В Лабиринте Разума

Когда я вышла из кабинета Алекса, коридор будто сгустился. Тишина стала вязкой, а воздух тяжелым. У стола стояла Джули. Она не просто стояла, её поза была напряжённой, как у хищника перед прыжком. Руки сжаты в кулаки, а пальцы побелели от напряжения. Папка, которую она держала, чуть не трещала под её хваткой. Она смотрела на меня так, будто могла прожечь взглядом дыру. В её глазах бушевали злость, ревность, унижение, и отчаянное желание оказаться на моём месте. Она тяжело дышала, грудная клетка судорожно вздымалась, губы были плотно сжаты, и казалось, что она вот-вот сорвётся на крик или обвинение. А может, на слёзы. Но всё это было где-то далеко, как сквозь мутное стекло. После всего, что я пережила за эту ночь, любая эмоция казалась невозможной. Я была опустошена, выжата досуха, словно меня вывернули наизнанку и оставили застыть в холоде. Всё — страх, боль, вспышки страсти, остатки любви, даже злость — всё осталось там, в кабинете Алекса. Всё, что было между нами, растворилось в его тишине. Все несказанные слова, все не испытанные эмоции… Я прошла мимо Джули, даже не взглянув на неё. Внутри была пустота. Чёрная бездна, в которой не рождалось ни одной новой мысли, ни единого чувства. Пустота внутри звенела, как колокол, глуша всё вокруг. Я направилась к двери, оставляя за спиной её ревность, её злость, её надежды. Впереди не было ничего — только коридор, тишина и гулкая пустота, которую пока никто не мог заполнить. Прошёл месяц. Месяц, наполненный бессонными ночами, тревогой и какой-то выжженной пустотой внутри. Всё это время я работала над делом Новака, почти машинально, будто пытаясь заглушить внутренний шум рутиной. Каждый вечер я задерживалась в офисе до темноты, когда на стекле отражались только тусклый свет настольной лампы и моё уставшее лицо. Я делала всё, как просил Алекс. Его голос всё ещё звучал у меня в голове — твёрдый, требовательный, но иногда вдруг нежный. Я не хотела, чтобы он исчезал, но и не была уверена, что смогу вынести его присутствие. Или всё-таки хотела, чтобы он ушёл? Внутри всё спуталось: страх, боль, любовь, злость. Я не могла разобраться, чего хочу на самом деле. Но одно было ясно — Алекс занимал все мои мысли, даже когда я пыталась их вытеснить. В день суда, когда был оглашён вердикт, я не почувствовала облегчения. Я сидела за своим столом, среди беспорядка из бумаг, папок и пустых чашек кофе. Сквозь матовое окно пробивался бледный свет, и в кабинете стояла полутень, наполненная пылью и чужими голосами из коридора. Я машинально перекладывала документы с места на место, будто надеялась, что в бумагах найдётся ответ на мои вопросы. В этот момент в дверь постучали. — Заходите — устало сказала я. Дверь приоткрылась, и в щель осторожно протиснулся Алекс. Он был неуверенным, словно чужим в этом месте, где когда-то был хозяином ситуации. Его плечи были опущены, а взгляд потухший, и даже походка казалась неуверенной. — Здравствуй, Кэти — его голос был тише обычного, в нём сквозила какая-то странная робость. — Здравствуйте, доктор Нокс — ответила я холодно, хотя сердце бешено заколотилось. Он посмотрел на мои руки. Долго, почти пристально, и в его взгляде было столько вины и боли, что мне вдруг стало невыносимо. — Как твоя рука? Раны зажили? — едва слышно спросил он. Я только теперь вспомнила о руке. Вместе с этими воспоминаниями вернулись и воспоминания о боли, о крови, о его заботливых руках, когда он обрабатывал мои раны и зашивал меня в ту ночь. — Спасибо. После твоей помощи почти не болит. И раны на лице и ладони тоже зажили... Ты волшебник — я попыталась улыбнуться, но улыбка получилась горькой и безрадостной. — Рад это слышать — тихо произнёс он и на секунду опустил глаза. — Ты пришёл узнать, как продвигается дело? — спросила я, чтобы заполнить неловкую паузу, не выдерживая этой тишины. — Нет — он неожиданно улыбнулся, но в этой улыбке не было ни капли радости — Я знаю, что ты выиграла дело. Спасибо. — Да, выиграла... — слова давались тяжело. Я вспомнила тот подвал, кровь, страх и беспомощность, и от этих воспоминаний внутри всё скрутило тугой спиралью. Он сделал шаг ко мне, но тут же замер, будто боялся перейти невидимую черту. — Я пришёл попрощаться... Внутри что-то болезненно кольнуло. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, но не позволила себе показать это. — Попрощаться? — мой голос задрожал, но я тут же взяла себя в руки, стараясь не выдать эмоций. — Да — он говорил тихо, почти шёпотом — Я же обещал исчезнуть из твоей жизни, когда ты выиграешь суд. На мгновение между нами повисла тягучая, почти невыносимая тишина. Где-то в коридоре хлопнула дверь, за окном проехала машина, раздался чей-то смех. Всё казалось неважным, ненастоящим, будто время застыло только для нас двоих. Я смотрела на него, и внутри поднималась волна отчаяния, злости и... нежности. Я хотела крикнуть, что мне плохо без него, что я ненавижу его, люблю, боюсь — всё сразу. Но сказала другое. — Тогда... прощай? Я почти ненавидела себя за эти слова. Алекс кивнул, и его глаза вдруг потускнели, словно в них погас последний огонёк надежды. — Прощай, Кэти… — сказал он так тихо, что мне показалось, он говорит это больше себе, чем мне. Он развернулся и на мгновение задержавшись у двери, вышел из кабинета. А я осталась за столом, среди беспорядка и тусклого света, с ощущением, будто в груди выжжена дыра. Я не заплакала. Просто замерла, не в силах сделать следующий вдох. В этом прощании было слишком много недосказанности, боли, любви, злости и одиночества. Вечер опустился на город тяжёлым, липким мраком. Тротуары блестели мокрым асфальтом, отражая оранжевый свет редких фонарей. Я долго бродила по улицам, не спеша возвращаться домой, будто надеялась, что в чужих лицах и шуме машины смогу заглушить внутреннюю боль. Но когда я наконец вернулась, у дверей своей квартиры я вдруг застыла. Прямо на коврике сидел огромный плюшевый медведь, нелепо и трогательно вытянув лапы ко мне навстречу. В его мягких объятиях была зажата маленькая записка. Я с трудом разжала пальцы, чтобы взять её, и руки неожиданно задрожали. На белом клочке бумаги аккуратным, до боли знакомым почерком было выведено. «Спасибо, Кэти.» Я сразу поняла, от кого это. Сердце сжалось, в горле встал ком, и я едва не уронила мишку, пока возилась с ключами. Дверь захлопнулась за спиной, отрезав меня от мира, и тогда — волна эмоций накрыла меня с головой. Я опустилась на пол прямо в прихожей, уткнулась лицом в мягкую шерсть игрушки, и рыдания вырвались сами собой, с хрипом, с болью, которую больше не было сил держать внутри. Я плакала так, как не плакала уже много лет, с тех пор как умерла приёмная мама… Слёзы лились беззвучно, судорожно, словно каждый всхлип вырывал из меня часть этой пустоты. Мне казалось, что мишка пахнет Алексом — его парфюмом, его руками… От этого становилось ещё хуже, воспоминания обрушились лавиной. Его взгляд, его прикосновения, его боль, которую он прятал за стеной отчуждённости. Я вцепилась в мягкую игрушку, как в единственную опору, и позволила себе быть слабой, разбитой, настоящей. За окном всё так же стучал дождь, где-то вдалеке проносились машины, но весь мир сузился до этой прихожей, игрушки и боли, которую я наконец позволила себе почувствовать. Была глубокая ночь. Меня разбудил резкий, настойчивый звонок телефона. Я вздрогнула, села, всё ещё была в полусне — звонили из больницы. Мистер Новак пытался покончить с собой. Холод пронзил до костей, но времени на панику не было. Я наскоро оделась, схватила ключи и выскочила прочь. Дорога была пуста, словно весь мир затаился. Фары вырывали из мрака лишь обрывки скользкой, покрытой гололёдом дороги, и я гнала вперёд, почти не замечая собственной тревоги. Сердце билось глухо, в висках пульсировала боль, а в салоне стояла тревожная, липкая тишина, будто всё вокруг ожидало беды. Внезапно раздался второй звонок. Я взяла трубку, не глядя на экран. Женский знакомый голос прорезал тишину острым лезвием. — Кэти Хилл? — Да, я.