По ту сторону врат: Мордрак

Он стоял на краю света, этот дом — если можно так назвать место, где нет окон, а дверь — просто пролом в стене. Он был построен как храм, но время и война съели его святость. Остались только каменные руины, покрытые мхом и пеплом, тени старых фресок, которые никто не мог прочесть, и холод, что не отпускал даже в самые жаркие дни. Воздух здесь был плотным, будто насыщенным чем-то, что не давало забыть: мир разрушен, и те, кто в нем остался, тоже. Внутри было темно. Свет пробивался сквозь трещины в потолке, ложился полосами на полуистлевшие скамьи и обгоревшие балки. Там, у дальней стены, сидел дядя Лум — так он называл себя. Он не казался старым, хотя годы сидели на его плечах тяжелым грузом. Его спина была прямой, как меч, лицо — суровым, без следов слабости или сострадания. Густая седая борода почти скрывала упрямую линию подбородка, а глаза — черные, глубокие — всегда смотрели так, будто видели больше, чем ты сам о себе знал. Он был высоким, широкоплечим, с руками, изрезанными временем и боем, но все еще живыми. Он не носил доспехов, не имел герба, но внутри него чувствовалась сила, не требующая показной демонстрации. Леон вошел, вытирая ноги о порог. Девятнадцать или двадцать лет, длинные красные волосы, падающие до плеч, желтые зрачки, что резко выделялись на фоне серого мира. Лум бросил ему щит, тот ударил Леона по руке, заставляя вернуться к реальности. Они тренировались каждый день. Без определенной причины. Просто потому что это было нужно. Меч в руках Леона был слегка больше обычного, но он не жаловался. Не было смысла давить слезу. Только движения. Удар. Отражение. Поворот. Щит снова в воздухе. И снова меч встречает его. — Выше, — коротко бросил Лум. — Я и так мечу выше, — ответил Леон, не снижая скорости. Старик дернулся с места, приблизился почти мгновенно, сжал плечо парня и дернул его чуть назад. — Руки прячь за собой. Не показывай, куда ударишь. Это не игра. Это битва. — Я знаю. — Нет, не знаешь. Знаешь только то, что я тебе показываю. А мир — он другой. Он не будет учить тебя. Он молча убьет. Потом битва продолжилась. Леон напал. Бил высоко, целился в плечи и грудь, но старик отбил. А после — оттолкнул парня ногой. — Если не можешь атаковать в лоб — пытайся взять хитростью, — сказал Лум. Леон снова сжал рукоять меча. На этот раз он помедлил с атакой. Прикинул угол. Подготовил выпад. И бросился вперед. Меч — перед собой. Тело — в наклоне. Дядя Лум замахнулся кулаком, готовился к удару. Леон нырнул под руку наставника, а оружие вдруг выпустил из рук — просто бросил перед собой. Не чтобы сдаться. Это была часть его плана. Он бросился вперед, но не к оружию, а к старику. Под ноги. Ударил в колено. Дядя Лум даже не пошатнулся, но на миг замер. Леон схватил свой меч, только что упавший под ноги, и рубанул. Удар. Но неудачный. Наставник блокировал щитом. Отбил удар, но не контратаковал. На лице старика вдруг появилась еле заметная ухмылка. — Неплохо, — сказал он. — Ты запомнил этот прием. Хотя не обладаешь особым талантом. Леон опустил меч, медленно перевел взгляд на старика. — Почему ты меня не отпустишь? — Потому что ты не готов. — А когда буду? — Когда скажу, что ты готов — тогда и будешь. Но чувствую это произойдет не раньше, чем я умру. Слова были простыми. Без пафоса. Без намеков. Только правда, как есть. Леон кивнул. Ему не нужно было больше. Лум вернулся к своему месту, сел, опершись на стену. — Завтра мы работаем с левой рукой. Ты все еще двигаешь ею медленнее. — Она нужна для защиты. Я успею ударить правой раньше, чем она пригодиться. — Умение защититься важнее умения убивать. Цель — остаться живым. Ударить первым удается не всегда. Леон не ответил. Только кивнул. Он не задавал лишних вопросов. Не просил ответов. Только действовал и запоминал. Пока они тренировались, ветер шуршал бумагами в углах, будто перелистывал старые книги, написанные кровью. Здесь, в этом доме, они были просто двумя людьми, которые не знают, что такое хорошо, а что такое плохо. Просто знают, как выживать. Именно этому дядя Лум обучал Леона. Они закончили, когда Леон уже не мог стоять на ногах. На этот раз он продержался чуть дольше. Хотя даже так все еще не достаточно, чтобы вымотать старика. — Хватит, идем за стол, — коротко бросил Лум. Ветер проникал сквозь трещины в каменных стенах, гуляя по комнате, будто проверял, не забыли