Дай мне жить

      Утро вошло в комнату, как гость без стука. За пределами комнаты металось и ревело море. Найджел распахнул окно и наполовину высунулся наружу. Белые гребни высоких валов были видны даже отсюда. Его тотчас обдало ветром, по-утреннему прохладным и сырым от соли. Шторм все еще шел с моря, но небо оставалось удивительно ясным: ни облачка. Если погода не изменится, то остров утонет сегодня не в волнах, а в золотых лучах.       Вчерашний ожог исчез как по волшебству. Осталось лишь небольшое покраснение и легкий дискомфорт, если намеренно надавить на кожу. Но даже в этом ощущении было нечто приятное, словно послевкусие вчерашнего дня — вчера ему не приснилось. Он вообще проспал без снов, и впервые за долгое время утро не окатило его душным стыдом. Найджел чувствовал себя крепким, полным энергии и хмельным от счастья, новый день будто рождал его заново. Накинув халат, он с жадностью оглядел вчерашние покупки. Адам просто свалил все на стол варварской кучей. Ну чего еще от него ожидать, — улыбка растянула губы.       Из неровной, накренившейся стопки Найджел осторожно вытянул альбом. Листы плотной рисовальной бумаги еще сохранили горьковатый запах дерева, и Найджел уткнулся носом в гладкий разворот — один из лучших запахов на свете! В памяти тут же ожил образ. Мужчина в кабриолете. С ветром в волосах и дорогой навстречу приключениям и сверкающему солнцу, какое сопровождало их путь из Никосии. Естественно, это был Адам. Найджел захлопнул альбом и сунул под мышку вместе с парой карандашей. В комнате оставаться не хотелось — умоется позже.       По пути на террасу Найджел решил заглянуть к Адаму в спальню — вдруг он еще там — и пожелать «доброго утра». Он не посмотрел на часы, но раз у Адама были намечены дела, тот должен был уже проснуться. Дверь оказалась не заперта, и Найджел даже не стал стучать: просто уверенно повернул ручку и вошел.       И застыл.       Кровать действительно была занята — только в ней лежал не Адам. На кремовых простынях, раскинувшись, беззаботно спал какой-то парень. Абсолютно голый.       На миг Найджела словно ударило током, он оцепенел, даже дыхание перехватило. Он не мог понять — что делает этот человек у Адама? В комнате. В его постели. И зачем тюбики, небрежно оставленные на тумбочке, так красноречиво намекают на то, что здесь происходило?       Понимание пришло не сразу, а как горячая волна после первого столбняка. Найджел поймал себя на том, что смотрит на этого чужака так, как смотрят ревнивые наложницы в гареме: с горечью, злостью и странным жгучим любопытством. Его взгляд скользил по телу, но не от восхищения, а от болезненной необходимости увидеть, понять — измерить.       Парень лежал на животе, одна нога вытянута, другая согнута в колене. Руки спрятаны под подушкой. Лица Найджел не видел, только накачанные спину, плечи и такие же крепкие ягодицы.       Карандаш выскользнул из-под мышки и с глухим стуком ударился об пол, дважды подпрыгнув на паркете.       — Проклятье… — беззвучно прошептал Найджел.       Сердце ухнуло вниз, он метнул быстрый взгляд на постель, но парень даже не шевельнулся: его ровное дыхание осталось глубоким.       Найджел сделал шаг ближе. Потом еще, готовясь к тому, что гость мог в любой момент открыть глаза. Но ему нужно было видеть лицо. Нужно было знать, кто осмелился спать на месте, которое он сам…       Мысль оборвалась. Его собственное желание оказалось таким острым, что язык не повернулся его назвать. Не то что слова — даже внутренний голос споткнулся. Он не мог признаться себе, что именно «хотел». Но он знал другое: это место принадлежало ему. Не случайному незнакомцу с упругим задом. Это место заслужил он сам.       Сначала сквозь черные волосы, упавшие на высокий лоб, обозначилась линия виска. Потом профиль, — крадучись, Найджел наконец обошел кровать. Он резко задержал дыхание. Это было красивое лицо. Даже слишком. Ступая к изголовью, он все еще надеялся на обратное: ну ладно тело, как у местного Адониса, — пусть будет. Но лицо? Лицо ведь часто подводит.       Как бы не так, Найджел. Как бы не так.       Греческая кровь угадывалась во всем: прямой нос, резкие скулы, густые брови, длинные изогнутые ресницы. Уголки губ оставались дерзко-расслабленными, словно даже спал этот мужчина с осознанием собственной привлекательности. На лице и шее темнела щетина, несколько дней небритая, придавая ему еще и мужественности. Как будто ему и без того выигранной генетической лотереи было мало!       Найджел осмотрел его не как художник — иначе. Каждая секунда зрелища причиняла почти физическую боль, словно нож снова и снова вонзали в грудь, но он не мог оторвать взгляд. Чуть глубже, чуть точнее: в каждом изгибе тела, в каждой черте лица таилась угроза.       Найджел вышел из комнаты тихо, но поспешно. По коридору он шел крадучись, на автомате, и лишь на середине лестницы, когда спальня осталась далеко позади, осознал: ступает так, будто все еще прячется. Будто это он виноват. Будто это он застигнут на месте преступления.       На террасе его встретила прислуга. Велев принести ему стакан воды, Найджел плюхнулся в кресло. Альбом и карандаш он бросил на стеклянный столик. Замер. И только потом резко выдохнул с досадой, вспомнив: черт, карандаш. Он так и не поднял тот, что выронил в комнате. Так и остался там, у кровати…       Так что?.. Значит, Адам спит еще и с мужиками?       Последняя мысль, — словно бы до Найджела только дошло, — сошла точно лавиной. Ну как так? Он помнил женщин — одну, другую, третью — и ни одного мужчины. Тогда выходит, что и их поцелуй не был вопиющим грехом? Не настолько был возмутительным, как Адам пытался выставить? Смешно ведь и думать, будто именно тот случай и разбудил в Адаме гомосексуальные желания. Если уж прямо сейчас в его постели валяется кто-то с яйцами, а не с вагиной — значит, удар был вовсе не за то, что губы Найджела оказались не женскими.       