Кровожадный

             

* * *

Audio: Gustavo Santaolalla — Home

Ребёнком Хёнджин думал, будто в их крошечной карантинной зоне умещался весь мир. Будто всё начиналось и заканчивалось здесь. Его юный, ещё не окрепший ум рисовал действительность ровно такой, какой она открывалась его взору. В ней за пределами города, обнесённого высокими Стенами с севера и омываемого бескрайним заливом с юга, реальность попросту обрывалась. А дальше не существовало ничего, кроме глухих километров пустого безвоздушного пространства, поглощавшего в себя всех, кто осмеливался уйти. Стоило признать, глазами ребёнка многое виделось в малом. Сложным вещам находились простые объяснения, уповать на веру в простые получалось само собой, и всё так или иначе имело какой-то смысл, который, разумеется, терялся по мере того, как он становился взрослей. Когда Хёнджину исполнилось семь, он начал понимать, что мир на самом деле гораздо больше, чем ему представлялось до этого. Что где-то там существуют другие карантинные зоны, другие города со своими Стенами, и что былое нерушимое чувство, будто в этом мире у него есть своё особенное предназначение, не имеет с действительностью ничего общего. Теперь ему девятнадцать, он давным-давно не ребёнок, а на его руке заживает укус, который по логике вещей должен был превратить его в одну из тех устрашающих тварей, но почему-то... почему-то не превратил. Ни вчера, ни сегодня. Может, это случится завтра, а может, Марлин права и ему просто повезло больше многих. Может, как раз в этом и кроется его особенное предназначение — стать надеждой для их обречённого мира. Разумеется, маленьким он бы торжествовал от радости, но сейчас не испытывает ничего за исключением дикого, животрепещущего ужаса. Ведь мечты о приключениях, о спасении всего человечества остались в детстве, а догоняющее понимание, что он на самом деле ни черта не знает о жизни — страшной, опасной, начинающейся там, за Стеной — заставляет всерьёз переосмыслить собственные приоритеты. Готов ли он пожертвовать собой? — Сюда, — тихий, но удивительно глубокий голос отвлекает от волнующих мыслей. Хёнджин никогда прежде не был в этой части города. Размытые дождём улицы, петляющие меж рядов старых полуразрушенных зданий, кажутся совершенно безлюдными. От этого внутри зреет липкое чувство тревоги, множащееся ощущением, как в спину ввинчивается чей-то пытливый взгляд. Он рефлекторно сводит лопатки, прибавляет торопливый шаг, стараясь держаться ближе к Феликсу, ныряющему в темноту очередного узкого переулка, и крепче сжимает в кармане металлический корпус своего складного ножа. Положение вещей откровенно не радует. Возможность вновь оказаться на свободе после долгих недель заточения у Цикад не приносит должного облегчения, и тот малоприятный факт, что Марлин доверила ответственность за его жизнь людям, обещавшим его убить, ввергает в ещё больший раздрай. Сам Хёнджин не питает к ним вообще никакого доверия. Он их не знает, но у него имеются подозрения, что на жизнь те себе зарабатывают не самым законным способом и что наверняка убивали прежде. Это и пугает, заставляя всё время оставаться начеку. Ливень заметно усиливается к моменту, когда они наконец добираются до невысокого жилого блока почти на окраине зоны. Лифт ожидаемо не работает, так что на шестой этаж им приходится подниматься по лестнице. Там они останавливаются у двери в одну из квартир, где их встречает невысокий, но крепкий с виду мужчина. Это всё, что Хёнджин успевает подметить, прежде чем выражение чужого лица, поначалу спокойное и расслабленное, вдруг становится враждебным. А уже в следующую секунду тот неожиданно наставляет на него дуло своего револьвера. Всё происходит в одно биение сердца. Реакции Хёнджина хватает лишь на то, чтобы дёрнуться в сторону от испуга, но Минхо, чьи рефлексы срабатывают намного быстрее, резко выступает вперёд и оттесняет его себе за спину. — Опусти, — звучит его твёрдый уверенный голос, — он с нами. Мужчина недоверчиво переводит на того хмурый взгляд, словно ища подтверждений, что это никакая не засада. Их зрительный контакт длится не больше пары секунд. Со стороны возникает ощущение, будто они