Секрет черного шелка

Zu wenig Beweise

На следующий день Райнхард и Дора уже стояли перед домом № 12 по Банхофштрассе — тем самым адресом, что красовался на злополучной открытке. Ветер с Северного моря — холодный, как клинок, и солёный, как слёзы плененной русалки — рвал полы их одежды, настойчиво толкая к воротам. Дом оказался весьма странным. Среди роскошных курортных вилл он жался к земле, словно старуха в выцветшем платье среди светских львиц. Но его убожество казалось подозрительно театральным: за безупречно ровной оградой спрятался уютный садик, даже покосившиеся ворота были выкрашены свежей краской, а на них гордо красовалась потертая табличка: «Мастерская модистки». Последние буквы обшарпались до неузнаваемости, будто каждый посетитель нервно проводил по ним пальцами. — Думаете, эта модистка так запросто выдаст нам информацию? — прошептала Дора. — Запросто? Ну что вы… — ответил Райнхард с загадочной полуулыбкой. Дора потянула за шнурок колокольчика, и медный звон разлился по саду, спугнув воробьёв с ближайшей яблони. Тень в дверном проеме заколебалась, и на вымощенной камнем дорожке появилась женщина. Не горничная — слишком властная осанка. Не экономка — слишком пронзительный взгляд. Её тёмное платье с безупречно белым воротником напоминало монашеское облачение. Жёлтые, как у хищной птицы, глаза медленно скользнули по фигуре Доры, будто оценивая стоимость бархатного платья. — Вы к фрау Браун? — голос женщины звучал, как скрип несмазанных петель. — Да, — ответил Райнхард. Женщина замерла. Её взгляд — холодный и расчетливый — скользнул по дорогому сукну его костюма и остановился на булавке для галстука. — Вам назначено? — Да. И довольно снимать с нас мерку, — голос Райнхарда оставался ровным, но в нём появилась стальная нотка. — Пускай. И не заставляй ждать. Гостиная, куда их впустили, дышала фальшивым уютом. Кружевные салфетки — дешёвые и кричаще белые — словно стыдливо прикрывали потёртую обивку мебели. Выцветшие гравюры с видами Берлина в облезлых рамах висели криво, будто их вешали в спешке перед приходом гостей. Всё здесь — от искусственных цветов в вазочке до липкой блестящей скатерти — кричало о жалкой попытке имитировать буржуазный шик. Фрау Браун — невысокая, полная женщина, интуитивно неприятная, с натянутой улыбкой и абсолютно пустыми жабьими глазами — встретила посетителей с профессиональной любезностью. — Ах, господа, прошу, проходите! — залилась она слащавым голосом, неестественно грассируя. Её пухлые, бледные, как тесто, руки театрально взмахнули в сторону горничной. — Вы уж извините мою Ленхен. Но поймите правильно — ваша наружность… такая необычная… — Что же не так с нашей наружностью? — проговорил Райнхард, подхватывая её лёгкий тон. — О, всё в полном порядке! — Фрау Браун захихикала, её заплывшие глазки жадно скользнули по лицу и фигуре Райнхарда. — Вы весьма представительны. И костюм ваш — видно сразу — сшит из добротного сукна. Такие вещи от меня не ускользают. Но, видите ли, сюда обычно приходят совсем, совсем иные посетители. — Какие же? — Небогатые барышни, коим требуется обновить гардероб. Порой заглядывают молодые люди — познакомиться с этими барышнями. Но нет, — она вдруг прикрыла рот пухлой ладонью, — я никого не знакомлю! Однако по жадному блеску в её взгляде, напоминающему отблеск монеты на дне фонтана, Дора сразу поняла: старая сводня не просто знакомит, а делает это не безвозмездно. — Мне, разумеется, не требуется перешивать маменькино платье, — заметил Райнхард. — Я к вам по другому делу. Видите ли, мне бы хотелось узнать кое-что об одной из ваших клиенток. Моя кузина поддерживала с ней дружеские отношения. Он выдержал театральную паузу, пока фрау Браун беспокойно переминалась с ноги на ногу. — Подругу звали Эмма Динер. Райнхард сделал едва уловимый жест — его пальцы, уже скользнули к внутреннему карману, внезапно остановились в воздухе, будто наткнувшись на невидимую преграду. Этот жест, столь искусно сыгранный между рефлексом и расчётом, длился меньше взмаха ресниц, но фрау Браун — эта старая гиена, чьи жадные глазки десятилетиями выучивались ловить подобные намеки, — не могла его пропустить. Лицо модистки мгновенно исказилось в гримасе страдания. Её пухлые пальцы с дешевыми кольцами театрально прижались к вискам. — В последнее время я с трудом соображаю, — заговорила она, противно растягивая слова и бессмысленно хлопая глазами, в которых не мерцало ни искры разума. — Денег нет, питаюсь скверно… «Боже, неужели бывают настолько безнадёжные люди?», — подумала Дора, но фрау Браун, похоже, ничего не смущало. В руке Райнхарда зашуршали деньги, которые мигом перекочевали в карман модистки. — Кажется, кое-что припоминаю, — голос женщины внезапно стал приторно-сладким. — Эмма Динер? Да-да, помню такую. Изредка захаживала — старые платья перешивать. Вечно пфеннинг к пфеннингу подбирала, хоть и купалась в подарках поклонников. Куда все эти богатства девала — тайна сия велика есть. — Фрау Браун облизнула губы, в её мутных глазах вспыхнул неприличный азарт. — Но вам, конечно, интереснее про тот самый скандал? О, про этот случай еще долго судачили за чашками кофе, даже в местной газете написали. Но только я знаю, как всё