Вместе с водой прислуга притащила поднос: кофе, омлет, свежие овощи, тосты с сыром — как будто он просил! Но отсылать назад Найджел не стал, запах еды мгновенно свел желудок. Сделав глоток воды, он вонзился зубами в тост, будто выгрызал не мякиш, а сердце. Не хлебу, а тому, спящему нагому.       Нет, он решительно не понимал, как это вообще могло случиться… Если факты не подходят к теории — тем хуже для фактов? Ну уж нет! Лицемерие Адама иногда просто не знало предела, но он, Найджел, не был слепым. Еще вчера Адам смотрел на него… Да! Смотрел как на мужчину — Найджел был уверен. Так как же, черт возьми, всего за одну ночь мир успел вывернуться наизнанку? Откуда этот тип взялся? Где — и главное, когда? — Адам успел его подцепить? Они ведь вчера вместе домой пришли…       Все он не съел. Аппетит оборвался столь же внезапно, как и пришел. Найджел взял в руки альбом, но и рисовать перехотелось — какие, к черту, рисунки? Он резко провел карандашом по странице, разрывая грифелем наметившийся набросок.       Он поднял глаза не случайно: заметил движение.       По направлению к нему, легко и уверенно, шагал проснувшийся Адонис. Будто сошел с рекламного плаката: волосы еще влажные после душа, лицо свежее, улыбка доброжелательная — аж до отвращения. Он излучал такую беспечную солнечность, что Найджела едва не затошнило.       — Ты, должно быть, Найджел? — он протянул руку, лучась приветливостью. — Я Костас. Как поживаешь?       Свою руку Найджел протянул не сразу, но все же — в натужно-вежливой улыбке.       — Ты кто-то из персонала? — спросил он холодновато. — Садовник, может?       — Боюсь, что нет, — Костас ответил все той же улыбкой. — Скорее злоупотребивший гостеприимством сосед.       — А-а-а… Тебя проводить?       — Нет, спасибо. Если не против, дождусь Адама в твоей компании. Могу присесть?       Найджел кивнул: ну конечно, только его он и ждал.       — У вас очень красивая вилла, — продолжил Костас, с интересом оглядываясь. — Адам говорил, что долго выбирал дизайнера. Теперь понимаю, почему.       — Да, долго, — протянул Найджел, взглянув на него в упор. — Обычно он придирчив.       Найджел сделал вид, что принялся рисовать недоеденный тост. Очень живописно. Но взгляд то и дело скользил к Адонису. Ну? Он всерьез решил остаться здесь до вечера? Сюр какой-то.       Прислуга принесла отдельный поднос для гостя.       — Ты художник, Адам сказал, — услышал Найджел.       Он кивнул.       — А я увлекаюсь поп-артом. Как хобби.       Найджел поднял глаза: фантастика.       Отделаться от ночного визитера так просто не удалось: зудел, как назойливый шмель. А где он, Найджел, учился? А какой любимый жанр? Портреты? Ого, городские пейзажи? Невероятно! А берется ли за заказы?       Да. Нет. Да, нет, редко — на любые вопросы Найджел отвечал скомканно, односложно и встречных не задавал. Мало чем помогло: через полчаса Найджел знал, что Адонису двадцать восемь, пять лет назад он закончил магистратуру по бизнес-менеджменту в Турине, и что в январе он, Найджел, приглашен на его день рождения. Празднование совпадет с открытием четвертого ресторана — семейный бизнес, — будет та еще вечеринка. За время этого максимально ассиметричного диалога Найджел с десяток раз подумал ретироваться к себе в комнату и каждый раз себя одергивал. С какой стати? Уходить должен не он. Это его дом, его терраса, его завтрак. И его Адам!       — Не возражаешь?..       Найджел снова поднял голову. Эти вопросы когда-нибудь закончатся? Адонис кивнул в сторону бассейна. С завтраком он уже закончил.       Несварения не будет? Вот так сразу после еды — и в воду? Но Найджел только улыбнулся: конечно же, нет, чувствуй себя как дома. И Адонис принял это слишком буквально — стянул штаны и рубашку, остался… совершенно голым. От неожиданности Найджел невольно задержал взгляд на его гениталиях, и досада накрыла Найджела с головой. Даже этим — как там его… Костаса? — боги не обделили.       От любезного приглашения присоединиться Найджел отказался. Ему, как, за компанию нагишом побегать? Впрочем, от Адониса даже вышла польза: Найджел сделал набросок, когда тот, сидя на бортике, болтал ногами в воде. Штрих за штрихом — с мазохистским удовольствием Найджел словно собирал улики.       Но Адам, похоже, и не собирался прятаться от гнева правосудия. Это так он крепко занят? Время близилось только к ланчу, а Адам собственной персоной шел прямо сюда. Найджел приложил ладонь ко лбу, словно козырек от солнца, наблюдая за приближающейся фигурой. Что ж, ему не терпелось поздороваться… Но когда Адам оказался совсем рядом, Найджел захлопнул альбом и вскочил на ноги. Не у шмеля — это у него самого началось несварение. Он не мог видеть Адама. Не после такого предательства.       Добравшись до комнаты, Найджел сразу же отправился под душ. Вода обжигающе полоснула по коже. Зашипев, он убавил напор, осторожно вымазывая на себя гель ладонями, без мочалки.       Капли стекали по лицу, застревали на ресницах, щекоча шею и грудь. Но мысли прилипли крепче мыла. Адам спит с мужчинами. Зудящая правда впилась и не отпускала. Да как он раньше этого не понял? Вот же тупица!       Да, Адам никогда не был из тех, кто любит говорить о себе. Его личная жизнь оставалась за плотной завесой — ни слов, ни намеков, ни случайных деталей. Ну и что? Где были его внимательные глаза художника? Женщин-то он замечал едва ли не сразу, как только какая-нибудь появлялась на горизонте. Почему же тут он ослеп?       А когда это вообще у Адама началось? — спросил себя Найджел. Может, не так давно? Пока он был в Париже? Тогда его неведение еще можно простить. Но слабое оправдание. Слабое. Почему его внимание не зацепило то, каким словом Адам назвал его в дьюти-фри?.. Гул в голове слился с шумом душа. Проклятье. Вот и результат.       Адам встретил его прямо у двери. Найджел вздрогнул — он не ждал никого увидеть в своей комнате, тем более Адама. Из ванной он вышел голым и поспешно, с неловкой небрежностью, подхватил полотенце, чтобы прикрыться.       — Как прошло утро? — спросил Адам. — Мне сказали, бассейн тебя не особенно заинтересовал.       Бассейн-то, может, и заинтересовал. Но уж точно не в такой компании.       — К чему вопрос, если тебе и так обо всем доложили? — фыркнул Найджел, накидывая полотенце на бедра.       — Любопытно услышать именно от тебя, — спокойно ответил Адам.       — Да нормально прошло, — Найджел коротко пожал плечами.       — Костас сказал, что вы уже познакомились.       — Познакомились, — сухо подтвердил Найджел.       И замолчал, глядя Адаму прямо в глаза: ну а ты? Сам ничего не скажешь? Про свое внезапное гостеприимство? Ведь это должен был быть их отпуск. Или хотя бы что-то похожее на него…       Но Адам и не думал объясняться. Вместо этого молча положил на стол карандаш.       — Ты ради этого поднялся с террасы? — протянул Найджел. — Не стоило. Здесь их целая куча.       — Ну что ты, — Адам едва заметно улыбнулся. — Пустяки.       Найджел перевел взгляд на альбом. Один карандаш уже был зажат между страницами. Он поднял глаза и наткнулся на прямой, неотступный взгляд. Найджел вскинул подбородок, напустив бравады: хочешь играть в молчанку? Ну давай. Хочешь что-то высказать — так говори уже. А то стоишь, смотришь… Еще бы с укором головой покачал, и Найджел бы точно расхохотался в лицо.       Адам вышел, так и не спросив напрямую, что Найджел делал в его спальне. Было ли это предупреждением — не совать нос в чужую постель, он так и не понял. А может, Адам просто проверял по лицу: не случилось ли чего в его отсутствие между ним и Адонисом? Чего-то постельного? Последнюю мысль он тут же отбросил — размечтался. Как будто Адаму было теперь до него хоть какое-то дело.       Адам ушел. Не стал даже переодевать костюм — значит, действительно, по делам. Костас вышел вместе с ним, Найджел успел заметить их двоих из окна. Но почувствовать себя покинутым он не успел: уже через полчаса раздался звонок от Адама: вечером следовало собираться на ужин. В ресторан. Причем ужинать они будут вместе с семьей Костаса.       С семьей? Выходит, Адонис женат? Небось еще и с парой-тройкой детей. А что — логично: южане плодятся как кролики, а возраст-то уже вполне позволял остепениться.       Разумеется, Найджел не испытывал ни малейшей потребности быть частью этой компании. Но любопытство взяло верх. Да и добровольно оставлять Адама с этим парнем — выше его сил. Что ж, к вечеру он подготовится как следует.       К шести их уже подвозила охрана виллы к дверям ресторана «Эзра». Высокие стеклянные створки с золотыми ручками открылись в просторный, залитый мягким светом зал. Россыпь крошечных лампочек, встроенных в потолок, отражалась от глянцевых бежевых столешниц. Темные деревянные полы — на два тона насыщеннее стен и еще на несколько — мебели, придавали пространству ощущение глубокой роскоши. В воздухе витал едва уловимый аромат свежих цветов.       Их встретил Андроник — статный грек лет пятидесяти с небольшим брюшком, но гордой, выпрямленной осанкой. Он тепло пожал руки Адаму и Найджелу, приветствуя их в своем заведении. Минуту спустя появилась София — его супруга. Красивая женщина в своих пятидесятых, с мягкой улыбкой и грациозной походкой. Она обняла Адама, коснувшись его щеки легким поцелуем, а затем обратилась к Найджелу на греческом, подарив ему приветствие, которое он, к счастью, понял.       Все вместе они проследовали в центр зала. Здесь стояли круглые столы, по периметру — квадратные, сервированные хрусталем и золотыми приборами. Уютные кресла, обтянутые дорогой кожей; пространство подсвечивалось невысокими матовыми цилиндрами-светильниками, имитирующими широкие свечи. Все вокруг говорило о высоком статусе, тонком вкусе и любви к деталям.       Особая гордость интерьера — одна из стен: стилизованный винный погреб с тремя длинными рядами бутылок. Минималистичный хай-тек, в котором утонченно демонстрировалось богатство винной карты. Напротив этой стены им и отвели места — большой круглый стол на шестерых.       Костас появился почти сразу, выйдя из помещения для персонала. Он присоединился к ним с видимой радостью, и в его глазах читалась гордость — семья и друзья наконец собрались вместе. Атмосфера говорила не только о высокой кухне, но и о том, что здесь по-настоящему ценят традиции: гостеприимство, семейные узы и тепло.       Блюда, принесенные официантами, не уступали интерьеру — изысканные тарелки с идеально выложенными порциями выглядели как маленькие произведения искусства. На столе перед ними лежала палитра холодных закусок: слайсы говяжьего карпаччо с микрозеленью и каплями трюфельного масла, свежайшие морские гребешки на ледяной подушке, украшенные съедобными цветами, а рядом — миниатюрные брускетты с лососем и зернистой икрой белуги.       Основные блюда поражали еще больше: филе тунца — снаружи лишь слегка обжаренное, внутри нежно-розовое, поданное с соусом из маракуйи и хрустящей полентой; куриное филе с бархатным кремом из белых грибов и яркими соцветиями брокколи; ризотто с белыми трюфелями, томленое в сливках и аккуратно сервированное в золотой миске.       Разговор естественным образом зашел о том, как Костас и Адам познакомились. Тема и вправду была занимательной, Найджел слушал с особым вниманием. Как оказалось, встретились они прошлой ночью в баре — который, к слову, тоже принадлежал семье. В том же баре выяснилось, что они соседи. Адам настолько восторженно отзывался об их дизайнере, что Костас буквально напросился в гости — взглянуть на все собственными глазами. Адам, как подобает любезному хозяину, угостил его французским коньяком. Ночную часть знакомства, разумеется, оставили за рамками беседы.       И она плавно перетекла в дела — обсуждались инвестиции в пятый ресторан. К полному удивлению Найджела, Адам слушал не просто из вежливости, а с искренним интересом. И даже выразил желание взглянуть на бизнес-план. Найджел растерянно моргнул. С каких это пор он вдруг возомнил себя ресторатором? И как на подобное отреагирует совет директоров? Только не говорите, что он собирается вкладывать личные средства… Или будет?       