успевают пообщаться телепатически, прежде чем тот всё же опускает руку с зажатым в ней пистолетом, отнимая палец от курка. Сердце стучит у Хёнджина в глотке, отдаёт частой пульсацией в висок, провоцируя приступ мигрени, но он старается не подавать виду, когда Минхо, убедившись, что напарник не будет стрелять, оборачивается и коротким движением головы указывает ему пройти внутрь. Ослушаться Хёнджин не рискует — живо шагает через порог, чувствуя, как сразу три внимательных взгляда бросаются ему вслед, и едва оказывается в просторной неубранной комнате, объединяющей в себе и кухню, и гостиную, и спальню, слышит позади: — Посиди пока здесь, — прежде чем дверь с хлопком закрывается, оставляя его одного. Он торопливо оглядывается. В комнате темно, душно, и от затхлого воздуха практически нечем дышать. Облупившаяся краска на стенах желтеет потёками от течи труб, в углах расползается сырость, под ногами скрипят расшатанные половицы. Даже та импровизированная камера, в которой его держали Цикады, выглядела получше. Хёнджин оставляет рюкзак у старого, полуразвалившегося кресла, а сам подходит к окну, ветер за которым воет, точно неупокоенная душа. Дождь всё никак не стихает, и за налипшими на стёкла разводами ничего не разглядеть. Он осматривается дальше. На глаза ему попадается древний радиоприёмник и стеллаж, забитый какой-то мелочёвкой: книги, инструменты, провода. Решая занять себя хоть чем-то, хватает с пыльной полки первый попавшийся учебник, которым оказывается справочник выживальщика, и усаживается с ним в кресло. Но чтение совсем не идёт. Слишком много мыслей — они трещат в голове закадровыми голосами, то и дело возвращая воспоминаниями к разговору с Марлин. Она не сказала ему многого, но черепная коробка разрывается от собственных домыслов. Даже если Цикадам действительно удастся создать вакцину, каковы шансы, что мир вернётся на круги своя? Что станет таким, как прежде. Таким, каким сам Хёнджин его никогда не видел. В груди беспокойно постукивает, и он засучивает рукав толстовки, ощущая, как шрам от укуса начинает фантомно пульсировать. В этот момент в голове возится мысль о том, что человечество живёт во тьме уже больше двадцати лет, а подобные раны никогда не проходят бесследно.

* * *

— Кто это? — сходу интересуется Чанбин, когда они втроём выходят на тесную лестничную площадку, освещаемую лишь тусклым светом старой мигающей лампочки. Минхо устало трёт переносицу. Он наперёд знает, что Чанбин осудит их за откровенную дурость и будет совершенно прав. Соваться в открытый город, улицы которого кишат толпами заражённых, всё равно что добровольно совать голову под гильотину. Минхо уже бывал там прежде, и ему хорошо известно, что миротворцы давно перестали зачищать окружные районы, лежащие за буферной зоной, а потому встретить там можно кого угодно. У них есть оружие, боевые навыки, опыт, но этого может не хватить, чтобы добраться до Капитолия живыми, к тому же теперь они вынуждены нести ответственность за мальчишку, у которого ещё молоко на губах не обсохло, и это наверняка выйдет им боком, если они будут полагаться на одну лишь удачу. Однако другой такой возможности может не быть, потому он невозмутимо произносит: — Если коротко, мы должны довести его до Капитолия. Тишина, что следует за его словами, валится на плечи ощутимым грузом, начинает звенеть в ушах, а потом Чанбин издаёт неверящий смешок, и его ошеломлённый взгляд мечется к стоящему в стороне Феликсу, как если бы он ждал, что всё это окажется не самой удачной шуткой. — Вам что, жить надоело? — его голос сквозит искренним недоумением. — А как же наш план? Мы ведь должны были достать аккумулятор. — Нет никакого аккумулятора, — резко отзывается старший. — Но у нас может быть машина, если выполним условие Марлин. — Марлин? С каких пор ты ведёшь дела с Цикадами? — С тех пор, как мы оказались в полной заднице, — Минхо нервно поджимает губы. — Мигель нас кинул. — Он мёртв, кстати, — между делом добавляет Феликс, переглядываясь со старшим, пока Чанбина медленно нагоняет смыслом его слов. Переварить всё это трудно, Минхо и сам не успел осознать даже половины происходящего, но времени вдаваться в