Выход существует

Данияр задумался, кусая губы. Оба варианта ему не нравились. Но выбора не было — извращенец-садист, которым был Лихошёрстов, издевался над ним каждый божий день, и если так пойдёт и дальше, то однажды он просто убьёт его. Или покалечит так, что Данияр сам будет просить о смерти. — Понимаю, волчонок, это непросто, — старая ведьма покачала головой, убирая книгу в тайник под полкой. — Но за свободу нужно бороться. Цель оправдывает средства. Всего одно убийство — зато свобода будет долгой, до самой смерти. Никто больше не сможет накинуть на тебя ошейник. — Я... я подумаю, — промямлил Данияр, которому внезапно стало не хватать воздуха. Ох уж эта его боязнь маленьких тёмных помещений! Иногда Лихошёрстов закрывал его в чулане, если он плохо вёл себя. Что ж, это было намного лучше насилия, но тоже не добавляло радости. Старая Нэн окинула его слегка пренебрежительным взглядом. — Бывай, блохастый, — хмыкнула она и, развернувшись к нему необъятной задницей, потопала вглубь дома. Данияр же, нахмурившись, направился в свой дом. На улице Данияр чуть не попал под очередной экипаж. Извозчик прикрикнул на него, замахнулся хлыстом, и Данияр, оскалившись, метнулся в кусты. Пробираясь сквозь заросли в сторону ненавистного дома, полувольф усиленно думал о том, что услышал. И почему в мире всё не может быть просто? Если он убьёт, то станет настоящей тёмной тварью. Но ведь свобода стоит того? Или всё же нет? Двор встретил его тишиной и запустением. Данияр несколько мгновений простоял в тайном ходе, который обнаружил в переплетениях старого хмеля, не решаясь выйти. Где-то над головой зачирикала сонная утренняя пташка. Рефлексы работали на ура — слегка подпрыгнув, Данияр схватил маленький пискнувший комочек и впился в него зубами. Бедная пташка! Она ведь просто хотела поприветствовать новый день. — Охотишься? — тихо произнёс голос позади него, и сердце Данияра сначало упало далеко вниз, а потом вернулось и забилось быстро-быстро, как будто он пробежал по мостовой прямо под колёсами жандармских экипажей. — Сударь? — полувольф обернулся и наткнулся на добродушный взгляд прищуренных глаз. Никита Сударь, пожалуй, был единственным существом на земле, которое искренне любило его. Он также был оборотнем, но только чистокровным — родители его оба были волками, в своё время завязавшими с лесом и затерявшимися в человеческом городе. И хотя Сударь прекрасно обращался, не испытывая боли, которую иногда ощущал Данияр, многие волчьи штучки он позабыл, слившись с людским обществом. Впрочем, едва только он стал взрослым, местная стая взяла его под своё крыло. Оборотни-одиночки были редкостью и, как правило, такими становились изгои и полукровки, которых изгнала родная стая. Но Сударю повезло — стая, в которой он жил, никого не изгоняла. Большая и тёплая, как семья. Данияр всегда грустил, слыша это. Тяжело было осознавать, что где-то оборотни заботились друг о друге, в то время как его били и унижали. Оба волка соприкоснулись носами. От Сударя пахло чем-то свежим и праздничным. Да и он сам был, как праздник — большой, светлый и косматый. Данияр, не выдержав, прижался лбом к его груди, и мощные руки сомкнулись над его плечами. Сударь нежно поцеловал его в затылок, потёрся щекой о тёмные кучерявые волосы и глухо вздохнул. — Ты напряжённый, — признал он, тихонько увлекая его за собой. — Идём, я тебя успокою... — Не могу, — жалобно выдохнул Данияр, млея от ласкового голоса, который дарил нежность и успокоение. — Хозяин проснётся, будет ругаться... — О том, что он будет ещё и бить, полувольф не сказал. Почему-то ему казалось, что настоящий оборотень не дал бы себя ударить. Что, если Сударь посмеётся над ним, услышав, что он позволяет доминировать человеку? Данияр не выдержал бы этого, честно. — Да всё будет хорошо, не бойся, — ласково произнёс Сударь, лизнув его ухо. И Данияр, сглотнув, решил поступить максимально глупо и безответственно — он смирился и позволил вести себя.

