине нет. – Ну… Это если бы у тебя не было любимого мужа. Я бы тогда вашему счастью не мешал, а молча бы страдал и жил с кошкой до старости. А вот, если бы муж портил тебе и ребёнку жизнь, я бы его голыми руками задушил! – Тут Шура понимает, насколько неправильно построил предложение. – Я имею в виду не ребёнка, а твоего мужа… Да, я бы любил тебя, даже если бы ты был вдовцом с двумя детьми от другого!       Саша хихикает, прижимает к себе тёзку и шепчет ему короткое «спасибо». Шура сперва рассеянно хлопает глазами, а потом прижимается, вдыхает частички приятного яблочного запаха и думает, как бы было замечательно просыпаться в этих объятиях и засыпать в них же. Возможно, сегодня именно это и удастся провернуть.

***

      Саша своему парню отныне больше не врёт, а вот друзьям лапшу на уши вешает, расписывая в красках свой первый раз. И плевать, что он так и не состоялся, похвастаться же хочется. Разве можно осуждать за подобное желания? Тут можно только покачать головой, понять, принять и простить.       - А член у Поручика огромный! – Врёт и не краснеет Саша. Ну как врёт? Он не знает, какой член у альф считается большим, а какой маленьким. Этот вопрос волновал мало, пока Дима Ришко не принялся расспрашивать.       - А насколько он большой? – Тот заинтересованно затягивается сигаретой и приподнимает брови. Есть у него опыт, толк в письках противоположного пола знает. Значит – необходимо придумать такую длину, чтобы даже Дима Ришко офигел и челюсть на пол уронил от зависти, восторга и шока.       - Сорок два сантиметра, - выпаливает Саша, почти не думая. В ответ он тут же слышит аханье и оханье со всех сторон. Дима Ришко давится дымом от сигареты, а глаза у Миши чуть ли не из орбит вылезают. – И это не в возбуждённом состоянии! Этот «пони» даже целиком в меня не вошёл, но я так… Но я такой оргазм получил, что увидел в постели и звёзды, и небо в алмазах! Представляете?       Все представляют ярко, особенно Шура, решивший зайти за своим парнем. Осуждать того за ложь не получится. Во-первых, уж больно хорошо известно желание похвастаться. Во-вторых, сам Шура буквально полчаса назад примерно так же нагло врал своим друзьям.

***