подробности и размусоливать эту тему у них нет. Скоро стемнеет, а выдвигаться нужно уже сегодня, поэтому он сразу обозначает: — Либо мы доводим мальчишку до Капитолия, либо ждём возможности свалить отсюда ещё полгода, — добавляя: — в лучшем случае. Чанбин, заломив в задумчивости брови, вдруг тянется к нагрудному карману рубашки и достаёт оттуда небольшой свёрток фольги, в котором хранит сигареты. Одну из них он поджигает старой пластиковой зажигалкой, делает торопливую затяжку, выпуская дым в потолок, а потом усаживается на сырую ступеньку и угрюмо интересуется: — Ну и каков новый план? И если и есть что-то, что Минхо нравится в нём больше всего, так это лёгкость на подъём. — Вариантов у нас немного, — тем временем отвечает Феликс, складывая руки на груди. — Из зоны в Капитолий ведут два пути. Идти напрямик коротким слишком рискованно, поэтому остаётся только длинный. Старший согласно кивает. — Лучше дождаться темноты. Сколько до комендантского? — Полтора часа. — Не помешало бы проверить обстановку, — предлагает Минхо. — Наметить оптимальный маршрут к Стене. — Я пойду, — первым с готовностью вызывается Феликс, а следом подключается Чанбин. — Тогда я с тобой, — говорит он, вдавливая фитиль выкуренной сигареты в стену, прежде чем бросить ту под ноги и дополнительно придавить ботинком. Засим Феликс обращается к Минхо, пожимая плечами: — Значит, ты остаёшься с мальчишкой. И ровно в момент, как он произносит эти слова, старшего вдруг нагоняет нерадостным осознанием. — Стоп, почему я? — только и успевает он возмутиться, прежде чем фигуры обоих его напарников растворяются в темноте лестничного пролёта. Он угрюмо толкает язык за щёку. Оставаться наедине с этим мальчишкой у него нет никакого желания: мало ли тому в голову взбредёт идея с ним заговорить. Однако выбора тоже не имеется. И уж если это их единственный шанс наконец-то выбраться из этой дыры, то так уж и быть, он готов чуть-чуть потерпеть.

* * *

Хёнджин оборачивается на звук открывающейся двери. Минхо возвращается один, и вид его невозмутимого, лишённого эмоций лица даёт в полной мере прочувствовать весь спектр его недовольства. Он не решается спросить, куда ушли остальные, но позволяет себе исподлобья понаблюдать за тем, как старший стягивает широкую кожаную куртку, вешая ту на крючок, как сгружает на комод рюкзак с оружием и как молча, не удостаивая его даже мимолётным взглядом, проходит в центр гостиной и грузно валится на старый продавленный диван, накрывая глаза предплечьем. Младший так и замирает в кресле, продолжая рассматривать чужую фигуру хмуро и недоверчиво. Минхо кажется довольно взрослым — должно быть, он намного старше него и успел застать мир таким, каким тот был задолго до Вспышки — а ещё его удушливая энергетика чувствуется даже на расстоянии. Судя по всему, боевого опыта за плечами у него предостаточно. Об этом свидетельствует и крепкое телосложение, и уверенность в обращении с оружием. Хёнджину претит мысль, что прямо сейчас его жизнь фактически находится во власти бостонских нелегалов, но стоит признать: они создают впечатление людей, знающих своё дело. К тому же до Капитолия плюс-минус полдня пути, а это значит, что терпеть друг друга им придётся недолго. — Вы часто бываете там, за Стеной? — осторожно интересуется Хёнджин, поглядывая на Минхо с опаской, но тот не отвечает, вообще никак не реагирует на заданный вопрос, хотя младший абсолютно уверен, что он не спит и всё прекрасно слышит. — Там много заражённых? И снова тишина. В груди начинает возиться колючее недовольство. Чужое пренебрежение здорово играет на нервах, и без того расшатанных ввиду сложившихся обстоятельств. Хёнджин понимает, что они не обязаны друг другу нравиться — особенно если учесть не самые приятные подробности их знакомства — и всё же никто не отменял простой вежливости. Он хмуро поджимает губы, цепляет взглядом кувшин с водой, что стоит тут же на журнальном столике, но вовремя себя одёргивает. Наверное, злить человека, который может тебя убить и вряд ли потом испытает угрызение совести, — не самая лучшая идея. И всё же привычка во что бы то ни стало добиваться своего идёт у него ещё из детства. — А