Дай мне жить

      Упираясь спиной в дверь, Найджел медленно съехал на пол. В глазах плыло, но ему удалось удержать взглядом настенные часы, пока цифры и стрелки не растеклись в одно нераспознаваемое пятно. На отоспаться оставалось еще целых семь часов, но Найджелу было не до сна. Он плохо вытерся, и капли воды с волос все еще падали на лоб, стекая и щекоча лицо и шею. Гнев и ощущение собственного бессилия — вот же проклятье! — он еще чувствовал щекой мокрый холод фаянса, а сердцем — нестихающую обиду. Найджел с остервенением растер ладонями лицо. Сколь же тупо с его стороны было надеяться на то, что Адам не станет его караулить!       — Ты пьян! — Найджела встретили щелчком выключателя.       Пьян? Да неужели… Найджел выругался парой крепких словечек: яркий свет беспощадно обжег глаза. Найджел зажмурился, и его круто повело в сторону. Да он еле на ногах стоял! И только чудом поднялся по лестнице, не свернув себе шею, когда растянулся на ступеньках. Как он справился с дверью и не сломал при этом замок, еще одна загадка, однако везение на этом и закончилось.       — Это метеозависимость, — буркнул Найджел, держась за стену. — Забей.       Собственный голос раздался будто откуда-то издалека, в ушах шумело, словно бы он все еще мчался в машине Джеральда, рассекая на скорости улицы Лондона: от его сумасшедшей манеры водить Найджела развезло в хлам. Щурясь, он заглянул Адаму в лицо, не сдержав глуповатого смешка — до того забавно все это было: не видеть Адама три года, но все еще в точности рисовать его по памяти. Да-да, с недовольной и требовательной складкой между бровей, напряженно сжатыми губами и проступающими морщинками у глаз и рта — от неровной, скошенной набок улыбки, — именно таким Адам и проявлялся на бумаге. Прямо сейчас он, разумеется, не улыбался, сейчас ему было даже не до показных улыбок, но по морщинам понять мимику совсем не сложно ведь, а пронизывающий взгляд — ни вздохнуть ни выдохнуть — Найджел выучил с детства и точно вспомнит еще и на смертном одре. В Париже от перегрузки в учебе у него, бывало, случались проблемы со сном: прямо посреди ночи Найджела вдруг начинало трясти в необъяснимой тревоге, почти панике. Выпить воды и перевернуться на другой бок не помогало. Помогало другое: Найджел вставал с кровати и брался за карандаши — сопутствующая одышка постепенно сходила на нет, и колотящее ребра сердце все меньше стремилось вылететь наружу. Ночные портреты Адама выходили напряженными, живыми и динамичными, а сам образ получался столь цельным, словно бы Найджел рисовал его с натуры, но Жаклин они никогда не нравились. Как-то раз она подсунула ему визитку центра психологической помощи жертвам домашнего насилия. Найджел послал ее к дьяволу — теперь еще и она норовит отдать его на лечение? Мало ему Адама? С того дня он рисовал его лицо только когда ночевал один. Наутро листы превращались в изорванные клочья. В те ночи, когда Жаклин оставалась с ним до утра, Найджел маялся, ворочаясь под ее сопение до рассвета, но это все лучше, чем когда единственно близкие друзья считают тебя психом.       — Что хотел от тебя Уэйн? — Адам угрожающе навис над ним.       — Напоить, очевидно, — Найджел криво усмехнулся собственной шутке, не смешно разве? — Я на полицейском допросе?       — Допрос будет завтра, — сообщил Адам. — Ричард приедет без четверти восемь. А ты свой зад поднимешь не позже семи. Я не собираюсь из-за тебя задерживаться.       — Почему я вообще должен куда-то ехать! — выдал Найджел с закипевшей в нем злостью и одновременным непониманием: сколько можно одно и то же повторять! — Хватит мною распоряжаться! Ты мне не хозяин! Катись ты к черту, Адам!       Из того, что последовало дальше, Найджел помнил лишь то, что Адам схватил его за шиворот и куда-то потащил. Найджел только успевал перебирать заплетающимися ногами. Голову вдруг обожгло потоком холодной воды, а носом он едва не уткнулся в слив раковины. Он пытался сопротивляться, ударить Адама по рукам, но толку в этом было не более, чем прикрывать второй ладонью ухо, чтобы туда не натекла вода. Адам был сильнее, и его полицейские замашки уложили бы и трезвого, не говоря уже о том, кого еле держали ноги.       Лишь только когда Найджел глотнул воды и закашлялся, Адам его отпустил, закрутив кран.       — Рехнулся? — вскинулся Найджел, выпрямляясь. Он зачерпнул рукой не успевшую сойти воду и бросил ее мокрой горстью в Адама, если, конечно, водой можно бросаться.       На пол попадали мокрые кляксы, хотя что-то долетело и до Адама.       — Охладился? — Адам проследил за его действиями нечитаемым взглядом, затем кинул ему полотенце.       Вода, стекающая с волос, уже напитала влагой ворот его светло-голубого хлопкового свитера — останутся разводы, если не постирать прямо сейчас. Найджел назло вытерся рукавом.       — Почему ты меня никогда не любил? — полотенце полетело обратно в Адама. — Зачем вообще забрал из приюта? Зачем это все?       Что именно подразумевалось под «этим всем», Найджел бы и сам не ответил. Все сразу. Зачем было оформлять над ним опеку, если могли найтись люди, готовые стать ему настоящими родителями? А тащить в компанию, где ему самое не место? Зачем, в конце концов, лить на его голову ледяную воду?!       — О любви поговорим завтра, — угрюмо ответил Адам. — Иди спать.       Отступив назад, Адам кинул полотенце в корзину для стирки и вышел из ванной, направляясь в кабинет, а Найджелу только и оставалось, что ввалиться в свою комнату. Дверь захлопнулась с демонстративным грохотом.       Наутро рядом с пиалой горячей каши Найджела ждала таблетка аспирина и стакан минералки. Без последних двух он бы сдох! Найджел благодарно кивнул сидевшему за столом Адаму, уже одетому с иголочки, в то время как он сам приперся на кухню в пижамных штанах — ничего, у него еще было в запасе время, примет душ и оденется позже. Найджел поковырял ложкой бесцветную жижу, больше размазывая ее по стеклянным краям, нежели зачерпывая, но что-то он в себя все же запихнул. Овсянку он ненавидел, — не иначе как эту дрянь придумали для наказаний провинившихся. Когда аспирин подействовал и его перестало мутить, Найджел соорудил себе овощной сэндвич, на всякий случай — два, и поставил тарелку со вторым перед Адамом. К сэндвичу тот не притронулся, игнорируя и угощение, и самого Найджела. Весь завтрак прошел, как и начался, в полной тишине.       Ничего нового в поведении Адама не было, сколько Найджел себя помнил, Адам поступал так всегда: наказывал за провинность невниманием. Обычно он игнорировал его всего несколько часов, но порой демонстративная отстраненность растягивалась куда дольше; однажды Адам не разговаривал с ним все полмесяца. Первую неделю Адам делал вид, что не замечал его присутствия, а потом уехал в командировку, не попрощавшись. Найджелу было девять, и так долго с ним молчали впервые. Все шестнадцать дней он сходил с ума: сначала от страха, что Адам не заговорит с ним больше никогда, а затем от того, что Адам и вовсе его бросит. Или уже бросил. За десять дней его отсутствия воображение Найджела нарисовало самые мрачные картины будущего, и в каждой из них вместо Адама домой приходил офицер из опеки и увозил его обратно в приют. Изо дня в день Найджел с ужасом ждал рокового стука в дверь, сбегал с уроков, чтобы его не забрали прямо из школы, и не выходил из дома без особой надобности, дабы не облегчить офицеру работу. Очередной женщине, нанятой для него няней, Найджел, естественно, доверить свои страхи не мог и боролся с ними по ночам в одиночку, настолько храбро, насколько получалось, и даже практически не плакал в подушку. По утрам, едва проснувшись, он замирал под одеялом и прислушивался, не звучат ли в гостиной посторонние голоса. К счастью, такие доносились только из телевизора. Когда порог квартиры переступил не офицер, а все-таки Адам, Найджел не отлипал от него ни на минуту. К тому моменту Адам его уже простил, обнял и даже не выставил прочь из ванной, пока принимал душ. Вместе они поели, вдвоем, — няню Адам отпустил до утра, — и это был один из самых счастливых ужинов Найджела, какие он помнил. После, отправив его умыться и почистить зубы, Адам лег с ним в кровать и почитал какую-то книжку. Найджел не запомнил, какую, он просто слушал его низкий, бархатистый голос, изо всех своих детских сил борясь с подступающим сном. Он так не хотел, чтобы вечер заканчивался! Наутро Адама снова не было рядом.       В свои тринадцать Найджел, конечно, уже перестал бояться визита службы опеки. Стоило отдать должное, какую бы провинность он ни допускал, Адам ни разу не пригрозил ему возвращением в приют — ни единого слова, и страхи, взращенные испуганным малышом, отступали вместе с его уходящим детством. Уже не ребенок, но еще не взрослый, однако методы воспитания Адам к нему не поменял, и тот раз был далеко не последним, когда Адам от него отстранился. Однажды, решив преподать ему урок вежливости, Адам запретил разговаривать с ним еще и Магде, их домработнице.       — Как считаешь, Найджел, что отличает вежливого человека? — спросил его Адам.       Найджел пожал плечами с показным равнодушием. Он знал, что ему влетит, и уже успел приготовиться и к нотациям, и к неминуемым последствиям.       — Вежливого человека, запомни, отличает доброжелательное отношение к собеседнику.       — Я уже тысячу раз говорил, что больше не ем мясо, — процедил Найджел. — Зачем класть в омлет ветчину?       — У Магды полно других дел, кроме как запоминать все твои выверты, — отрезал Адам. — Это правда, что ты ее обозвал?       Найджел скрестил руки на груди: значит, кухарка все-таки наябедничала.       — И что теперь? — он взглянул на Адама с вызовом. — Выплати ей компенсацию!       — Тебе стоит научиться ценить чужой труд, — Адам посмотрел на него тяжело, в упор. — Я распоряжусь, чтобы Магда для тебя не готовила и не отвечала никаким просьбам. Комнату убираешь отныне сам. Срок распоряжения месяц, дальше — посмотрим.       Найджел выслушал приговор, за малым не открыв рот.       — Хочешь, чтобы они надо мной посмеялись? — выпалил он, имея в виду Магду и новую гувернантку. — Хочешь перед ними меня унизить?       — Не более чем тебе — других.       — Мстишь мне, да? — выпалил Найджел. В глазах защипало от злых слез.       Для него, брошенного друзьями, эти две женщины остались единственными, с кем теперь строилось его ежедневное общение. Ладно, он уже приготовился к очередному отчуждению, но кем Адам выставляет его в глазах обслуги? Провинившимся щенком, которого всегда можно пнуть ботинком? Найджел отвернулся и уставился в стену, показать Адаму слабость было бы с его стороны еще большей слабостью.       — Месть? О чем ты?       — О том, что выбрал тогда меня, а не ее!       Найджел никогда не называл ее Джанет, словно бы одно только упоминание имени могло вернуть ведьму в их жизнь. В силу возраста он не мог помнить точно, но, судя по всему, эти двое расстались уже через месяц после того как Адам притащил к ним «маленького идиота» — никакие закрытые двери не могли заглушить ее недовольных криков и ругательств.       — Зачем ты отобрала у него печенье? — голос Адама в недовольстве не уступал. — Я купил его специально для Найджела.       — Он наказан! Может, так до него дойдет, что писать надо в туалете, а не в кровать!       — Да он же спал! Думаешь, он нарочно это делает? Позлить тебя? Пропусти, Джанет. Пойду сам уберу!       Найджел покосился на раскладушку — на мокрое пятно на простыне. Он уписался днем, когда Джанет уложила его спать. Спать он не хотел, но она пригрозила ему наказанием, если он встанет с кровати до вечера, и Найджел, промучившись, все-таки уснул. Проснувшись, он даже не сразу понял, что лежит на мокром. Он переоделся в сухое, но справиться с постелью самому не получилось. Ему было так стыдно, и он ни за что не хотел, чтобы Адам увидел это пятно. Найджел торопливо бросил поверх него свою одежду — ту, что лежала выглаженной стопкой на кресле. Дверь открылась.       — Ты видишь? Он же слабоумный! — Джанет по достоинству оценила его навыки маскировки. — Теперь еще и одежду стирать. Все, никакого печенья до конца месяца! Устало вздохнув, Адам подошел к раскладушке, отделяя то, что необходимо постирать, от того, что не пострадало.       — Я запишу его к врачу, — сообщил он, складывая вчетверо простыню с мокрым пятном. — Посмотрим, что можно с этим сделать.       — Если его не отвезешь ты, я сама это сделаю! С меня хватит!       — Я же сказал, что займусь. — Желтые шорты и футболка тоже пойдут в стирку. — Утром, как только откроется запись.       — А я не про врача, — Джанет уперла руки в боки, уставившись сначала на Адама, а затем на Найджела — с нескрываемой злостью. Найджел попятился. — Я серьезно, Адам, кончай играть в спасителя. Верни его в приют. Ты не бог, чтобы отвечать за его несчастья.       Найджел, до этого крепко прижимавший медведя к груди, услышал страшное слово «приют» и расплакался. Пожалуйста, только не туда! Он будет, будет хорошим и послушным!       — Не будь такой сукой, Джанет, — процедил Адам, подхватывая лопочущего извинения ребенка на руки. Он все еще оставался в форме полицейского, и от него пахло потом и пылью. От резкого запаха Найджел чихнул, отчего на лицо Адама брызнули его слюни и сопли. — Хорош реветь, — Адам только поморщился, но ругаться не стал. Достал из нагрудного кармана носовой платок и, улыбнувшись, вытер Найджелу нос и щеки. — Как насчет проветриться? — обратной стороной платка Адам вытер лицо и себе, немного блестящее от жира.       — Твой ужин готов! — взвилась Джанет. — Куда ты собрался?       — Спасибо, уже наелся, — Адам обошел ее в дверном проеме с Найджелом на руках.       Они гуляли, пока не стемнело. Адам купил ему печенья и йогурт, а себе не купил ничего. Найджел спросил почему, и Адам ответил, что поел на работе. Похоже, на работе его кормили плохо, потому что живот у Адама постоянно ворчал.       — Про приют забудь навсегда, — сказал Адам, крепко держа его за руку. — Я не позволю никому тебя туда сдать. Обещаю.       Сидя на скамейке, поверивший его обещанию Найджел расправился с угощением с неистовой жадностью — он был еще тем сладкоежкой; скоро от усталости его склонило в сон. Он уснул у Адама на руках, обвив его за шею и устроив голову на плече, а проснулся уже дома глубокой ночью — снова от криков. Адам ругался с Джанет до самого утра, а вечером, вернувшись с работы, собрал вещи, свои и Найджела. Первые сутки Найджел провел в полицейском участке, Адам спал на полу, он — на диване. Найджелу очень понравилось их бродяжничество, никто больше не отбирал у него печенье и не кричал. Днем в кабинете Адама он тихонько сидел на диване и никому не мешал, увлеченно наблюдая за полицейскими. Адам был самым красивым и, наверное, самым храбрым — никто ему здесь не перечил.       Но страх, что Адам вот-вот передумает и отвезет его в приют, Найджела все еще не отпускал. Какой-то толстяк в полицейский форме был на стороне Джанет и убеждал Адама перед ней извиниться и сделать, как она хочет. Найджелу он сразу не понравился: ни его красное круглое лицо, ни как от него пахло — противно. От Адама пахло иначе: его запах успокаивал. Завершив дежурство, Адам привез Найджела в их новый дом. Теперь они будут жить в одной комнате. Здорово! И у них будет соседка прямо за стенкой — женщина, показавшаяся Найджелу очень пожилой. Поначалу Найджел боялся оставаться с ней наедине, но она оказалась к нему добра, никогда не ругала и даже угощала конфетками-леденцами, и никто из них больше никогда не видел ведьму Джанет.       Что касалось того инцидента с Магдой, за сорвавшееся в ее адрес ругательство она простила его в тот же день.       — Что вам приготовить на ужин, мистер Уилбер? — спросила она, встретив Найджела на кухне. Тот критически рассматривал кастрюли, чтобы отварить спагетти.       — Вам запрещено мне готовить, — бросил он колюче: можно за ним хотя бы не шпионить?! Найджел захлопнул дверцу навесного шкафа. — Разве Адам вам не ясно сказал?       — Вполне ясно. Но, думаю, у вас есть дела поважнее. Я слышала, вы начали посещать художественную школу.       Найджел посмотрел на нее недоверчиво.       — Завтра у меня второе занятие.       — Уверена, учитель вам уже дал задание. И подготовиться к нему нужно как следует, — она улыбнулась и посмотрела на Найджела с непонятной ему теплотой. — Иди занимайся. Готовить ты еще успеешь научиться, — она потрепала его по макушке, впервые позволив себе и подобный фамильярный жест и обращение по имени. — Мы ничего ему не скажем.       Через неделю Магда снова забыла, что он отказался от мяса, и приготовила мясное рагу. Найджел не стал от него отказываться вслух, но и есть не смог. Тарелку он утащил к себе в комнату и, улучшив момент, отправил содержимое в унитаз. В конце концов, от голода никто не умирал за один день. Конечно, он боялся вызвать у Адама гнев, но лучше уж пусть тот взбесится — гораздо страшнее встретить в его глазах не ярость, а разочарование. Укор в глазах Адама был невыносим. За укором следовала пустота и ненавистная Найджелу тишина.       Тишина все же пришла, Адам не вернулся домой ночевать. Так уже случалось не раз и повторялось все чаще: Адам оставался в офисе ночами. И этот человек, приходящий домой исключительно затем, чтобы сменить рубашку и костюм на свежие, решил читать ему нравоучения?       