В Лабиринте Разума

Мы долго молчали, обменивались взглядами, в которых было больше слов, чем в разговорах. А потом я спросила то, что беспокоило меня больше всего. — Расскажи мне про Оливию… где она сейчас? — в палате будто стало холоднее. Воздух сгустился, больничные стены нависли, давя на грудь. Алекс в одно мгновение побледнел, лицо его стало мертвенно-серым, губы побелели, челюсти сжались. — Мертва… — ответил он почти беззвучно, и в этом слове было нечто пугающее — Свою миссию она выполнила. Сердце моё сжалось, как будто ледяная рука сдавила его. Я едва сумела выдавить вопрос. — Ты убил её? Алекс медленно покачал головой, опустив взгляд. Плечи его чуть дрогнули, словно от боли. Он говорил с трудом, будто каждое слово давалось ему ценой старых, не заживших ран. — Не я… — выдохнул он — Её убил её парень… ради денег на очередную дозу. В этот миг воздух вдруг стал густым, липким, тяжёлым. Сердце стучало где-то в горле, а по телу прокатилась волна озноба. — Как?.. — Она пришла ко мне… просила помочь. Я согласился, но только в обмен на услугу. — Присмотреть за мной? — догадалась я — Именно — коротко кивнул он — Но я не успел. В ту же ночь, когда тебя выписали из больницы… он убил её. Я судорожно зажмурилась, но тьма не принесла ни облегчения, ни защиты. Слёзы, горячие и едкие, жгли глаза, катились по щекам, оставляя на коже следы, как будто смывали остатки надежды. Дышать стало трудно. Казалось, что запах смерти, тяжёлый и чужой, просачивается сквозь стены, заполняет лёгкие, и в каждом углу комнаты прячется чья-то тень, враждебная и ждущая. — Она была хорошей… — голос сорвался, я уже не пыталась казаться сильной, не стыдилась своих слёз — Она заботилась… Она… она… — слова увязали в горле, как в липкой грязи, и я просто плакала, не в силах остановиться. Алекс долго молчал, не сводя с меня взгляда. В его глазах отражалась моя боль…или, может быть, его собственная. Я видела, как он незаметно для самого себя поднял руку, будто хотел утешить меня, но тут же сжал ладонь в кулак, побелевшими от напряжения пальцами, и опустил её обратно. Он ничего не говорил, просто ждал, терпеливо, позволяя мне выгореть до тла. Я обняла себя руками, чувствуя, как холод и пустота разливаются внутри. Сердце сжималось, ломалось, а потом медленно собиралось заново, уже другим. Когда слёзы стали чуть тише, а дыхание чуть ровнее, я попыталась собрать мысли в кучу, вырвать себя из этого тумана. — А кто мне тогда звонил? – спросила я, голос дрожал, едва держался на тонкой ниточке. — Одна знакомая... — ответил Алекс, и его голос стал твёрдым, будто он держал в себе целое море усталости и вины. В этот момент в голове взорвалась ледяная, обжигающая мысль… вокруг Алекса всегда были женщины. Подруги, пациентки, просто знакомые, а может…любовницы? Эта мысль вдруг стала невыносимо отчётливой, захлестнула меня с головой. Я видела их — красивых, ухоженных, уверенных, всегда рядом, всегда доступных для него. Их смех, их взгляды, их тонкие пальцы на его руке… В памяти тут же всплыло лицо Анны — идеальной, безупречной… А я? Я была потерянная, разбитая, вся из ссадин и синяков, с глазами, полными слёз и отчаяния. Ревность захлестнула меня с такой силой, что стало трудно дышать. Она разливалась по венам горячей лавой, затапливая всё. Я уже не могла думать ни о чём, кроме него и этих женщин. Как он улыбается им, как смотрит, как касается… Эти образы жгли меня изнутри, раздирали на части. Было странно ревновать его, но чувства были сильнее меня. Я сжала губы, пытаясь проглотить этот ком в горле, пытаясь собрать себя по кусочкам, но голос всё равно вырвался наружу — хриплый, дрожащий, полный горечи и бессильной злости. — И много у тебя таких знакомых? Алекс впервые за долгое время рассмеялся. Коротко, глухо, с той самой интонацией, как будто я сказала что-то нелепое, глупое, как будто он всегда был только мой и ничей больше. В его взгляде вспыхнуло что-то прежнее. Живое, дерзкое, почти мальчишеское. — Теперь ревнуешь ты? — Нисколько — упрямо бросила я, но в груди всё сжималось от нестерпимого жара ревности, а по спине ползли ледяные мурашки. Я чувствовала, как губы предательски дрожат, как взгляд становится слишком острым, слишком цепким. Мне хотелось отвернуться, спрятать свои чувства, но я только крепче вцепилась в одеяло, будто это могло защитить меня от собственной уязвимости. В этот момент раздался звонок телефона. Резкий, чужой, будто кто-то пробрался в палату из другой реальности. Алекс выхватил телефон из кармана почти с досадой, его движения были резкими, будто он с трудом сдерживал раздражение. — Слушаю — коротко бросил он, почти не мигая. Несколько секунд он молчал, будто вслушивался не только в слова, но и в паузы на том конце провода — Ирма, я всё понял. Назначьте запись на завтра, сегодня меня не будет. Да — он говорил тихо, но в голосе проскальзывала какая-то непонятная, скрытая усталость. Он коротко провёл пальцем по экрану, отключая вызов, и на секунду задержал телефон в руке, не спеша убирать его обратно, словно раздумывал, не швырнуть ли аппарат о стену. Лишь после этого с усилием спрятал его