Ты не там, где должна быть!

Первый день. Проснулся ещё до будильника. Тело будто само знало — пора. Натянул спортивную форму, вышел из дома. Воздух пах сырой травой и чем-то ещё… весенним. Я не слишком люблю весну, но в эти ранние часы даже она казалась на месте. Пробежка — ровная, в меру быстрая. Тело слушалось. Голова — тоже. Вернувшись домой, сразу на коврик — небольшая силовая. Привычный круг: пресс, планка, отжимания. Всё по автомату. Без эмоций. Я давно понял, что именно в теле хранятся остатки спокойствия. Солнце уже поднималось, медленно заливая комнату приглушённым светом. Я чувствовал себя… собранным. Но внутри было лёгкое напряжение. После душа — кофе. Крепкий, как всегда. На столе лежала вчерашняя книга — “Психология манипуляции”. Дочитывал последние главы. Мысли перекликались с тем, что я видел в глазах некоторых пациентов. Всё это — не просто теории. Это про живых людей, про их боль и защиту, превращённую в маски. Помыл чашку. Вытер насухо. Огляделся — порядок. Как в голове. На часах — 7:55. Пора. В 8:00 я уже был в машине. BMW XM, тёмно-синий, чистый, почти неощутимый в движении. Я всегда держал её в идеале — она была как продолжение моей дисциплины. Запустил двигатель, пристегнулся, включил аудиокнигу. На сегодня — "Сигналы лжи" Джо Наварро. Захотелось освежить. «Самая громкая ложь — та, что звучит тише всего.» Слушая, смотрел на дорогу. 25 минут пути — время для настройки. За окном проносились деревья, серые дома, просыпающиеся улицы. Скоро начинался второй рабочий день. Но сегодня было что-то ещё — вчерашний взгляд той девушки из окна всё ещё сидел внутри. Подъезжая к воротам, я машинально оглянулся наверх, на окна второго этажа. Пусто. Но внутри что-то подсказывало: я должен её найти. Узнать, кто она. Почему её не было в списках. И почему её глаза будто знали меня лучше, чем я себя. В 8:30 я уже входил в здание. Через полчаса — первое полноценное обследование. Работа начиналась по-настоящему. А я всё сильнее чувствовал: в этом месте есть что-то, чего мне пока не объяснили. Это не страх, нет. Просто — новая сцена. Новая роль. Новый спектакль. Зайдя в здание, я сразу почувствовал привычную прохладу коридора. На вахте снова сидела она — девушка с выразительными глазами и слишком лёгким отношением ко всему. Пока я отмечался в журнале, она, как и в прошлый раз, не теряла времени. — Доброе утро, Егор Андреевич, — протянула она с намёком в голосе. — Доброе, — коротко кивнул я, не отрывая взгляда от страницы. — Смотрю, вы снова такой собранный. Всё по расписанию? — Всегда. — А вы где сейчас живёте? В той квартире, что предоставили? — Да. — Один? — с прищуром. — Да. Она чуть подалась вперёд через стойку: — Может, вечером составить компанию? Я неплохо готовлю… и вообще, не люблю, когда хорошие мужчины сидят в одиночестве. Это неправильно, — она улыбнулась. Открыто. Играючи. — Спасибо за заботу, — я взглянул ей прямо в глаза. — Но одиночество я выбираю осознанно. И компании не ищу. — Ну вы и лёд, — фыркнула она, но не без интереса. — Лучше лёд, чем пустые разговоры, — сказал я спокойно, и поставил подпись. Она сделала вид, что обиделась, но в её глазах всё ещё блестело любопытство. Я шагнул прочь от стойки, не оглядываясь. Мне было всё равно — она просто хотела развлечься. А я пришёл сюда не для этого. Сегодня впереди были пациенты. И одна комната на втором этаже, из окна которой вчера на меня смотрели глаза, что запомнились слишком сильно. Моё расписание начиналось с трёх индивидуальных встреч. Пациенты, каждый со своим "миром", своими правилами. Я спустился в кабинет, распечатал короткие заметки по каждому — только основные детали. Предпочитаю не перегружать себя теорией, пока не увижу человека своими глазами. Первая строчка в графике — Михаил Алексеевич, 62 года. Потеря кратковременной памяти после инсульта. Живёт в прошлом. Уверен, что сейчас 1983 год. Я поднялся на второй