правда, что там водятся заражённые, которые плюются спорами? — спрашивает он нарочито бодрым голосом и слышит в этот момент чужой протяжный вздох. — Нет, не правда, — отвечает Минхо сухо, не открывая глаз. — И закрой уже рот. Хёнджин супится, пронзаемый искромётной вспышкой раздражения, и несдержанно шипит: — Козёл, — а потом вновь разворачивает справочник на коленях и делает вид, будто чрезвычайно увлечён чтением, краем глаза замечая, конечно, как Минхо вперяет в него грозный устрашающий взгляд. По ощущениям проходит ещё около часа, когда за окном начинает стремительно темнеть, и теперь полумрак комнаты разгоняет лишь свет уличного фонаря да редко мелькающие ходовые огни военных грузовиков. Минхо таки проваливается в беспокойную дрёму и начинает бормотать во сне. Оказывается, даже люди вроде него мучаются кошмарами. Хёнджин пытается прислушиваться первое время, но едва что-либо разбирает в рваном судорожном шёпоте. Сам он тоже начинает чувствовать, как на него накатывает сонливость, но дребезжащая внутри тревога не позволяет сомкнуть глаз. Он откладывает книгу в сторону, поднимается и вновь подходит к окну, бросая взгляд на Стену. Отсюда на неё открывается хороший обзор, но всё, что находится дальше, тонет в густой темноте. С наступлением ночи наружу всё отчётливей начинает выползать очевидный страх. В училище им рассказывали, что территория открытого города — это смертельная зона и что помимо заражённых там запросто можно напороться на мародёров или кого похуже. Даже оцепленные сектора внутри КЗ были в разы безопасней. Он вдруг вспоминает о своей недавней вылазке, на которую решился по натуральной дурости, и лихорадочно морщит лоб. Там ему чудом удалось спастись от одного заражённого, который тем не менее успел наградить его судьбоносным укусом, но хватит ли этой удачи теперь? Одно дело быть укушенным и совсем другое — разорванным на куски. Жизненный цикл этих тварей включает в себя несколько стадий — об этом тоже рассказывали на уроках. Самые ранние не представляют особой опасности, однако по мере того, как инфекция проникает глубже им в мозг, угроза, которую они несут, растёт по экспоненте. Они далеко не безмозглые существа, потому что живые, и как все живые умеют прятаться, защищаться, подкрадываться для нападения. Хёнджин нервно прикусывает губу. Наверняка у Цикад в Капитолии будет отряд, оружие и средства передвижения, но прямо сейчас он думает о том, что даже эти полдня пути могут стоить ему жизни. Хаотичный поток мыслей прерывается щелчком замка на парадной двери. Хёнджин оборачивается, замечая, что Минхо тоже просыпается, резко садясь на диване, а после переключает внимание на вошедших. — Можно пройти под западной вышкой, — объявляет Феликс сходу, переводя на него взгляд. — У тебя куртка есть? Пора идти. Младший растерянно тянется к рюкзаку, пока Минхо поднимается с дивана и они с тем, третьим мужчиной удаляются в противоположную часть комнаты, чтобы достать по коробке с верхней полки старого гардероба и перенести их на обеденный стол. Натягивая джинсовую куртку поверх толстовки, Хёнджин подходит ближе, заинтересованно вытягивая шею. В коробках оказывается оружие — не много, но и это выглядит роскошью в сравнении с его несчастным складным ножом. Взгляд цепляется за длинную изящную винтовку на кожаном ремне, и он тянет на пробу: — Можно мне ту… — Даже не думай, — звучат в унисон голоса Минхо и Феликса. Хёнджин театрально выставляет перед собой руки, закатывая глаза. Не то чтобы он ждал иного ответа, и всё же ему было бы спокойней иметь при себе хоть какое-нибудь оружие. Даже если он понятия не имеет, как им пользоваться. Впрочем, чужое недоверие ему понятно, хоть и задевает самую малость. — А ты, кстати, кто вообще такой? — вдруг обращается к нему мужчина, что часом ранее держал его на прицеле своего револьвера. Странно, но тот его образ вообще не вяжется с дружелюбной улыбкой, в которой он теперь растягивает губы. — Сын какой-нибудь важной шишки? В этот момент Минхо, отвлекаясь от суетливых сборов, бросает на напарника многозначительный взгляд, и тот заламывает брови. — Что? Я хочу знать, ради кого мы рискуем жизнями, — и снова поворачивается. — Меня