И хотя назначенный Адамом месяц практически истек, в их запланированные ирландские каникулы Адам отправился в Дублин один. Или не совсем один — после его возвращения Найджел обнаружил в ящике его стола коробочку с ювелирным украшением. Если бы Адам узнал о том, что он рылся в его вещах, Адам бы ему голову свернул, в этом Найджел даже не сомневался, но ему надо было непременно знать наверняка: женский парфюм на вещах Адама — это серьезно? Идиотка Магда тоже несла какую-то чушь о том, что хорошо бы у мистера Норманда наконец-то все сложилось. Найджел кивал молча и проверял ящики стола ежедневно. Браслет. Серьги. С замиранием сердца Найджел ожидал увидеть новую коробочку — с кольцом, но от Адама вдруг стало пахнуть как прежде. Парфюм был его и только его, без примесей. Магда приутихла с болтовней, а к Найджелу наконец вернулось спокойствие: больше никаких кошмаров о мачехе и их совместном ребенке. Родном ребенке. О Джанет Найджел больше никогда не заикался.       Сейчас, в двадцать один, Найджел готов был воздать небесным силам любые молитвы, лишь бы кто из любовниц Адама родил ему сына, и Адам, наконец, от него отстал и макал бы в ледяную воду головы родных отпрысков. После вчерашнего Найджел до сих пор себя чувствовал чем-то средним между нассавшим в постель щенком и школьником, в рюкзаке которого папа нашел дневник с плохими оценками и начатую пачку сигарет. До офиса они ехали все в том же душном молчании, что царило на кухне часом ранее.       Каждое утро Адам начинал с «Файнэншлс» и не терпел за чтением посторонних звуков, поэтому не играло даже радио. Найджел мог развлечь себя разве что разглядыванием улиц, но стоило повернуть голову сколь-нибудь иначе, чем ровно перед собой, аккурат Бакстону в затылок, его снова начинало подташнивать.       — Повторение вчерашнего недопустимо, — произнес Адам, не отрываясь от разворота. — Если ты не понимаешь слова, я буду вынужден принять меры, — обещанный накануне полицейский предсказуемо начал с угроз. Что именно Адам для него приберег, игру в полицейского плохого или очень плохого, Найджелу еще предстояло узнать.       — Я еду с тобой в твой офис, что не так? — он покосился на Адама и хотел было добавить, что тот вполне может не изменять методам и просто не обращать на него внимания, скажем, до конца месяца, но с похмелья Найджел соображал медленно, и Адам его опередил.       — Из всех договоренностей ты выполнил хотя бы эту, — Адам перелистнул страницу. — Все лучше, чем ничего? Я должен радоваться?       — Я не давал тебе слова не общаться с Джеральдом, — возразил Найджел.       — Разве я просил твоего слова?       Еще одна страница чертовой газеты перевернулась. Адам вообще их читает или только делает вид?       — Я уже молчу о том, в каком состоянии ты добрался до дома, — продолжил тот.       — Меня подвез Джеральд. Волноваться не о чем.       — Отлично. Отправлю ему ноту благодарности за то, что не оставил тебя валяться под фонарем.       Последнее Найджел оставил без ответа: разве Адам поверит, что не в такое говно он был, когда садился к Уэйну в машину? Да, с алкоголем он, конечно, перебрал, но не стоял он на ногах не от выпитого, а потому что его укачало.       — О встрече я пытался тебя предупредить днем, — тихо сказал Найджел.       — Меня не надо предупреждать, — Адам отсек. — Меня надо слушать. Почему я должен приходить домой и вместо уюта и отдыха разбираться еще с твоим внезапным исчезновением?       — Научись отвечать на звонки, и, о чудо, для тебя сократится столько всего внезапного! — не выдержал Найджел: ну что за глупые нотации? Довольно.       Ричард покосился на него в зеркало. Да ну и пусть пялится! Только бы еще за дорогой следил: от резкого входа в новый поворот Найджела качнуло и снова замутило.       — Все это следует прекратить немедленно, — Адам вынес вердикт. — И не надо мне заливать в уши про друзей и одинокое детство!       Найджел поморщил лоб: когда бы он об этом говорил? Он напряг память, но он так и не вспомнил, чтобы эта тема вчера поднялась. И тем не менее, даже если и так… В общем, пусть Адам теперь не обижается!       — А что из этого ложь? — спросил Найджел. — Да. Сначала ты забрал у меня старых друзей, теперь не даешь завести новых!       — Джеральд Уэйн не друг!       — А кто друг? Ты, что ли? — хмыкнул Найджел.       — Что смешного?       — Так что же ты, дружище, даже не приехал на вручение диплома? — Найджел посмотрел на него в упор: тротуары его больше не интересовали.       — Я обещал, что не потревожу тебя, пока ты будешь в Париже, — напомнил Адам. — Я всего лишь держал слово. И я полностью в курсе твоих успехов, Найджел, — с ответом Адам помедлил, следом стало ясно отчего: — твои преподаватели отзывались о тебе очень высоко.       Найджел обескураженно моргнул: что еще за хрень Адаму вздумалось нести? С так называемым обещанием было давно уже все понятно, но вот с остальным… Какие еще преподаватели? Когда бы Адам с ними встречался? В Париже и духу его не было, или?..       — О-о, так это я тебя недооценил! — протянул Найджел, силясь переварить услышанное. — Я думал, тебе докладывали только с кем я трахался.       Бакстон негромко кашлянул, напоминая о своем присутствии, как будто о нем можно было забыть! Но прямо сейчас Найджелу было плевать — да пусть хоть сама королева сядет в их машину! Едва ли что-то еще его могло смутить больше, чем то, что он услышал. Заявление Адама окончательно разрушало все представления Найджела о его жизни в Париже. Уж не было ли в том следов Адама, что профессор Бюжо обратил на него внимание лишь в последний год, а прежде будто бы и не замечал, хотя по успеваемости Найджел был далеко не последним студентом? Не было ли это, так сказать, личной просьбой, не поощрять? Да если бы не проснувшееся в нем упрямство, Найджел дважды порывался бросить Академию или перейти на курс архитектуры! Он ведь едва и сам не поверил в свою абсолютную бездарность! Найджел досадливо скрипнул зубами.       — Нравится тебе или нет, но сегодня вечером я пишу картину для друзей Джеральда, — произнес он, решившись. — И мне безразлично твое к этому отношение.       — Ты о чем? — Адам задал вопрос угрожающе тихо: уж лучше бы ему заткнуться.       Но Найджел ответил:       — О картине для друзей Джеральда.       — Каких друзей?       — Джеральда, — упрямо повторил Найджел.       — Ясно, — на обдумывание Адам взял себе несколько секунд, затем вынес приговор: — Начиная с сегодня, вечера ты проводишь дома. Если к концу недели станет понятно, что тебя можно выпустить на улицу, я уберу от тебя охрану.       Найджел поднял на него изумленное лицо. Казалось, ничто за сегодня его не могло удивить больше, но Адам, похоже, решил себя превзойти. Найджел даже не нашелся с достойным ответом: Адам это всерьез? Приставить к нему кого-то из своих бугаев, чтобы держать под замком? У него совсем поехали мозги от работы? Не все судьбы мира он держит в своих руках, и Адаму, видимо, стоило напоминать об этом как можно чаще.       — И когда мне сказать Джеральду, что вынужден бросить уже начатую картину? Прямо сейчас? — Найджел достал из кармана пиджака телефон, ни секунды не сожалея о своей лжи. — Дождаться ланча? Какое время кажется тебе более подходящим для скандала?       Адам швырнул смятую газету на сиденье. Найджел отвернулся в окно.       У здания офиса машина остановилась через четверть часа. Адам поправил узел на галстуке, затянув туже. Найджел, наоборот, свой ослабил.       — Машина понадобится к обеду, — сообщил Адам Ричарду. — Уточните у Линды, где именно будет забронирован столик, «Англер» или «Блеклок», — отдав распоряжения, он вышел.       Найджел собрался последовать его примеру, но его остановил голос Бакстона.       — Очень предусмотрительно со стороны Джеральда Уэйна, еще не зная, дадите ли вы согласие писать, заранее обеспокоиться необходимыми материалами для картины, — усмехнулся он. Найджел вопросительно на него посмотрел. — Насколько я понимаю, ваша встреча состоялась вечером, когда магазины закрыты. Или интуиция мистера Джеральда Уэйна поражает точностью или вы, — выдохнул Бакстон с усмешкой, — сильно недооцениваете мистера Норманда. Вашими руками Уэйны превращают мистера Норманда в посмешище для всех сотрудников.       Найджел оставил его отповедь без ответа. Просто открыл дверь и просто вышел из машины. Было только начало дня, а эти двое из него уже выжали все соки. Действительно, он сглупил. Едва ли кто поверит, что работать над картиной он станет фломастерами из детского отдела круглосуточного супермакета. Но что касалось посмешища, в посмешище Адама может превратить только сам Адам: никаким Уэйнам это не под силу. Адам не был пущенной по рельсам вагонеткой, чтобы терять над своей жизнью контроль.       — Спасибо, что не заставил вытаскивать тебя силой, — Адам посмотрел на него, вылезшего из машины, с нескрываемым упреком.       Найджел не стал объяснять, почему задержался.       — На каком этаже мой кабинет? — запрокинул он голову.       — На моем.       — Как мне следует к тебе обращаться?       — Как и дома, — Адам нахмурился. Ситуация его нервировала. — По имени.       — А как же твой хрупкий авторитет? Не надорвется?       Ответ Найджел знал наперед: им будет гораздо легче прийти к соглашению, если он не станет всякий раз демонстрировать свой характер и перечить — Адам очень любил эту пластинку, но сейчас она почему-то не заиграла. Вместо этого его ладонь легла Найджелу на плечо. Красноречиво поддерживающий жест? Ну и для кого это представление? Не говоря ни слова, Найджел сбросил его руку и направился к стеклянным дверям.       Он был в этом здании лишь однажды, да и то, когда на этаже не осталось никого, кроме Адама, даже секретаря. Найджел и сам задержался в школе до позднего вечера — играл явившегося Мэри ангела в рождественском спектакле для родителей. После спектакля Ричард отвез его не домой, а почему-то в офис. Зачем, выяснилось довольно быстро, когда Адам пригласил его в ресторан поужинать, видимо, загладить вину за свое отсутствие на представлении.       За прошедшие годы в кабинете Адама ничего не поменялось, разве что на карте напротив президентского стола существенно прибавилось флажков. Неоновая карта занимала от всей стены треть, и Найджелу вовсе не требовалось к ней приближаться, чтобы ее рассмотреть. А еще он помнил, что в темноте она могла светиться линиями и точками, превращаясь в стильный элемент декора — увидев ее впервые, он был впечатлен.       Адам обошел стол и тоже остановился напротив стены.       — Латинская Америка? Уже? — Найджел удивленно на него обернулся.       Он не думал, что Адам заинтересуется этим регионом. По сути, ему и дела не должно быть, куда Адам Норманд запустил щупальца, и не стоило бы и разговор заводить разговор, — Найджел поспешно вернулся к разглядыванию карты.       — Нет. Это территория Уэйна, — раздалось за спиной.       Сложить свои обрывочные знания о бизнесе Адама оказалось и легко, и одновременно сложно — в мозаике критически не доставало элементов. Мельком Найджел когда-то слышал, что Уэйн забрал себе в Северной Америке Штаты, в то время как Адам успел занять позиции лишь в Канаде. Выходит, Уэйн укрепился за три года столь значительно, что, как бы Адам ни старался держать ситуацию под контролем, один он не справлялся. Вот тебе и вагонетка. Выходит, будь Найджел не в Париже, а рядом, как Адам того и хотел, подобного бы не случилось: Адам доверил бы ему часть своих дел, оставив себе время обуздать Джека Уэйна.       — Вам следует использовать флажки разного цвета. Так станет нагляднее, кто кого нагнул, — проговорил Найджел сквозь нарастающее раздражение. Третье «выходит» лежало на поверхности самым очевидным образом.       — Полагаю, советы подобного уровня не твой максимум, — Адама его выпад не тронул, что только разожгло в Найджеле злость.       Оторвавшись от заклейменной монограммами карты, он пожал плечами с намеренным безразличием: кто знает, — но едва ли Адам поверил в его равнодушие. Он бы и сам себе, впрочем, не поверил — с Найджелом было так всегда: все на лице написано. Черт, почему он чувствует за вину за то, что Адам дал себя обойти? Это ведь не его ведь проблемы, точно не его!       — Попрошу Линду показать мне кабинет, — произнес Найджел, из кабинета Норманда хотелось выйти как можно быстрее.       — Присядь, — Адам отложил внушительную стопку бумаг на край стола и указал Найджелу на кресло за своим столом.       Ну что за театр опять? Зачем ему садиться в кресло Адама? Но Адам лишь повторил свой требовательный кивок: сядь, наконец.       