***

Оборотни забрались в заброшенное здание, расположившееся по соседству. Его обвивали лианы хмеля, а полы изнутри были все завалены опавшей каменной крошкой. Сюда часто приходила безотвественная молодёжь, бунтующая и ищущая уединения. Сейчас, правда, здесь было тихо — лишь вдалеке, на улице, слышалось редкое ржание лошадей да покрикивания извозчиков. Сударь провёл друга в дальнюю комнату, в углу которой лежал старый матрац. Он же и притащил его, много лун назад, когда они впервые уединились, ещё плохо представляя, к чему это приведёт. Данияр скользнул за ним следом и с удовольствием упал на скрипучую поверхность, глядя на Сударя снизу вверх. Оборотень мягко опустился рядом и сгрёб его в свои мощные объятия. Он нежно прижал Данияра к себе — мягко и бережно, как ребёнка. Слегка обнюхал шею — он не мог видеть ошейник, незримо опоясывавший её магической силой, но словно ощущал нечто лишнее, чужеродное. — Что у тебя там? — снова пробормотал он, осторожно лизнув тёплую кожу. Данияр судорожно выдохнул, но промолчал. Он не хотел говорить об ошейнике, словно это делало его грязным и использованным. Сударь вздохнул. — Надеюсь, когда-нибудь ты доверишься мне, — тихо произнёс он. Данияр, не открывая глаз, подался к нему. Он сменил позу и с наслаждением вытянул ноги, прижавшись спиной к чужому животу. Они часто лежали так, просто наслаждаясь тишиной в компании друг друга, и не видели в этом ничего предосудительного. Сударь погладил влажные кудряшки и слегка помассировал чужую голову. Данияр издал тихое довольное мычание. Убедившись, что друг не против массажа, оборотень расставил пальцы и мягко провёл ими по пушистой голове. — Мф!.. — Данияр прерывисто выдохнул, и Сударь почувствовал, как по его телу прошлась довольная дрожь. Волоски на теле буквально приподнялись от удовольствия. Сударь не проверял, но был уверен, что скрытые под рубахой соски друга тоже набухли — по его размышлениям, это была ещё одна эро-зона Данияра, о которой он пока никому не говорил. Пока же он довольствовался той, о которой уже знал — затылок Данияра был тёплым и отзывчивым, заставляя своего хозяина дрожать и поскуливать от удовольствия. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, брат, — прошептал Сударь, продолжая мягко надавливать на чувствительный затылок и постепенно слыша всё более тяжёлое и жаждущее дыхание. — Вытянись, я не причиню тебе вреда. Данияр шумно облизнул губы и послушно выпрямил ноги, которые минутой ранее сжал, прижав к телу, как маленький новорождённый щенок. — Я… знаю… — прошептал он, опаляя ладонь друга горячим дыханием. — Люблю тебя, дружок. — Я… тоже… Сударь чуть завозился. Продолжая массировать ногтями голову Данияра, он забрался другой ладонью под рубаху и мягко прошёлся по чужой груди. Обвёл пальцами твёрдые соски. Слегка прищёлкнул один из них, заставляя Данияра дёрнуться. Полувольф издал серию невнятных хнычущих звуков, и двинулся навстречу, подаваясь головой за ласкающей его рукой, как уютный домашний кот, даром, что он был волком. — Как… Как жарко… — едва слышно простонал он, жмурясь. На глазах выступили слёзы наслаждения, а рука медленно поползла вниз, собираясь нырнуть в штаны. Прекратив поглаживания сосков, Сударь успел перехватить спешащую руку и осторожно прижал её к матрацу. Данияр протестующе хныкнул. — Брат, нет! Пожа… луйста… — Давай без рук, братишка? — Сударь понимающе улыбнулся, услышав недовольное сопение и оставил на полной щеке невинный поцелуй. — Ты моя умница, ты обязательно справишься. Данияр дёрнулся в захвате. Похвала всегда действовала на него возбуждающе. Сударь сначала даже беспокоился на этот счёт — неужели Данияра так редко хвалят, что он испытывает от этого настоящее удовольствие? Ответа на этот вопрос он так и не получил, но никогда не забывал поддержать друга и как следует похвалить его за любую незначительную мелочь. Ведь ему не сложно, а восторг и внеземная радость, которую испытывал Данияр, слыша приятные вещи в свой адрес, были бесценны. Ничто так не возбуждало Сударя, как искреннее счастье в миндалевидных карих глазах, обычно так честно и простодушно глядящих на него, будто он был каким-то божеством. Он максимально нежно и медленно провёл пальцами по взмокшей голове, выбивая из Данияра очередную порцию хныканья. Полувольф дышал так загнанно, будто пробежал целый километр; его бока ходили ходуном, а кожа стала влажной от пота. Рука в цепком захвате Сударя нервно сжималась, будто Данияр хотел вырвать её. Но Сударь держал крепко — не вырвешься. Он склонился и лизнул красное ухо. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? — прошептал он тихо-тихо, но волчий слух был невероятно остёр даже во время наслаждения. — М-м-м… — Данияр беспомощно потёрся щекой о жестковатую поверхность матраца и проскулил: — Да… о, да, прошу… Мне так… хочется… Сударь рокочуще заворчал, и этот звук был невероятно нежен. Продолжая массаж, он отпустил чужую руку и провёл ладонью по нервно сокращающемуся животу, проникая кончиками пальцев под штаны. Однако он не стал лезть под них и ограничился нежным поглаживанием чужого лобка через ткань. Кажется, этого Данияру хватило с лихвой. Он тонко вскрикнул, хватаясь руками за всё, что под них попадало. Он так сейчас напоминал беспомощного щенка, слепо тычущегося в поисках любви и ласки, что сердце Сударя защемило вновь. Он повернул друга на спину и впился… нет, не так… нежно прикоснулся губами до пухлых дрожащих губ. Данияр отвечал невпопад, растворившись в ощущениях. Он издал тихий всхлип, когда рука друга сомкнулась у него между ног, и задрожал всем телом, когда вихрь заботы и удовольствия обрушился на него, снося с разума и поглощая все мысли, размышления и тревоги, что оставались в голове. Сударь сцеловал несколько слезинок, выступивших на ресницах друга, и нежно потёрся носом о кончик чужого носа. — Ты невероятен, братишка, — прошептал он в пухлые губы, ощущая исходящие от друга волны сытости. Данияр медленно приоткрыл влажные глаза, в которых ещё виднелись потухающие следы наслаждения. Он ничего не говорил, всё ещё слишком ошеломлённый и взорванный, чтобы реагировать как-то членораздельно. Сударю это и не требовалось. Он разлёгся на матраце и притянул к себе своё полненькое и милое чудо. Пока никого не было рядом, никто не осудит их объятия.