в карман, выдохнул, и только тогда медленно перевёл взгляд на меня. В его глазах мелькала тень раздражения, но за ней сразу же скользнула какая-то странная, мрачная сосредоточенность будто он боролся с собой, не позволяя сорваться. – Тебе пора? – спросила я, не скрывая досаду – Нет, теперь всё в порядке — произнёс он наконец, но голос его звучал глухо, с какой-то недосказанностью — У нас теперь есть время. Взгляд Алекса был долгим, тяжёлым, будто он мог видеть сквозь меня, до самых глубин, где прячутся страхи. — Для чего? — мой голос дрогнул, но он не отрывал взгляда. — Для правды, Кэти — голос его был низким, глухим — Я знаю, у тебя остались вопросы. Так задай их. Сейчас. Пока ещё можно. — Вопросы… — слова рассыпались на осколки, я вдруг почувствовала себя маленькой и беспомощной. Мелькнула мысль о секретарше Алекса и тут же в памяти вспыхнуло имя Джули. Сердце сжалось так, что стало трудно дышать, а в животе разлился настоящий, животный ужас. — Ты… Ты знаешь, как я попала в аварию? — спросила я, почти не слыша себя. Алекс кивнул, и его лицо в ту же секунду стало каменным, застывшим. На миг мне показалось, что глаза его потемнели, в них больше не было ни тепла, ни сожаления. — Знаю. — А с кем я говорила по телефону, когда… когда… — голос предательски дрожал. — Да — отрезал он, и этот короткий ответ был страшнее любой лжи. — А где сейчас Джули? — выдохнула я, почти боясь услышать ответ. Во взгляде Алекса промелькнул ледяной блеск, от которого по спине пробежал холодок, а внутри всё похолодело. — На дне самого глубокого моря — медленно и мрачно произнёс он. — Ты… ты шутишь? — уточнила я, хотя прекрасно знала, что он не шутит. — Нисколько — его голос был спокоен и чужой, как сталь. В нём не было ни малейшего сомнения, только холод и пустота. Я смотрела на него и вдруг почувствовала, как тьма вползала в комнату, сгущаясь вокруг нас, лишая воздуха. Но, даже в этом мраке, я чувствовала, что он не враг. Он — единственный, кто ещё может спасти меня. Если спасение вообще возможно. — Гипноз? — спросила я, едва шевеля губами. Он медленно покачал головой, и в этом жесте было что-то зловещее. — Нет. — Тогда как? — голос мой стал совсем тихим. Алекс склонил голову набок, и на его губах появилась безумная, опасная улыбка. Такая, от которой кровь стынет в жилах. — Кэти, ты действительно хочешь знать, как умерла Джули? — его голос звучал почти ласково, но в этой ласке сквозила угроза. — Хочу — выдохнула я. — Хорошо — прошептал он, и на миг в его глазах мелькнул отблеск какого-то невыразимого ужаса — Помнишь, я рассказывал тебе про подвал? — я кивнула, не в силах отвести взгляд — Эксперимент удался. В комнате стало так тихо, что я слышала, как в висках стучит кровь. Воздух стал густым, тяжёлым, как перед грозой, и всё же… почему-то мне не было страшно. Наоборот, в этой тишине я вдруг почувствовала странное, почти ледяное спокойствие. Алекс смотрел на меня пристально, не мигая, его глаза были тёмными и глубокими, как омут, в который легко упасть и уже не выбраться. — Ты боишься? — его голос прозвучал почти ласково, но в этой ласке было что-то ядовитое, опасное. — Нет — ответила я тихо, едва слышно, но уверенно. На лице Алекса появилась тень усмешки. Холодной и безжалостной. — Почему? — он придвинулся ближе и склонил голову, будто и правда был заинтригован — Знаешь, сколько человек я убил, Кэти? Я сглотнула, ощущая тяжесть каждого слова, но не отвела взгляда. — Не знаю — прошептала я. — Очень мноооого… — он произнёс это почти буднично, будто речь шла о погоде — И знаешь, что? Мне не жаль. У меня нет эмпатии, нет сострадания. Более того — он хищно улыбнулся, в глазах зажглись ледяные искры — Мне нравится смотреть, как люди мучаются. Особенно если они это заслужили. — Как Джули? — спросила я, и голос мой сорвался. — Как Джули — подтвердил он. — Или как Анна? — неожиданно для себя спросила я, слова вырвались прежде, чем я успела их обдумать. Алекс нахмурился, его брови сомкнулись, взгляд стал жёстким и насторожённым. — Анна? — Да. Анна Лефевр. Она жива, Алекс. Она звонила мне… теперь я уверена, что это была именно она. Мы встретились в кафе. Она… обожжённая, но живая… Алекс замер на миг, его лицо стало непроницаемым, словно окаменелым, только в глазах мелькнуло что-то дикое, первобытное. — И зачем ты рассказываешь это мне? — голос его стал глухим, напряжённым. Я чуть улыбнулась. — Не знаю… Но мне кажется, что это важно. Алекс чуть наклонил голову, пристально вглядываясь мне в глаза. Его взгляд стал мягче, в голосе зазвучали тёплые, почти бархатные нотки — как будто он на мгновение отпустил все свои мрачные тени. — Знаешь, что по-настоящему важно, Кэти? — тихо спросил он, и в этот момент его лицо казалось неожиданно открытым, даже уязвимым. Я задержала дыхание, не в силах отвести взгляд. — Что? — спросила я почти шёпотом. Алекс медленно улыбнулся — не той леденящей улыбкой, что раньше, а по-настоящему, едва заметно, как будто сам удивился своим словам. — Что ты жива — сказал он просто, но в этих словах было всё. И облегчение, и признание, и что-то ещё, что он не решался выразить вслух.