этаж. Его комната была в конце коридора. На двери — аккуратная табличка с фамилией и возрастом. Открыл, постучав. Комната… Будто я провалился в хронопортал. Ковер на стене, темный деревянный шкаф, пузатый телевизор «Юность», в углу — радиоприёмник с хриплым голосом диктора, читающим сводки погоды. На столе — журнал «Огонёк» и пузатая пепельница. Михаил сидел за столом, что-то читал в старой вырезке из газеты. Очки на кончике носа, аккуратные усы. Он был собран, словно ждал меня. Или кого-то другого. — Здравствуйте, Михаил Алексеевич, можно? — Конечно, заходите. Вы, наверное, из райкома? Или с телевидения? — он отложил газету, выпрямился. — Что-то вроде того. Я — Егор Андреевич, ваш врач. Мы просто поговорим, хорошо? Он кивнул. Смотрел прямо, чётко. И уверенно. Но не здесь. Не в 2025-м. — Михаил Алексеевич, какой сегодня год, не подскажите? — Восемьдесят третий, — ответил без колебаний. — У нас только в прошлую среду Брежневу 10 лет со дня смерти было. Передача целая шла. — А вы где сейчас находитесь? — Дома. В Подмосковье. Жена на работе, дочка в школе. А вы, простите, откуда? — Я из медицинского центра, чтобы вам помочь. — А-а. Санаторий, значит. Всё понятно. Давление, наверное, шалит. Сами понимаете — возраст, инсульт был в 81-м. Он рассказывал всё, как будто это случилось только недавно, и всё, что было после — исчезло. — Михаил Алексеевич, а как вы себя чувствуете? Часто что-то забываете? Он улыбнулся, как будто вопрос был странным: — Нет. Всё помню. Жена Лариса, дочка Оля. Мне на работу скоро. У нас сегодня собрание в домоуправлении. — А если я скажу, что сейчас 2025 год? Он усмехнулся: — Да ладно. Хорош шутить. Мне бы в восемь успеть на автобус. Он продолжал жить там. В тех улицах, в той квартире, в той стране. Для него реальностью была та эпоха. Всё, что здесь — не укладывалось в картину. Я пробыл с ним около двадцати минут, задавая простые вопросы, наблюдая за интонацией, за паузами. Он держался. Твёрдо. Но не здесь. Выйдя из комнаты, я достал блокнот. Заметки: – Пациент уверен, что сейчас 1983 год. – Прочные воспоминания из того времени, особенно семья. – Не признаёт новые реалии, при попытке объяснить – рационализирует или игнорирует. – Речь связная, логика присутствует. – Реакция на «разоблачение» мягкая, без агрессии — возможна легкая амнезия без агностических реакций. – Вероятна глубокая фиксация сознания на периоде до инсульта (1981). – Метод работы: мягкое погружение через образы прошлого. Без лома восприятия. Я захлопнул блокнот. Следующий пациент — через 30 минут. Но в голове всё ещё звучал его голос: «Мне бы в восемь успеть на автобус...» Как будто он и правда просто немного задержался во времени. И мы — гости в его мире. *** После первого пациента я вышел на улицу — нужно было немного воздуха, немного тишины. День только начинался, но ощущение тяжести уже тянуло к земле, как будто мысли моих пациентов оседали где-то внутри меня. Я сел на лавочку у входа, глядя на раскачивающиеся кроны деревьев. Несколько глубоких вдохов — и, казалось бы, всё в порядке. Почти. И вдруг я заметил её. Она стояла напротив, гуляя, чуть поодаль, разговаривала с медсестрой. Я сразу узнал её — та самая девушка, которую я заметил вчера в окне второго этажа. Сегодня я видел её ближе. Она говорила с медсестрой спокойно, уверенно. В ней не было ничего, что выдавало бы внутренний надлом. Ни рассеянного взгляда, ни оборванных фраз. Слишком целостная. Не похожа на пациента. Совсем. Я поймал себя на странной мысли: почему я вообще на неё так смотрю? Обычно меня не особенно волновали девушки, особенно здесь, в этих стенах. Я всегда был сосредоточен, отделён. Работа — это работа, не место для фантазий. Но сейчас что-то внутри дрогнуло. Может, просто день такой. Меня выдернуло из раздумий резким звуком — будильник на телефоне. Напоминание: следующий пациент через пять минут. Я выключил его, встал и ещё раз