***

"А ведь он тоже магическое существо..." — пришла вдруг на ум мысль, и она была столь неправильной, столь отвратно-отталкивающей, что Данияра передёрнуло. Он резко открыл глаза и отпрянул, облизывая губы языком. Сударь поднял голову. — Что такое? — забеспокоился он. — Н-ничего, — пробормотал Данияр, бегая глазами. — Мне... мне надо идти. А то хозяин лютовать будет. Сударь с явным сожалением привстал. — Давай я провожу тебя, — произнёс он мягко. Обратно оборотни возвращались в тишине. Данияр всё ещё мучительно размышлял над мыслью, пришедшей ему в голову в заброшенном особняке, а Сударь внюхивался в окружавшие их запахи. Он озадаченно вертел головой, наблюдая за птицами, слегка прищуривался, когда капли росы с лиан хмеля падали на него и кидал на друга странные изучающие взгляды. Данияру становилось неловко, когда он видел их. У тайного хода они остановились, и полувольф, не выдержав, слегка боднул друга в ключицу. — Это было лучшее утро за мою жизнь, — тихо произнёс он, и Сударь рассеянно улыбнулся. — Обращайся, братишка. После этих слов идти дальше было ещё сложнее. Солнце давно сияло над домами, и Данияр был стопроцентно уверен, что хозяин уже проснулся. А раз так, то сейчас его ждёт что-то ужасное. "Так стань ужасным и напади первым!" В доме привычно было сумрачно и пахло пылью. Данияр осмотрелся, привыкая к освещению. Мрачное сопение раздалось совсем рядом, заставив его медленно покрыться мурашками. Лихошёрстов стоял у лестницы на второй этаж и мрачно, очень-очень мрачно смотрел на него. — Ты где был? — злым и раздражённым голосом уточнил он. Тихо — и это был плохой знак: он был не просто зол, он был в ярости. — Охотился, — пробормотал Данияр, принюхиваясь. Почему-то его волк вдруг подобрался, словно увидел нечто страшное и ужасное. Скажем так, он никогда не был особо храбрым, но это поведение сегодня было очень подозрительным.