… — пересохшими губами выдавила я. — Ты сломала мне жизнь, Кэти — слова прозвучали сдавленно, зло, с ледяной обидой. — Кто вы? — пальцы на руле побелели, я ощутила, как по спине пробежал холодок. — Я та, кто знает о вас с Алексом всё. И о той ночи в кабинете. Имя Алекса эхом ударило мне в грудь. И сердце на миг остановилось. — Что вы имеете в виду? Я не понимаю... — Вы убили Анну Лефевер — голос стал жёстче. Я вцепилась в руль ещё сильнее. — Миссис Лефевер... Она мертва? В трубке раздался сухой, хриплый смешок. — Не притворяйтесь, Кэти. Вы всё знаете. Огни встречных машин отражались в моих глазах, а ревность этой женщины ощущалась почти физически. Как будто она сидела рядом, готовая наброситься. — Чего вы хотите от меня? Внутри разливалась невыносимая смесь страха, злости и отчаяния. Я едва держала руль, чувствуя, как руки становятся влажными, руль скользит, а дорога под колесами уходит вбок. А голос женщины становился всё более пугающим. — Ты поплатишься за свою связь с доктором Ноксом. Поплатишься за смерть Анны, за смерть прокурора, за других невинных людей. В груди что-то оборвалось. Тревога нарастала, колени дрожали, дыхание рвалось. Перед глазами вспыхнули образы той ночи в подвале... мой крик, кровь, страх… всё нахлынуло с новой силой, парализуя разум. Машина подпрыгнула на скрытой яме, и я невольно вскрикнула, чуть не выронив телефон. Я попыталась выровнять авто, но ладони скользили, тело не слушалось, а по щекам бежали ледяные капли пота. В трубке повисла пугающая пауза. — Вы хотите признания или справедливости? — шёпотом спросила я, едва справляясь с дыханием. — Я хочу, чтобы ты больше никогда не приближалась к Алексу. Он мой – голос женщины дрожал от ярости. В нём была настоящая ревность. Острая, жгучая, почти безумная. И тут я поняла, с кем говорила — Джулия? Это вы? — Смерть! Где ты — там смерть! Ты виновна! Ты убийца! — выкрикнула она, голос стал почти истеричным, переходящим в визг. От её крика и слов внутри всё задрожало, будто сердце сжалось в ледяной руке. В этот миг машина резко дёрнулась вбок. Колёса заскользили по гололёду, и я почувствовала, как теряю контроль над управлением. Руль выскользнул из моих дрожащих рук. Колёса заскользили, машину потянуло к обочине, а потом на встречную полосу. Время словно замедлилось. Я судорожно пыталась вернуть контроль, но пальцы скользили, а в груди нарастал ледяной, смертельный ужас. В трубке всё ещё звучал крик: "Ты убийца! Ты убийца!" И вдруг впереди, вспыхнул ослепительный свет фар встречной машины. Я ослепла на мгновение, не успела даже вскрикнуть… дыхание перехватило, крик застрял в горле. Руки судорожно вцепились в руль, а тело сковал парализующий ужас. Страшный удар. Голова с силой ударилась о стекло, в висках резко полыхнула острая, жгучая боль, словно чернильным пятном разлилась по всей голове. Перед глазами вспыхнули белые искры, в ушах раздался глухой, страшный грохот, будто сам воздух затрещал и лопнул. Я почувствовала, как тело безвольно откинулось назад. Ремень безопасности впился в грудь и сжал ребра до хруста, но даже этот холодный страх и боль казались теперь далекими. Всё вокруг резко исчезло — шум, свет, даже собственное дыхание. Я будто выпала из реальности. Звуки исчезли, мысли оборвались, и я провалилась в вязкую, липкую темноту. В этой тьме не было ни света, ни движения — только ощущение тяжести, безысходности, пустоты. Сердце сжалось в последнем отчаянном рывке, а потом всё стихло. Где-то в глубине сознания мелькнуло, что вот он, конец. Ни страха, ни боли, ни надежды — только бесконечная холодная пустота, в которую я падала всё глубже, не в силах даже закричать.