Чанбин зовут. Младший вдруг ловит себя на неожиданной мысли, что из этих троих Чанбин ему пока нравится больше всего. — Хёнджин, — представляется он в ответ, неловко хватаясь за лямки своего рюкзака. Чанбин улыбается шире. — Тебе сколько, Хёнджин? Восемнадцать есть? — Есть. — А за Стеной бывал? Младший коротко мотает головой, взбудораженный чужим вопросом, и это, должно быть, отчётливо отображается у него на лице, потому что Чанбин вдруг подходит ближе, огибая стол, и ободряюще хлопает его по плечу. — Тебе понравится, — говорит он, подмигивая, но прежде чем Хёнджин успевает ответить, тишина вдруг содрогается строгой командой Минхо. — Всё, выдвигаемся. Путь до западной вышки лежит через трущобы оцепленного сектора. Блокпостов здесь не так много, но улицы активно патрулируются дозорными отрядами, поэтому идут они быстро, укрываясь от ливня и яркого, режущего глаза света поисковых прожекторов. Отовсюду доносится механический голос, объявляющий начало комендантского часа, несоблюдение которого карается по всей строгости. Хёнджин изо всех сил пытается игнорировать нарастающую в груди панику, но по мере того, как они приближаются к валу кордона вдоль Вашингтон-Стрит, его сердце начинает колотиться сильнее. Впереди показывается невысокий сетчатый забор с витками колючей проволоки поверху. Чанбин жестом командует притормозить, сам прислушивается, очевидно, пытаясь распознать характерный гудящий звук, который бы означал, что забор находится под напряжением, а после, убедившись, что подачи электричества нет, ловко отгибает край оборванной сетки и, стащив с плеча сумку и ружьё, торопливо пролезает через образовавшееся отверстие. Феликс идёт прямо за ним, и Хёнджин, подгоняемый Минхо, проскальзывает следом. По какой-то причине ему спокойнее чувствовать за спиной чужое присутствие. За забором начинается небольшой болотистый пустырь, а дальше открывается вид на западную вышку, до которой они чудом добираются незамеченными. Хёнджин ни разу не был так близко к Стене, и сейчас, когда они в шаге от того, чтоб оказаться снаружи, его внезапно пронзает по-детски глупой, необъяснимой тоской. Вряд ли он сможет когда-нибудь сюда вернуться. — Полезай, — от мыслей вновь отвлекает Минхо, подталкивающий спуститься в небольшой подземный тоннель, и Хёнджин немедленно слушается. На другую сторону они выбираются уже через пару минут; гроза к этому времени успевает разыграться не на шутку. Раскаты грома, сопровождающие частые вспышки молний, гудят в такт ударам его сердца. — Пройдём первую линию защиты, и здравствуй, открытый город! — между тем вполголоса восклицает Чанбин, когда они видят перед собой траншею шириной в несколько метров и навалы строительного мусора — первая линия защиты. Хёнджин бросает взгляд через плечо в странном порыве убедиться, что Минхо по-прежнему следует за ним, но в этот момент по его глазам вдруг бьёт яркий луч света, заставляющий зажмуриться и дёрнуться в сторону. — А ну стоять, стоять! — тишину прорезает громкий, остервенелый голос миротворца. — Руки за голову! На колени, живо! В ушах начинает звенеть. Хёнджину кажется, что реальность сбивает его, как поезд на полной скорости, враз лишая трезвости мыслей и чёткого мироощущения. Всё происходит будто в замедленной съёмке. Он перестаёт различать голоса, видит лишь перепуганный взгляд Феликса и чувствует, как его парализует на месте, пока сердце продолжает расколачивать грудь. Минхо на периферии его зрения с готовностью выступает вперёд, чуть приподнимая руки. — Послушай, давай мы… — пробует он начать диалог, но солдат в полном обмундировании снова орёт: — На колени! — при этом грубо упирая дуло своей винтовки ему прямо в грудь. — Что я тебе сказал? Хочешь сдохнуть? Все на колени! Хёнджина начинает мутить, и ноги словно прирастают к земле. Он смотрит на Минхо широко раскрытыми глазами, и его душит праведным ужасом, когда тот оборачивается и произносит: — Делайте, что он говорит. Осознанием нагоняет, как ударной волной. Медленно опускаясь на колени и заводя руки за голову, Хёнджин с обречением понимает, что это точно конец, ведь в ладони миротворца мелькает сканирующее устройство, которое враз