ли его обитатели, что они живы. Потолок местами обрушился, оголяя деревянные балки, покрытые сажей и следами времени. Свет пробивался через щели в крыше, ложась полосами на стол, за которым сидели двое — один старый, как война, другой молодой, но с лицом, которое слышало тишину лучше голоса. Лум возился у очага, где на вертеле медленно крутилось то, что раньше было дичью — может быть, заяц, а может, что-то более странное. Леон не спрашивал, откуда приходили эти звери. Он просто стоял позади и молча ждал. Здесь, в этом месте, вопросы о прошлом были бесполезны. Только настоящее имело вес. — Ешь, — бросил Лум, не оборачиваясь. — Не хочу потом тебя тащить, когда ты ослабнешь. Леон молча протянул руку, взял деревянную миску с чем-то горячим и острым, пахнущим травами, которыми он никогда не назовет имена. Он сел за стол, который был скорее ящиком, перевернутым вверх дном. Тарелок не было. Только железные кружки, наполненные водой из колодца за домом — холодной, почти металлической на вкус. Он пил медленно, без жадности, как будто даже это давалось ему с трудом. Лум сел напротив. Его движения были точными, без пауз — такими же, как и его слова. Хотя говорить много он не любил. У Леона был один предмет, который он носил всегда, даже не зная почему. На тонком кожаном шнуре висела деревянная кошачья лапка, гладкая, потертая до блеска. Он никогда не спрашивал о ней. Не потому что не хотел знать — просто Лум замолкал, стоит ему только прикоснуться к ней пальцами. Возможно не знал. Возможно не хотел рассказывать. Скорее всего просто не мог позволить Леону узнать правду. Оттого, иногда по ночам, когда дрова трещали и старик не видел его глаз, Леон вертел кулон между пальцами, словно он могла что-то сказать. Но он молчала. Как и сам Леон. Как и все в этом доме. — Я смотрел, как ты сегодня держал клинок, — сказал Лум внезапно, пережевывая мясо. — Твои руки наконец не дрожали. Даже после того, как ты промахнулся. — Это был не промах, — ответил Леон, не поднимая взгляда. Старик фыркнул. Запах дыма и мяса смешивался с запахом железа и старых свечей. На стене над очагом висела полка, заваленная книгами, переплетенными кожей, которую давно поразила плесень. Книги были закрыты, потому что знания здесь не приносили ни силы, ни ответов. Только вопросы, на которые никто не хотел отвечать. В углу, на старом крюке, висел меч. Невзрачный на первый взгляд. Только если приглядеться, можно было заметить клеймо на рукояти — тонкий узор, выжженный в дереве, словно кто-то пытался вложить в него имя, которое не должно было быть забыто. Но Леон видел всего раз, как дядя Лум держал его. И даже в тот раз он не смог рассмотреть его полностью. Все что он знал: меч был легким, но Лум держал его с невиданной тяжестью. И он никогда не ржавел, даже после дождей, которые шли здесь почти каждый вечер. — Почему он такой? — спросил Леон, указав подбородком на клинок. Лум не ответил сразу. Просто посмотрел на него, как будто вопрос был слишком глупым. — Его сделали так, чтобы он не ржавел, — сказал он наконец. — И чтобы он не сломался, когда тебе понадобится ударить. Леон кивнул. Он не стал спрашивать, кто сделал меч, или почему он теперь принадлежит тому, кто им не пользуется. Это не тот дом, где задают такие вопросы. Здесь все давалось просто: без объяснений, без лишних слов. На столе между ними лежал кусок хлеба, залитый маслом, которое Лум добывал у торговцев на окраинах. Хлеб был жестковат, но сытный. Леон откусил молча. Жевал размеренно, без торопливости. За окном уже темнело. Лес шумел, как будто что-то двигалось внутри него. — Ты не спросишь, куда мы идем завтра? — спросил Лум, допивая воду. — А есть смысл? — Нет. И хорошо, что ты не спрашиваешь. Я бы соврал тебе. Леон положил кость на край тарелки. — Раньше ты говорил, что я не должен доверять никому, — внезапно проговорил он. — Даже тебе? — Ты не должен доверять никому. Даже мне. Леон посмотрел на него, и впервые за день его взгляд задержался. — Тогда зачем ты меня учил? — Потому что ты не можешь позволить себе быть слабым. — Лум встал, потянулся, потом добавил, не оборачиваясь. — Даже если придется считать всех вокруг лжецами. Леон не ответил. Он только поднял голову и посмотрел на меч, висящий в тени. Сегодня он не чувствовал в нем ничего особенного. Впрочем, как и всегда. Только тяжесть. И ощущение, что он будет нужен. Но не для битвы.