Рассказ Адама начался с событий семилетней давности — не тот срок, чтобы забыть. Адам помнил все в хронологической точности, ему помогала карта. Первыми были Ливерпуль и Лидс, следом присоединился Глазго. Мюнхен, Кельн и Гамбург. За ними — Амстердам, Антверпен и Брюссель. Немногим позже настал черед Милана, Рима и Мадрида. Следующей Адам назвал восточную Европу — Прага и Варшава. Как Найджел и думал, европейское направление развития Адам взял на себя, а вот Штаты, изначально и так лежавшие под Уэйном, не стали сильной стороной — Найджел запомнил абсолютно правильно. Африку с Уэйнами они делили пополам, но что касалось Южной Америки, значительную часть рынка Уэйны подмяли под себя у Адама под носом. Со дня на день Джек передаст дела по Латинской Америке племяннику и займется новыми направлениями. Недавняя кончина президента Боливии, безусловно, отсрочила его планы, но Адам понимал: нестабильная политическая ситуация в регионе не будет длиться вечно, и очень скоро этот кусок на атласе мира будет подан к столу Уэйнов как основное блюдо. Это не стало сюрпризом, Адам ясно видел усиление Уэйнов и знал о каждом их шаге, но воспрепятствовать никак не мог — его не хватало на все. Адаму оставалось держать голову холодной и сделать ставку на опережение, отпустив то, что уже ушло, и побороться за будущее. И у него получилось: в Азию он успел войти первым и теперь мог уравновесить силы.       Японские острова еще не были помечены на карте монограммой «УН» на карте, но Найджел узнал, что пять японских юридических контор желали выйти из тени на токийские рынки. Адам мог им помочь. А они — ему. Пятерых было вполне достаточно, однако Адаму удалось привлечь семь. Адам был убежден, что Тихоокеанская Азия все еще держала ключи к бескрайним возможностям.       Адам говорил кратко и сжато — не поймет только ребенок. На миг Найджел словно бы вернулся в свое детство, когда говорили друг с другом часами — спокойно и открыто, и когда понимали друг друга с полуслова. Затем Адам все сломал. Абсолютная, безраздельная власть в компании стала для него путеводной звездой на целые годы, а обо всем остальном он попросту забыл. А вот Найджел, напротив, помнил хорошо, сколько раз они не поехали на каникулы, но не потому что он был наказан, а оттого, что Адаму надо было работать. Не забыл и как отмечал в одиночестве Рождество, даже Магды не было рядом, а Адам снова работал — в командировке в Африке. Помнил, как они начали отказываться и от совместных уик-эндов. Променяв семью на амбиции, Адам без сожалений поднес ее на алтарь своему новому богу, но бог Адама оказался ненасытен и требовал себе теперь новую жертву, и уже не от Адама.       — Тебе следует появиться на совете директоров, — Адам подвел рассказ к завершению. — Как можно скорее.       — Это когда же?       — В июле.       — Думаешь, после ужина с Уэйнами кто еще остался? Кто не раскусил твой план на этот стул? — Найджел постучал ладонью по кожаному подлокотнику. — Кому-то охота смотреть на выставочный образец?       — В этих стенах решения принимает тот, у кого больше мозгов. А те, у кого меньше, подчиняются, охота им или нет.       — Они правда позволяют тебе это? Остальные директора? — спросил Найджел, подняв на Адама глаза. Все это время он неотрывно смотрел на карту, борясь со своими такими противоречивыми чувствами: он не обязан во все это ввязываться.       — Люди, работающие в этом здании, довольно опытные юристы. Им вполне по силам выстроить беседу так, чтобы не ставить себя в затруднительное положение.       — Наверняка они мечтают перерезать тебе горло, — заключил Найджел. — А после твоего собрания ножи полетят и в мои фотографии.       Адам уперся ладонями в стол.       — Все, что я делаю, я делаю для твоего будущего, — он внимательно посмотрел Найджелу в лицо.       Найджел криво усмехнулся: спасибо, он уже это слышал десятки раз.       — Не спорь. Я знаю, как лучше. И если мы перестанем тратить время на бессмысленные и бесполезные ссоры, ты и сам все скоро увидишь.       За мечты надо биться, иначе их безжалостно растопчут — Найджел знал это лучше других. Мало кто из его сверстников вынужден был сопротивляться родительской воле, как изо дня в день это приходилось делать ему. Но куда делась вся вчерашняя бравада послать Адама с его конторой к чертям? В «Уэйн Норманд» ему не место, его настоящее — перед мольбертом, а не за столом, заваленным бумажками и папками. Найджел с тоской обвел глазами стол Адама: ад. Ну вот что, что с ним не так? Любому другому он бы не позволил ничего из того, что Адам с ним проделывал, — за одну только вчерашнюю выходку сунуть его головой под воду Найджел разбил бы обидчику нос, протрезвев. Но вместо этого он сидит в кабинете Адама, в кресле Адама и слушает планы Адама на свою жизнь, отмеряя, как крепнет в нем чувство вины за собственные сомнения, — выходит, что Париж так и не научил его бороться?