обстояло на самом деле. Эмма поссорилась с одним из своих… ммм… благодетелей. Это было зрелище! Комнаты наверху, как вы знаете, я сдаю. В тот вечер оттуда доносились такие вопли, будто резали свинью. А потом я вижу, Эмма выбежала из комнаты. Платье — в клочья, лицо в крови, а её крики про «насилие» слышали, наверное, через три квартала. Позор! Как можно кричать о таком? — И вы вызвали полицию? — осведомился Райнхард. — Господи, да зачем?! — фрау Браун искренне удивилась, её тройной подбородок затрясся. — Если б её действительно изнасиловали, разве стала бы она орать на весь свет? Нет, конечно. О таком не кричат. Наверное захотела оклеветать своего кавалера. Накануне он ей сказал, что она разнузданная, ведёт себя как падшая женщина. Но эта ветреница сама напрашивалась — одевалась, как уличная девка, заигрывала со всеми подряд… Чего же она ждала? Доре с детства твердили нечто подобное — что с порядочной девушкой ничего страшного не произойдет. Говорили это с той сладковатой уверенностью, с какой взрослые рассказывают сказки про добрых фей. Но жизнь давно расставила всё по местам: вспоминался её собственный страх в четырнадцать лет, когда старый сосед вдруг начал домогаться… Дора проглотила ком в горле. — Значит, по-вашему… — голос Доры дрожал, как натянутая струна, — женщину можно безнаказанно избить и опозорить? Глаза фрау Браун сузились до ядовитых щёлочек. — Дорогая моя, благонравных девушек никто и не трогает, — прошипела она, но тут же заискивающе улыбнулась Райнхарду, как бы ища его одобрения. — А если бы и случилось недопонимание — в чём я, впрочем, сомневаюсь — благонравная особа всегда сумеет охладить пыл мужчины, не доводя до скандала. — Вы совершенно правы, — произнёс Райнхард, но его пальцы незаметно сжали запястье Доры — молчаливый приказ подыграть. Услышав похвалу, фрау Браун сразу выпрямилась, приосанилась, так что узенькое платье чуть не лопнуло по швам. — А вам, фройляйн, — обратилась она к Доре с торжествующей улыбкой, — следует быть разборчивее в знакомствах. От таких подруг, как госпожа Динер, нужно бежать без оглядки. По моему твердому убеждению, девицы в ваши годы должны находиться под неусыпным мужским надзором. Ибо юная особа может говорить одно, думать другое, а чувствовать — и вовсе третье. Хуже того, они даже не осознают этого. Они не вполне разумные существа. Они создания чувствующие, но не разумные. Поэтому думать за них должны мужчины. Думать ясно, трезво, как подобает. «Ясно? Трезво? — смятенно мелькало в голове Доры. — Это явно не про вас, вы не соображаете, что говорите». — Простите мою резкость… — Дора намеренно опустила глаза, сделав голос тише и мягче. Она замолчала, не зная как продолжить разговор. — Моя кузина просто взволнована, — Райнхард дружески обнял Дору за плечи, его голос звучал как тёплое вино — обволакивающе, с лёгкой терпкостью. — Видите ли, она была близко знакома с бедной Эммой… А вы упомянули её кавалера. Не жениха ли, случайно? Фрау Браун фыркнула: — Боже упаси, милейший! Какие там женихи! — Она снисходительно покачала головой, поблескивая серёжками. — Ее благодетель был настоящий аристократ, из тех, что в опере лорнируют дам через монокль. Таким господам не до брачных уз с… особами определенного круга. Но кровь — её не скроешь! Каждый жест — как удар смычка по скрипке. Ах, если бы вы видели, как он поправлял перчатку! — Фрау Браун томно прикрыла глаза, словно перед ней вновь разворачивалось это изысканное представление. — Вы не помните, как его звали? — прощебетала Дора. —Она называла его Фридрих. Дора едва сдержала вздох облегчения. Имя. Опять это имя. — И чем же завершилась эта… необычная история? — спросила Дора. Фрау Браун оживилась, как старая лиса, учуявшая добычу: — Ах, моя дорогая, самое пикантное! — Она прикрыла рот платком, но глаза смеялись. — Сразу после того как Эмма ушла, ее кавалер спустился с лестницы… о, это стоило видеть! Лицо расцарапано, одежда в беспорядке. Пьяный в стельку, милочка! Но с букетом алых роз в дрожащих руках. Казалось, вот-вот рухнет на ступени! Потом он ввалился в экипаж и и… фьють! Больше его никто здесь не видел. Хотя кто знает… Может, ваша подруга Эмма всё-таки сумела его… удержать?

***

Когда Дора покидала дом модистки, она чувствовала себя так, словно искупалась в помоях. — Ваши впечатления? — выдохнула она, вырываясь на солнечную улицу, где воздух казался чище. Райнхард ответил не сразу. Металлический щелчок зажигалки разрезал тишину, за ним последовало глухое потрескивание табака. Они прошли несколько шагов в тягостном молчании, их тени — длинные и искажённые — ползли впереди, будто спеша покинуть это место. — На первый взгляд — банальная история, — наконец произнёс он. — Пьяный ухажёр, вспышка насилия, неуклюжие попытки загладить вину дешёвыми розами. Но можно ли верить этой мещанке? Дора внезапно остановилась. — То есть всё это представление было для того, чтобы послушать обвинения в адрес жертвы? Райнхард затянулся, и на мгновение его лицо скрылось за сизым облаком дыма. — Иногда полезно послушать, как оправдывают мерзавцев. Это показывает истинную суть тех, кто стоит перед тобой А наша добрая фрау Браун — она рассказала нам куда больше, чем планировала.