определит, что он заражён. — Послушай, — Чанбин, к которому военный подходит первым, не теряет надежды договориться. — Мы направляемся к своему связному в Линкольн. Он поставляет отличные колёса, отпусти нас, и мы отдадим тебе половину. Датчик, приставленный к его шее, спустя секунду загорается зелёным, и миротворец движется к Феликсу. — Это несанкционированный выход из зоны, — говорит он, усмехаясь. — Меня повесят, если я отпущу вас, а ты надеешься откупиться колёсами? — Хорошо, хорошо! Что ты хочешь? Лекарства? Сигареты? Алкоголь? Мы можем всё это достать. Дальше Хёнджин перестаёт вслушиваться в их разговор. Его бьёт ощутимой дрожью, когда военный, закончив с Феликсом, останавливается рядом с Минхо. Это значит, Хёнджин будет следующим. Уши закладывает шумом собственной крови. Он судорожно пытается соображать, но в голове раненной птицей бьётся лишь мысль о том, что ему страшно, как когда-то давно, когда он беззвучно плакал под колючим приютским одеялом, вздрагивая от каждого раската грома за окном. Кажется, из этой ситуации нет никакого выхода: его либо убьют здесь, либо повесят в зоне, и всё сводится к тому, что он должен принять свою судьбу как данность. Однако когда миротворец подходит к нему и грубо дёргает за волосы, чтобы открыть доступ к шее, где-то на периферии сознания будто срывается рубильник, отвечающий за инстинкт. Хёнджин не отдаёт себе отчёта, просто ныряет рукой в карман своей джинсовой куртки, нащупывает дрожащими пальцами складной нож и со всей силы вонзает тот в чужое бедро. Перед глазами мелькает всполох красного, которым загорается отскакивающий в сторону датчик, а потом Хёнджин чувствует, как в голову ему прилетает увесистый удар прикладом, и он заваливается назад, теряя равновесие и всякую связь с реальностью. — Сука! — несдержанно воет миротворец, отшатываясь и хватаясь за ногу с торчащим из неё ножом, но всё это длится не дольше секунды, потому что уже в следующую тот снова ловит его на прицел. Хёнджин больше не пытается ничего сделать, только концентрирует смиренный невидящий взгляд на отверстии дула, принимаясь мысленно отсчитывать секунды до того, как всё закончится, но ровно в этот момент перед ним вдруг вырастает широкая спина Минхо, который с готовностью заслоняет его собой. — Не стреляй, — просит тот, тяжело дыша. — Мы ещё можем всё исправить. Однако миротворец его будто не слышит. — Отойди, — цедит тот сквозь зубы, не опуская оружия. — Отойди, мать твою! И на четверть секунды всё будто стихает. Свет от большого прожектора размывает видимость, фигура военного сливается в одно большое пятно, а где-то на задворках сознания сигнальным огнём горит призыв к действию. Минхо будто оглушает. Звон в ушах становится таким сильным, что он едва не хватается за голову, и из его груди рвётся что-то нечеловеческое — что-то, что он долгое время пытался в себе похоронить. И это сильнее его. Он успевает это понять, прежде чем его сшибает волной чистейшего адреналина, напрочь срывающего все имеющиеся стоп-краны. Резко подаваясь вперёд, Минхо бросается на миротворца так, будто это его последний бой. И тогда всё теряется. Звуки, ощущения — всё. Где-то на фоне он слышит, как его окликает встревоженный голос Феликса, но прямо сейчас значение имеет лишь необходимость защитить любой ценой. И он бьёт. Бьёт сильно, не замечая, как боль от удара пронзает собственную руку и как резонирует где-то под рёбрами, где от напряжения мышцы схватываются тугим спазмом. Чужое тело под ним обмякает уже спустя десяток секунд, переставая оказывать сопротивление, но Минхо не может остановиться — не может, даже когда черты чужого лица заплывают кровью, а собственные костяшки будто с нажимом прижигают паяльником. И он не знает, кто оттаскивает его и чей судорожный голос заливается ему в уши, бормоча: — Оставь его, Минхо, хватит. Нам нужно уходить. Нам нужно уходить! Мы трупы, если не уйдём прямо сейчас, слышишь? Но кое-как поднимаясь на ноги, всё же бросает на миротворца последний взгляд, после чего срывается следом за остальными. Перед глазами начинает маячить спина Хёнджина, с которым он мысленно обещает себе разобраться, как только они перестанут бежать.