посмотрел в сторону девушки. Она уже уходила, не оглядываясь. Я тоже пошёл. *** Второй пациент — Анна Сергеевна. Ей семьдесят шесть, и винашу встречу она сначала удивилась: — А вы кто?.. — а через пару минут улыбается, будто мы знакомы всю жизнь. Сегодня мы просто гуляли по саду. Тихо, неспешно. Она держала меня под руку, её пальцы — тонкие, почти невесомые — обвивали моё запястье, как виноградная лоза. — Здесь раньше сирень росла, — сказала она, глядя на пустой клумбу. — Моя Лиза любила рвать цветы, а потом плакала — «мама, он завял, я не хотела». Я кивнул. Лиза… её дочь. Умерла пятнадцать лет назад. — Здесь всё как будто то же самое, но и не то… — пробормотала Анна Сергеевна. — Люди другие, запахи. Как будто я осталась, а всё ушло вперёд. Мы прошли ещё немного, она остановилась у скамейки, не садясь, и посмотрела на меня снизу вверх, как ребёнок, которому слишком долго не отвечают. — Вы же понимаете, — прошептала она, — я помню слишком мало… Но когда вы рядом, кажется, что мир снова собирается по кусочкам. Мне стало трудно дышать. Не потому что это было неожиданно — она часто говорила что-то похожее. Но именно сейчас её голос прозвучал иначе. Как будто это была просьба. Или признание. — Может, он и правда собирается, — мягко сказал я. — По чуть-чуть. В каждом нашем шаге. Она снова кивнула и вздохнула: — Спасибо, милый. Вы такой... тёплый. Как Лиза в детстве. Мы пошли дальше. Я молчал. Иногда молчание — это всё, что можно дать. Но иногда — это и есть то, что нужно. *** Третий — Андрей, 29. Тот самый парень с условным раздвоением. Интеллект — выше среднего. Воспитан. Но утром — один, вечером — другой. Его комната словно отражала две личности. Я зашёл, и он посмотрел на меня с удивлением. — Вы... меня раньше лечили? — Нет. Первый день. Он нахмурился. — Просто… ваше лицо. Как будто я его уже помню. — Может, это я просто узнаваемый. Я улыбнулся, но внутри что-то дрогнуло. После обхода я пошёл в персональную. Там уже был Семен — медбрат, с которым мы должны были работать в паре. Он наливал кофе, поднял глаза: — Ну, как первое впечатление? — Будто шагнул в чей-то сон. Только сон этот — не мой. Он рассмеялся: — Привыкай. Тут у каждого свои правила сна и бодрствования. Главное — не спутать, когда чей. Я уселся в кресло у окна, снял халат и стал разминать плечи. День был странный — пациенты как будто знали меня заранее. А ещё… — Слушай, а кто та девушка? Ну, та, что всем помогает. Я сначала подумал — медсестра. Но у неё нет бейджа. Семён молча сделал глоток кофе, будто решая, с чего начать. — А, она. Ну, её тут все знают. Но никто толком не скажет, кто она. Он замолчал, потер рукой щетину, и продолжил: — Пациентка. После аварии. Потеря памяти. — Серьёзно?.. — Я удивился. — Но она же... Она нормальная. В смысле, разговаривает, вникает, помогает, спокойно себя ведёт. — Да. Но память — это странная штука. У неё как чистый лист. Помнит только какие-то ощущения. Иногда ловит себя на действиях, будто по привычке. Как будто прежняя жизнь где-то рядом, но не даёт себя схватить. Он отвернулся к окну. — Родные не могут оплачивать лечение в полном объёме. Но и домой забрать не могут. Так что она здесь. — Ты сказал «здесь»... как будто это... Я не знаю… — Я замялся. — Отбывает срок? Семён посмотрел на меня долго, без улыбки. — Сказал бы, что метафора, но нет. Она отбывает. Он сделал паузу, потом добавил: — Позже всё сам узнаешь. Тишина в персональной сгущалась. За стеной кто-то тихо смеялся — наверное, в телевизоре в холле. Я слушал, как капает из кофемашины, и почему-то подумал, что этот смех — тоже не её. День закончился быстро. Но чувство, будто я оказался на границе двух реальностей — не покидало. Перед тем как выйти, я снова поднял взгляд на окна второго этажа. И… в том же окне, что и в первый день, мелькнуло женское лицо. Та же девушка. Тот же пронзающий взгляд. Будто… она помнит что-то, чего не знаю даже я.