Там, где тебя не должно быть

Утро субботы началось как обычно - запах хлорки смешивался с запахом колледжа. Я шла на завтрак, слушая музыку, в этот раз - группу Fleetwood Mac. Их песни я слушала только по субботам и воскресеньям, так они звучат привычнее. Кушая яичницу с беконом и попивая едва остывший кофе в столовой, я слушала голос Стиви Никс в их песне «Dreams», отбивая ритм ногой в такт музыке.  Я выбросила все вещи, подаренные родителями. Начиная от нижнего белья, вплоть до любимого плеера. Наверное, не каждый ребенок будет счастлив, когда один родитель пытается перекинуть ответственность на другого. Мои родители - Дженна Салливан и Ноа Кингстон, владельцы швейного завода, работающие с крупными компаниями страны.  Они развелись, когда мне исполнилось четырнадцать. Сейчас они - бизнес-партнеры.  Мне нравится их амбициозность, ум, уверенность в своих делах. Они всегда говорили мне, что таким навыкам можно научиться, необязательно иметь это в крови. Но почему они не научились воспитывать собственного ребенка в любви?  В августе моего четырнадцатого лета, я обнаружила письмо в своей комнате. Это был день, когда родители уехали в командировку.  После письма, я оказалась в пансионе Святого Харпера, так и не увидев родителей. Они были уверены в том, что проблемы в отношениях исчезнут, как только упекут меня в пансион. Наверное, так оно и было.  В январе, в день моего шестнадцатилетия, я подала документы на лишение родительских прав. Я бы не сделала этого, если бы не узнала, что детям выдаются пособия - этого мне было достаточно, чтобы навсегда отречься от родителей. На первые выплаты я купила себе плеер, а через пару дней нашла наушники в библиотеке. Знаю, это было негигиенично, но мне нравится ухаживать за вещами. Я была счастлива. По выходным студенты собирались на поле за пансионом, играли в гольф. Все это создавалось для простого удовольствия, но в Ашфорте эта игра была серьезной. Фирменная спортивная форма Святого Харпера, маленькие мячики, клюшки, громкие возгласы зрителей - здесь происходила молодежная битва всех времен.  Я сидела на краю поля с остальными ребятами - так же наблюдая за игрой. В частности, наблюдая за ней.  За Элли.  Она двигалась спокойно, почти грациозно. Ее первый удар был мягким, но точным - мячик с легкостью покатился по траве и идеально попал в лунку. Я моргнула. Никогда не видела ее такой настоящей. Элли всегда выглядит так, словно всегда умела делать все идеально. Это было раздражающе красиво. Она сделала еще несколько ударов, ее движения были спокойными, сосредоточенными, но взгляд при этом - равнодушный. Когда мяч улетел слишком далеко, она не спешила за ним. Она повернула голову в мою сторону, словно проверяя, наблюдаю ли я. Я почувствовала знакомое тепло и тревогу, настолько манящие, что перехватывало дыхание.  Она все это время знала, что я здесь? Она вдруг опустила клюшку на траву, наши взгляды встретились. На мгновение показалось, что она идет в мою сторону.  Показалось.  К ней на встречу бежал Марк Цай.  Я замерла, чувствуя и облегчение и непонятно откуда взявшуюся обиду.  Я ненавижу это. Ненавижу ее. Ненавижу ее глаза. Ненавижу Марка Цая. Я ненавижу всех. Каждое утро воскресенья к нам приезжал автобус, который отвозил нас в Ашфорт. Кто-то ехал за покупками, кто-то встретиться с друзьями, кто-то просто, чтобы провести время вдали от пансиона. Как бы я ни любила пансион, стены здесь давят, поэтому воскресные поездки были для меня свежим глоточком воздуха.  Автобус ждал у серебряных ворот, с чуть мутными окнами. Я заняла место у окна, как всегда, в последнем ряду. Ашфорт встречал нас по-разному: то дождем, то туманом, то ясным днем. Сегодня он был солнечным.  Когда мы прибыли в город, студенты разбрелись кто куда - по магазинам, по антикварным лавкам, по шумным паркам. А моя дорога вела к одной и той же двери - деревянной, с маленьким колокольчиком. Местная кофейня встречала меня запахом корицы и свежезаваренного кофе. Я выбрала привычный столик у окна, сняла пальто и, наконец, почувствовала себя легче. Джаспер Холт - бариста, работающий без выходных, узнал меня, молча кивнул и начал готовить мой заказ. Здесь я всегда брала одно и то же: капучино с сахаром и кусочек миндального пирога. Привычка, от которой не хотелось отказываться.  - Можно? - чей-то голос отвлек меня. Передо мной стояла женщина лет тридцати пяти, с длинными темными волосами и легкой кожаной курткой. В глаза бросались ее губы - ярко-красные. Она держала чашку кофе и слегка улыбалась, указывая на свободный стул напротив.  - Да. - ответила я, стараясь казаться равнодушной.  Она села, поставила чашку и некоторое время просто смотрела в окно, будто знакомы давно и молчание - это нормально. Мне захотелось поговорить с этой женщиной, казалось, что нам есть что сказать.  - Вы часто сюда приходите?  Она решила ответить не сразу, но слегка улыбнулась перед ответом: - Достаточно, чтобы знать, кто приходит по воскресеньям.  - По воскресеньям разрешают выходить в город, я учусь в пансионе Святого Харпера.  - Теперь ясно. - сделав глоток кофе, добавила. - Хорошее здесь место. Люди приходят сюда чтобы спрятаться: от людей, от работы, от самих себя.  Я усмехнулась, почесала нос, думая над ответом.  - Может быть.  Она наклонилась ближе, словно хотела доверить что-то личное:  - Только учти, слишком долго прятаться нельзя - потом сложно найти дорогу обратно. Я нахмурилась.  - Вы тоже пытались?  - Пыталась - в её голосе звучала усталость, но и что-то нежное, тёплое.  - А если я не прячусь?  - Значит ты самая смелая из всех, кого я знаю. Обычно мы прячемся даже от своих собственных чувств.  - Это неправда.  - Правда. Мы боимся признать, что кто-то нам нравится, что кто-то бесит, что кто-то нужен. Поэтому делаем вид, что всё равно. Разве нет?  - И что, по-вашему, нужно делать?  - Быть честной хотя бы с собой. Потому что если отдаёшь право решать за тебя другому - однажды просыпаешься и понимаешь, что живёшь чужую жизнь. - Вы говорите так, будто сами через это прошли. Женщина ухмехнулась. - Не будто. Вот это последнее «живёшь чужую жизнь» застревает у меня голове. Женщина допила кофе и встала. - Удачи, девочка, увидимся. - бросила она и ушла, оставив на столике аккуратно сложенный чек. Прошла неделя. Я часто засиживалась до поздна над алгеброй. Моментами, я вспоминала слова той женщины, мне хотелось разузнать о ее жизни. Хотела, чтобы она поделилась со мной опытом, воспоминаниями. Каждый день я делала вид, что не чувствую, как смотрит Элли - игнорировала ее, пыталась забыться. Даже не смотрела в ее сторону.  Утро началось обыденно: общий завтрак, шум тарелок, чужие разговоры, запах каши. Я села за крайний столик, достала наушники, включила “Linger” The Cranberries и принялась за какао.  Рядом кто-то громко засмеялся, было слышно даже с максимальной громкостью музыки. Я вздрогнула.  Я обернулась, изучив всю столовую. Мои глаза сами потянулись к ее. Элли сидела всего в двух столах от меня. Спокойная. Собранная. Какой она обычно бывает. И почему-то это спокойствие раздражало сильнее, чем чужой смех. Я резко опустила глаза в тарелку, при этом твердив себе - «игнорируй! просто игнорируй.» Пары потянулись одна за другой, я механически делала записи, записывала формулы, переписывала заметки в тетрадь. На переменах я пряталась в библиотеке. Книги стояли ровными рядами, но их порядок не успокаивал. Наоборот, слишком правильные полки ещё сильнее подчёркивали мой внутренний хаос. Я стояла между стеллажами, делая вид, что читаю, а в голове снова и снова прокручивала: может, я сама за нее цепляюсь?  Возвращаясь в комнату, я поймала себя на том, что мои шаги ускоряются так, как будто я бегу от кого-то. Но ведь никто не гнался.  К концу недели я была похожа на сжатую пружину. Каждый день - одно и то же: ее спокойные глаза, ее тишина, мои попытки делать вид, что меня это не касается. Но внутри все копилось.  В пятницу вечером, когда мы возвращались после занятий, в коридоре было тесно: болтливые студенты то и дело сновали туда сюда. Я почти добралась до своей двери, когда услышала позади себя ровный голос:  - У тебя опять тетрадь выпала.  Обернувшись, я увидела Элли. Она держала мою тетрадь в руках.  - Спасибо. - выдавила я коротко и протянула руку.  Она все еще держала тетрадь, не отдавая. Молчание давило и я не выдержала. - Ты хоть когда нибудь скажешь нормально, что у тебя в голове? - голос мой дрогнул, но я заставила его звучать резко.  - А зачем тебе это знать? - она чуть усмехнулась, будто бы защищаясь.  - Зачем? - я шагнула ближе. - Потому что я устала! Устала от этих взглядов, от того, как ты будто дергаешь меня за ниточки и молчишь! Она отвела глаза в сторону, и это разозлило ещё сильнее. - Просто скажи, что тебе всё равно, - я почти выплюнула слова. - Признай это, и я отстану. Элли прикусила губу, будто сама себе не доверяла. - Я… - выдохнула, но замолчала. - Ну? - я подняла подбородок, будто бросала вызов. - Скажи. Прошу, скажи. - Не могу, - почти шёпотом. - Не можешь или не хочешь?! - сорвалась я. - Ты боишься даже признаться себе! Прячешься за этой своей холодной маской, как будто это кого-то спасёт. Ее глаза дрогнули, но лицо оставалось каменным. - Ты злишься не на меня, а на себя, - тихо сказала она. - Да чтоб тебя, Элли. - я сжала тетрадь так, что ногти впились в обложку. - Если бы ты хоть раз сказала правду… Мы стояли слишком близко. Напряжение било по коже током. - Ты хоть знаешь, что ты со мной делаешь? То приближаешь, то отталкиваешь, то смотришь так, словно я кто-то для тебя. Кто-то важный. Зачем эти взгляды? Это чертова игра для тебя? Признай, что тебе все равно или скажи, черт возьми, кто я для тебя. Выбери хоть что-то, Элли. Ты привыкла держать все под контролем. Ты же самая спокойная, так ведь? Со мной так не выйдет. Я слишком живая для твоего слишком холодного мира.  - Замолчи. - в ее лице мелькнула боль, такая быстрая, что я могла бы и не заметить.  - Держись от меня подальше и никогда не смотри в мою сторону. - я шагнула назад.  «Мы боимся признать, что кто-то нам нравится, что кто-то бесит, что кто-то нужен. Поэтому делаем вид, что всё равно. Разве нет?»