В знак возможной сделки Андроник щедро пообещал прислать им в Лондон несколько ящиков лучшего кипрского вина со своих виноградников. Для него рестораны были не столько бизнесом, сколько хобби — сродни поп-арту.       И, к слову о подарках… У Найджела тоже нашлось, что преподнести.       Он достал альбом и аккуратно вынул рисунок — тот самый, утренний, где Костас обнажен у бассейна. Линии тела, игра теней на коже, расслабленные изгибы — все оживало на бумаге, позволяя увидеть ту сцену как из-за угла. Рядом он приложил вторую версию — поп-арт: яркую, графичную, с дерзкими цветными пятнами, превращающую интимную натуру в почти коммерческую, но эффектную картинку. Любительских попыток Костаса он не видел, зато вот показал, как работают профессионалы. Найджел протянул оба листа прямо ему.       Пока он их рисовал, в голове крутились назойливые мысли: Костас — ведь боттом? Интересно, а как к этому отнеслась бы его жена, если бы знала, что ее мужа берут в зад? Да еще и по первому щелчку? В памяти вновь и вновь всплывало уничижительное отношение Атталя к тем, кто снизу, — и те мысли оказались заразительны. Найджел уже находил в них едкую, жгучую сладость. И, что особенно странно, они его возбуждали. А ведь и правда унизительно, нет? Быть снизу и только поддаваться, пока тот, кто сверху, диктует ритм и силу, — пренебрежительный тон Оливера будто оставил в его сознании след. Теперь он сам не мог отогнать от себя эти картины, и чем яснее представлял себе Костаса, тем сильнее расплывалось внутри пряное удовольствие от его унижения.       Костас тем временем без колебаний передал листы родителям. Найджел невольно задержал дыхание: что, даже перед ними не станет прятать? Андроник рассмеялся легко и искренне, оценивая рисунки без всякой натянутой церемонии. Мать отреагировала иначе — с тихим одобрением. И даже с какой-то невысказанной гордостью за красоту, которую она произвела на свет.       — А что если Найджел возьмется за интерьер нашего ресторана? Вот в таком стиле? — спросил Андроник, явно увлеченный визуальной подачей. — Точно, и назовем Le Scandal, — хохотнул он.       — Maison du Scandale, — поправила София рассудительно.       Андроник снова хохотнул, явно поддержав идею.       Подарок не впечатлил лишь одного. Глядя на листы, Адам заметно нахмурился, но быстро вернул на лицо привычную улыбку: вечер и близок не был к завершению.       Официанты вынесли настоящий десерт — каждый словно содержал в себе целый мир: шоколадные муссы, присыпанные золотой пылью; тарты с маракуйей и розовым перцем; россыпь свежих, блестящих ягод. Каждое блюдо напоминало картину на фарфоровом полотне, и вкус полностью оправдывал форму. Но перебить главный десерт все равно не удалось — Найджел кожей ощущал все еще исходящее от Адама тихое, но явственное недовольство.       Когда ужин подошел к концу, уже успело стемнеть. София тепло попрощалась с ними обоими. Костас вызвался проводить мать домой, а Андроник — отвезти их на виллу. Приглашения войти он не принял, сославшись на усталость — хотя бы у кого-то из этой семьи оставалось чувство такта.       Вдвоем они молча прошли через сад. Молчание не было ни умиротворенным, ни ленивым, и с каждым шагом лишь накапливало невысказанное.       — Ты что себе позволяешь? — Адам заговорил только в гостиной.       — А что не так? — Найджел бросил на него быстрый взгляд и тут же отвел глаза.       — Это деловые партнеры.       — А-а… Ты про рисунок? — протянул Найджел. — Все отлично же сложилось. Вон, идея им понравилась. Теперь будет целый проект.       — Ты передо мной идиотом прикидываешься? — голос Адама потяжелел. — А если бы Андроник и София придерживались иных, консервативных взглядов? Об этом ты подумал? Или мозг вчера на жаре поплавился?       — Да, точно… — Найджел позволил себе усмешку. — Деловые партнеры могут быть и менее обнажены.       — Не забывайся. — Адам бросил угрожающе, с предупреждением.       — Это я забываюсь? — воскликнул Найджел, шагнув навстречу. — Это я, что ли, домой ебарей вожу?       — Найджел! — процедил Адам, похоже, что на грани сдержанности.       — Что? Что «Найджел»? — переспросил он, не отступая. — Развлекался бы ты здесь со своими деловыми партнерами сам! Без меня! Зачем ты вообще сорвал меня из Парижа?       — Напрасно я вообще тебя туда отпустил! — прогремел Адам. — Не стоило этого делать никогда!       — Не стоило меня забирать из приюта! — выкрикнул в ответ Найджел. — Тебя никогда не было в моей жизни по-настоящему. Никогда!       По ступенькам Адам поднялся, не оборачиваясь. Вот она — сила правды. И искусства, — мысленно добавил Найджел, удивляясь, что у него еще осталась способность шутить над этим.       Лежа в постели, он прокручивал в голове весь этот чертов день. Послевкусие было кислым, если не сказать горьким. Нет, он не жалел ни о своем рисунке, ни о том, что сказал Адаму все, что сказал. Он жалел о недосказанном. Адам должен был услышать больше — всё.       Не то что за день же накопилось — за всю жизнь. Бесконечно пустые вечера, часы ожидания: когда же Адам вернется домой. Чувство ненужности, когда тебя оставляют на чужих людей, а чужие знают о тебе больше, чем отец. Для Адама он всегда был на третьем, пятом, сотом месте.       Вот оно и вырвалось. Вряд ли, впрочем, стало для Адама сюрпризом. Он был разумным человеком и вовсе не слепым, чтобы не понимать, даже если сам малодушно избегает признавать их провал как нормальной семьи.       В Париж, значит, зря отпустил? Да причем же тут Париж! Найджел потянулся за телефоном. Что ж, еще один совет оттуда не разобьет Адаму сердце.       Он не стал писать сообщений и, несмотря на поздний час, сразу позвонил.       — Как отдых? Прогрел свой несравненный зад? — Жаклин взяла трубку.       — Ты дурочка, ты знаешь это?       — Эммм…       — Просто идиотка.       — Доброй ночи, Найджел. Как мило с твоей стороны начать разговор вежливо.       — Ничего в ней доброго нет, — сказал Найджел раздраженно, почти обиженно. — Херню ты придумала.       — Погоди, я ничего не пойму. Что случилось?       В детали Найджел не вдавался. Сказал главное: Адам приволок к себе в постель грека. Мужчину.       — Ну и слава богу! — выдохнула Жаклин.       — Ты же говорила, что он… меня… Тоже мне оракул! — Как же разозлил его обрадовавшийся голос Жаклин! — И что мне теперь делать?       — Ой, даже не знаю… чем себя занять в августе на Кипре? — посмеялась она, нисколько не обидевшись на выпад. — Дай-ка подумать… Сходи в курортную зону, развейся. А сейчас прости, Найджел, меня ждут.       — Атталь?       — Слушай, тебе нужно познакомиться с кем-то новым. Срочно. Ты слишком зациклен на именах из ветхой записной книжки.       Найджел усмехнулся сквозь раздражение: какая шутка. Почти сдох. Серьезно, если бы он мог с той же легкостью переключаться, то неужели…       Он прислушался: на лестнице раздались шаги. Не стал вставать с кровати и смотреть в окно — вышел ли Адам подышать в саду или маршрут ночных приключений простирался дальше. Ответ Найджел и так знал. Пусть Адам катится на все четыре стороны.       С Жаклин он попрощался следом. В эту минуту он так на нее злился, что почти возненавидел.       Но советом воспользовался: сразу после завтрака отправился на городской пляж, — столкнувшись с Адамом на подходе к вилле. Адам шел расслабленно, задумчиво-легко, в помятой одежде — той, что была на нем на вчерашнем ужине. Закатив глаза, Найджел резко свернул в сторону — желания здороваться не было.       Курорт жил в своем особом ритме: шумно-ленивом. Пляж был забит зонтиками, как разноцветными жуками. И Найджел очень скоро понял почему, пожалев, что не захватил с собой кепку. Солнце еще не дошло до зенита, но уже било прямо в макушку, — небо висело безжалостно чистое. Вода сияла слишком нарочитой гладью, как с открытки. Сегодня ни ветерка ни с города, ни моря, отчего воздух особенно густо пах кокосовым кремом и жареным маслом из прибрежных ларьков. Найджел свернул на тропинку к магазинчикам, чтобы купить там кепку.       Из бара тянуло музыкой — легкий хаус вплетался в крики чаек и визг плескавшихся в воде детей. Бармены в ярких футболках трясли шейкеры с напускной бодростью; их коктейли с дурацкими соломинками и дольками апельсина сверкали кислотными цветами, словно вышли из комикса. Туристы хохотали так громко, будто их смех был куплен вместе с пакетным туром. Если бы он взялся писать картину с увиденного, он бы назвал ее L’enfer paradisiaque.       Найджел продолжил прогулку по Сэнди Бич, высматривая «добычу». Может, парень? Идея была сладостной, прилипчивой, но Найджел уже сейчас понимал, тащить его на виллу духу у него не хватит. Зато девушка — другое дело. Когда толпа на песке стала совсем густой, Найджел сбавил шаг и стал присматриваться внимательнее. Кто-то дремал, раскинувшись на шезлонге; кто-то оживленно жестикулировал, рассказывая о своих приключениях; кто-то листал телефон, прикрывая экран ладонью от солнца. Девчонки в ярких купальниках смеялись, и одна ему подмигнула. Приятно? Пойдет. Было в этом что-то навязчивое, как в торговце, который силой сует тебе в руки ненужный сувенир.       Найджел продолжал шагать, загребая шлепанцами горячий песок. Чуть дальше, у пристани, в небе завис парашют. Под ним катались на «банане» и визжали, будто их убивают — и это почему-то казалось единственно честным звуком на всем пляже. Сам он чувствовал себя чужеродным элементом мозаики, настолько чуждым, что едва не рассмеялся. Странно, но это понимание давало облегчение: это не его мир — к счастью. Он напомнил себе, что пришел сюда не развлекаться, а с миссией.       Что там говорил Адам? Пирс понравится? Отличная мысль.       Он прошел по пирсу к самому концу, где море становилось прозрачным до дна. Две девушки фотографировали друг друга: щелкали телефоном, смеялись, строили позы. У одной это получалось даже слишком хорошо. Легкость движений, привычка держать подбородок, поворот плеча — чувствовался опыт или талант.       Они были похожи, словно сестры или нарочно подбирали одинаковый образ и одежду. Но в этой близости и скрывалась разница: одна красивая, как обложка рекламного буклета в аэропорту — яркая, заметная, — но мгновенно забывается. Другая чуть резче, с намеком на стервозность во взгляде, и как будто именно и это делало ее более реальной, живой.       — Не сфотографируете нас? — спросила та, что стервознее, протягивая телефон.       — Сфотографировать? — Найджел улыбнулся уголком губ. — Да хоть нарисовать могу, была бы бумага под рукой.       Он сказал это нарочно спокойно, почти лениво, и заметил, как она на секунду замерла, будто оценивала. Он знал, это сработает, а на кого из двоих и неважно, все равно обе как под копирку.       Фотография вышла удачная: Найджел выбрал максимально выгодный угол. Мыс Капо Греко, заняв четверть кадра, придал снимку больше уровней и глубины. Девушки остались довольны.       — Меня зовут Кристина, — представилась та, что просила сделать фото.       — Найджел, — ответил он и перевел взгляд на вторую.       — Алекс.       — Красивое имя.       — Спасибо, — улыбнулась она, деланно изображая смущение, которого не было.       — Приехали отдыхать? — спросил Найджел.       — Отдыхать, — кивнула Алекс. — Вон в том отеле остановились.       — Круто. А откуда вы?       — Из России. А ты? — спросила Алекс. — Тоже отдыхаешь? Или живешь здесь?       — Я в Лондоне живу, — улыбнулся Найджел. Акцента он не уловил, но на всякий случай заговорил чуть медленнее. — Прилетел с отцом урвать немного лета. У нас вечно дождь.       — Это точно, — подхватила Кристина. — Я была в Лондоне год назад, с классом на языковых курсах. Без зонта там вообще никуда.       — А ты? — повернулся Найджел к Алекс. — Была в Лондоне?       — Собираюсь. Может, следующим летом. А ты где остановился? В отеле? Нравится?       — Не, на вилле. Прямо на берегу.       Девушки переглянулись: снять такую виллу здесь стоило денег. О том, что своя, Найджел не стал говорить, и так все шло по плану.       — Пешком минут двадцать отсюда, — добавил он. — Хотите, можем попить коктейли. У меня и бассейн есть.       Алекс вопросительно посмотрела на подругу.       — Меня Макс не отпустит, — покачала головой Кристина. — А ты иди. Если что, звони.       Найджел пообещал вернуть подругу целой и невредимой через несколько часов. По дороге на виллу выяснилось, что Макс — курортный бойфренд Кристины. Вырос в Германии, но замашки остались «русские», объяснила Алекс. Домострой. Что это за слово, Найджел не понял, да и не слишком захотел. Алекс тем временем разрешила называть себя Сашей.       Несколько часов они провели у бассейна. Коктейли приносили один за другим: мята, лайм, лед в высоких бокалах. Саша вела себя так, словно хозяйкой здесь была она. Разлегшись в шезлонге, деловито заказывала прислуге напитки, просила принести то полотенца, то фрукты. Ни капли скромности — будто все это существовало ради нее. Найджела такая простота даже забавляла.       — Можешь остаться до вечера, — сказал он, когда солнце начало мягко косить тени. — Если захочешь — и до утра. У нас есть гостевая комната.       Саша медленно поставила бокал на столик и улыбнулась — чуть насмешливо, чуть заинтересованно.       — А папа? Не против гостей? — спросила она, вытянув ноги и играя пальцами с соломинкой в бокале.       — Не против.       Она чуть приподняла бровь, словно проверяя, насколько это правда.       — Я подумаю. У меня белье в сумке есть, но из одежды только туника.       — Футболку дам, — предложил Найджел. — А все остальное тут есть: для гостей халаты, чистые полотенца, зубные щетки.       Он снова выдержал паузу и добавил, уже нарочито серьезнее:       — Останься на ужин. Познакомлю тебя с отцом.       Саша всмотрелась в него внимательнее. Решимость в голосе Найджела ее убедила: не шутит. Лондон, вилла, отец — все это выглядело как неплохой вариант, вполне респектабельно. Полчаса спустя, лениво перевернувшись на живот, она согласилась. Взяла телефон и набрала подругу. Разговор прошел на русском, быстро, с громким смешком в конце. Найджел слушал и конечно же ничего не понимал — отдельные звуки, странная мелодика языка, но ему даже понравилось.       Саша положила телефон, улыбаясь:       — Все, я остаюсь.       До вечера они болтали у бассейна под большим зонтиком. Английский Саши был неплох, но не настолько, чтобы вести длинные разговоры. Хорошее произношение только сбивало с толку, и Найджел то и дело ускорял темп речи, почти намеренно, проверяя, насколько она успеет за ним. Саша кивала и улыбалась, делая вид, что понимает, но иногда ее глаза то и дело выдавали недоумение — многое из беседы терялось.       Перед ужином она ушла в душ и затем устроилась в гостевой комнате. На террасу она вернулась в банном халате и сразу забралась в кресло с ногами, демонстрируя Найджелу их стройность. За шоу соблазнения он наблюдал спокойно и даже немного с иронией.       — Так ты правда хорошо рисуешь? — спросила она, откидывая волосы назад.       — Ага, хобби. В детстве в художественную школу ходил. А так юридический бакалавриат заканчиваю. Буду отцу помогать вести бизнес, — он сделал паузу, давая Саше время переварить. — Но могу тебя нарисовать. Хочешь портрет, хочешь — обнаженной, как натурщицу.       — Нет, обнаженной не надо, — она отказалась сразу же, без раздумий, но затем, чуть наклонив голову, добавила, будто давая разрешение. — А так, конечно, нарисуй, если хочешь.       Их ужин Найджел распорядился подать на террасу. Хотя еще не стемнело, он настоял, чтобы все выглядело романтично, со свечами, и теперь их легкий свет танцевал в отблесках бокалов. Представление, впрочем, было не для Саши. Зритель появился позже; они только-только открыли бутылку вина — днем привезли несколько, от Костаса. К слову, вино оказалось отличным, глубоким и одновременно мягким.       — Здравствуйте, — сказала Саша, снимая ноги с кресла, когда Адам подошел.       — Добрый вечер, — Адам осмотрел происходящее, со сдержанным интересом оценивая каждый элемент: свечи, бокалы, Сашу.       — Добрый, — отозвался Найджел спокойно. — Пап, это Саша. Саша, это папа.       Саша уверенно кивнула: она не терялась.       — Очень приятно. Вы так поздно с работы? Давайте мы вас накормим, — сказала она, подозвав рукой прислугу, словно та окончательно закрепилась в ее распоряжении. — Присядете? — добавила она, обращаясь к Адаму.       Отказываться Адам не стал — и замечательно. Может, действительно проголодался: на горячую еду с принесенного подноса он буквально накинулся. Что касалось Саши, Адаму она рассказала о себе больше, чем за весь день. Найджел слушал, устроив локоть на подлокотнике и подперев щеку ладонью, наблюдая за обоими.       Выяснилось, что семья Саши жила на господряды от правительства, занималась железными дорогами. Она не была единственным ребенком: еще были брат и сестра, но Саша — старшая. С детства танцевала в местном ансамбле, участвовала в гастролях, однажды съездила даже в Индию. В целом путешествовала много, в основном, по Европе — с мамой и братом. Отцу не разрешалось покидать пределы страны, но тот не возражал, чтобы семья поездила. Сейчас Саша училась на втором курсе бакалавриата — международные отношения. Из-за каникул здесь ей придется пропустить первую неделю учебы, но она не сильно об этом беспокоилась: пропущенное нагонит, ну а если что, так и заплатит за экзамен — не проблема.       — А чем вы будете заниматься после университета? — ровно спросил Адам.       — Отец хочет, чтобы я ему помогала, пока брат не подрастет. Но если что, поддержит и замужество. — Она широко улыбнулась. — Я, если честно, не хочу работать в офисе, — призналась Саша. — Как представлю весь день торчать в четырех стенах, за столом… Лучше я буду женой.       — И все?       — Ну да. — Она пожала плечами. — Как моя мама. Она заботится о доме, детях. О себе. Мы вообще семья с традиционными ценностями.       — Традиционными чем? — уточнил Адам, приподняв бровь.       Саша только снисходительно улыбнулась, будто вопрос был излишним: смысл-то он понял.       — Александра, — сказал Адам чуть серьезнее, — тогда вам стоит искать мужа в Эмиратах.       — Ой, нет, я их не люблю, ну этих… — отмахнулась она. Засиживаться в их компании Адам не стал, быстро закончил ужин и вышел из-за стола, пожелав «детям» доброй ночи.       — Я ему не понравилась? — насупленно спросила Саша.       — Понравилась, — ответил Найджел. — Он всегда такой строгий. На работе привык всеми управлять. Он директор большой компании. Офисы по всему миру.       — А-а-а, тогда ясно. Мой папа тоже директор, — подметила она понимающим тоном.       Найджел усмехнулся уголком губ: вот нашла что сравнивать. Из одного ее рассказа уже было ясно, как в России ведется бизнес. И вовсе не напрасно в «Уэйн Норманд» даже не помышляли о том, чтобы открыть там офисы, — даже с учетом того, что много ума и не требовалось. Взяточничество и лояльность правительству, вот что в России приветствуется, и, похоже, с этим отец Саши справлялся весьма неплохо. В западном мире, конечно же, совсем иначе смотрели на статус, бенефиты и прибыль, и мало кто хотел добровольно сажать себя на крючок русских спецслужб. В памяти Найджела всплыл недавний скандал вокруг ареста американского инвестора — правила игры абсолютно непредсказуемы. Вслух он, конечно, ничего не сказал, зачем ссориться? Тем более, когда все так удачно складывается: он и не думал, что Саша столь органично впишется в его задумку. Даже если он сам уже понимал, что за рыба перед ним, то Адам понимал наверняка еще больше.       Саша напомнила, что останется с ним, но уточнила, что только до завтра. А завтра вечером они могут все вместе покататься на яхте — вчетвером, с Кристиной и Максом. Найджел внешне воспринял идею на ура, но в голове она звучала совсем иначе: прогулки с каким-то Максом в его планы не входили. Саша должна была мозолить глаза здесь, на вилле, и если так надо, он купит ей цветы или что там еще требуется…       Идея с букетом оказалась удачной. К тому моменту, как Саша утром спустилась к бассейну, на виллу уже доставили охапку длинных роз. В карточке значилось: «Истинному украшению райского уголка».       Саша расплылась в широкой улыбке и благодарно чмокнула Найджела в щеку.       — В щеку? — он нахмурился. — А если… серьезнее?       Он не стал ждать ответа: положил ладонь ей на талию и притянул к себе. С этого момента они словно сорвались с цепи — все время норовили обняться или засосаться, будь то у бассейна, в гостиной или в саду. На большем Найджел не настаивал, хотя и не отказался бы.       Вернувшийся на ланч Адам, заприметив их страсть в глубине сада под оливковым деревцем, сразу подозвал его в сторону и хмуро выдал:       — Предохраняйся. И вообще — не вздумай кончать в нее. — Он сделал паузу, подчеркнув слова. — Не дай бог залетит.       Найджел едва не ухмыльнулся: папа Адам и его «родительские советы» звучали так предостерегающе, что даже становилось комично.       — А если у нас все всерьез? — возразил Найджел. — Ты же сам слышал: семья, дом и вообще…       Что именно подразумевалось под «вообще», он объяснить не успел.       — Ты нарочно? — прищурился Адам. — Или просто идиот? — обидное ругательство уверенно поднималось в рейтинге использования.       — Не лезь ко мне в постель, папочка! — огрызнулся Найджел. Он говорил это уже раньше, но, похоже, требовалось повторение. Последнее слово он тоже выделил — еще сильнее.       Продолжать спор Адам не стал. Развернулся и ушел с тем лицом, которое означало: «Ты меня услышал».       Вечером Саша перебралась к Найджелу в комнату. Несмотря на выпивку, до секса дело не дошло — только разговоры. Саша не была девственницей, но это вовсе не значило, что она легко прыгает по чужим постелям. Найджел кивнул, ясно, а потом зачем-то спросил:       — А анальный секс у тебя был?       Саша скорчила гримасу.       — Фу, ты че? Мерзость какая, фу. Я таким не занимаюсь!       К теме анального секса они больше не возвращались, да и вообще — никакого.       Рассвет только-только окрасил небосвод, а Найджел уже не спал: Саша толкнула его во сне, и этого хватило. Найджел осторожно выбрался из постели почистить зубы: привкус вчерашнего алкоголя во рту был отвратительным. Вернувшись, он так и не смог уснуть. Лежал, листал новостные ленты. Настроение окончательно испортилось: Атталь выставлялся в Женеве. Работы хорошие, интересные — Найджел даже отметил, насколько тот вырос профессионально. И уже с какой-то новой спутницей, судя по снимкам. Наверное, Жаклин это заденет — она ведь всегда была рядом и обожала Швейцарию. Но Найджел надеялся, что после всего услышанного Жаклин и вовсе с Атталем порвет. Он не мог требовать этого прямо, но услышанного должно ведь хватить, чтобы сделать выводы, что этот урод о ней думает.       Конечно, выставке он завидовал. Но раздражение шло не оттуда. Оно нарастало откуда-то глубже. Что если Адам того же мнения? Про нижних. И про анальный секс. Вон и Саша показала, что думает: фу, мерзость, унижение. А он сам-то чего хотел от Адама? Он ведь никогда по-настоящему не задумывался. Не дрочить же друг другу руками? Но вдруг и Адам считает, что трахаться в зад — это позорно? Картина всплыла слишком ясно: Адонис накануне. Хотя нет, тот не выглядел ни униженным, ни поруганным. Все наоборот. Но мысль все равно свербила. Правда, не ясно, какая из двух жалила острее — может, даже и о довольной роже Костаса. Найджел себя одернул: каким образом это его касается? Никаким. Все то, что Жаклин расписала, жило исключительно в голове Жаклин. Увы.       Все это шапито Адаму надоело первому. Он снова вернулся в ланч-тайм и сразу направился к ним, посмотрев на Сашу так, будто терпение у него кончилось еще вчера.       — Мисс, вам пора, — голос его звучал ровно, но в нем было что-то леденящее. — В отеле наверняка уже беспокоятся, где вы пропадаете.       Саша, развалившаяся у бассейна со стаканом сока, лишь махнула рукой.       — Да им все равно. Если что, Кристина все разрулит.       — Машину подадут через сорок минут, — сообщил Адам. — Вас отвезут.       Саша моргнула, не сразу уловив смысл: что это значит? Она нерешительно тронула плечо Найджела: эй, о чем это он?       Ее ладонь Найджел аккуратно снял.       — Ты все слышала. Отец так решил.       Она раскрыла рот, чтобы возразить, но встретила лишь холодный взгляд Адама. Отстаивать свое право на женщину Найджел тоже не кинулся. По правде говоря, он испытал облегчение. Он бы и сам от нее избавился, но не хотел терять лицо перед Адамом. Не хотел видеть на его губах усмешку: ну что, наигрался в героя-любовника?       Ближе к вечеру Адам предложил прогуляться.       — А что случилось? — елейно поинтересовался Найджел. — Твой… деловой партнер… заболел?

***

      2013, Сентябрь. Лондон       Как же он ненавидел это чертово юридическое право! Не потому, что не понимал — с памятью и мозгами все у него было в порядке, учеба давалась легко. Но Адам жестоко ошибся, углядев в нем латентную любовь к этой проклятой муре.       Учеба едва началась, а Найджела уже от нее тошнило. Зачем он вообще тратит месяцы на этот хлам? Сколько стоящего можно было бы узнать, создать, да и, в конце концов, просто прожить — вместо того, чтобы корпеть над кодексами и вести выданное ему в «Уэйн Норманд» азиатское направление. Как будто он об нем просил… Найджел потер утомленные глаза: после трех глав он уже чувствовал, будто мозг набит трухой. Черт, почему он вообще должен заниматься этой работой? Просто потому что Адаму требуется его помощь? Его присутствие? Потому Адам хотел рядом именно его? Найджел криво усмехнулся, почти нервно: ну да, заметно, как та нужда сильна…       Он захлопнул книгу, с раздражением закинул ее на тумбочку и выключил лампу. Три часа ночи, а сон так и не пришел: не могло усыпить ни проклятое чтиво, ни тишина, — в квартире Найджел был один. Телефон мигнул светом экрана. Найджел тут же поднялся на локоть, сердце забилось: вдруг Адам написал? Они ведь сегодня даже словом не перекинулись — утром разминулись, и все.       Нет. Это Саша. «Что делаешь?» — спросила. Что? Дрочит на нее, вот больше ему и заняться нечем. Найджел отбросил телефон на постель, даже не открыв диалог. Потом ответит. Сейчас меньше всего его занимало, как развлечь Сашу, которая никак не поймет, что то, что было на Кипре, так и останется на Кипре.       Те дни на вилле не стали их последними, и Найджел уже сожалел, что встретился с ней еще раз. Перед самым отъездом он все-таки прихватил кабриолет и прокатил ее по острову — назло Адаму, который опять ночевал не дома. Дорога была правосторонней, привычной, а после езды на «Порше» он чувствовал себя королем: выпендриться удалось. В машине у них и случился секс.       О предохранении речи не зашло. У него презервативов не оказалось, у нее тоже. Саша махнула рукой: «У меня сейчас не овуляция. Если даешь слово, что здоров, то можно». Раз можно — значит, можно. Найджел, впрочем, перестраховался и кончил в салфетку.       Сам секс оказался… нормальным: в машине у него еще не было. Но как и последние разы с Жаклин, — без наркоты, — все вышло пресно, ни то ни се, со Стивеном и то было лучше. А Адам… даже не заметил его отсутствия. И Найджел отчетливо догадывался, где того носило до раннего утра.       Затем был завтрак, сборы, перелет — и вот они снова в Лондоне: Найджел с шелушащейся кожей и выцветшим самолюбием, а Адам — не пойми где. На Кипре он зависал с любовником, но где его носит сейчас? Неужто еще на работе? Или уже новый Костас нашелся?       Грохот раздался в прихожей спустя час, Найджел только-только закрыл глаза. Он и не сразу сообразил, откуда звук — может, с улицы? Нет, что-то происходило в квартире. Найджел рывком приподнялся, прислушался. Тишина. Он настороженно скользнул взглядом по темноте комнаты, потом решительно откинул одеяло и поспешно вылез из кровати.       Он вышел в коридор и обомлел. Адам сидел прямо на полу, голова свесилась на грудь, лоб блестел в каплях пота. Он попытался встать, ухватился за стену, но тут же рухнул обратно, больно ударившись плечом о паркет.       — Черт возьми… Адам! — Найджел кинулся к нему, наклонился, схватил под руки. — Тебе плохо? Что с тобой?       Но стоило приблизиться, и все стало ясно: от Адама разило так, будто он вывалялся в спиртовой бочке.       — Я всегда смогу тебя защитить, — прохрипел Адам, не поднимая головы.       — От кого? — раздраженно отозвался Найджел, с трудом удерживая его, чтобы тот снова не грохнулся. Ну что за бред…       — От всех. От всех них, — выдавил Адам и снова обмяк.       Найджел подхватил его под мышки, но тело оказалось тяжелым, вялым, как мешок с песком. Он попробовал потянуть рывком, упершись ногой в пол, — сработало: он с трудом поставил Адама на колени. Тот попытался подняться дальше сам, но ноги не послушались и сразу подломились. Найджел заскрипел зубами, подхватив крепче.       — Господи, да ты просто неподъемный, — пробормотал он, напрягая руки. Лбом он чуть не стукнулся о подбородок Адама, когда наконец еще одним, новым рывком поставил его на ноги.       Адам качнулся всем телом и тут же придавил тяжестью. Найджел едва устоял, спина заныла.       — Давай, еще немного… — половинчатыми шагами он поволок Адама к ванной, словно тащил на буксире.       У раковины Найджел облокотил его на край, обхватил ладонями голову и заставил наклониться. Открыл кран, сунул руки Адама под струю, потом плеснул ему в лицо холодной водой. Тот вздрогнул, фыркнул, но так и не поднял глаз.       Кое-как они добрались до спальни, Найджел с облегчением сгрузил Адама в кровать и сразу же стянул с него рубашку. От Адама нещадно несло перегаром, потом и сигаретным дымом. Найджел скривился, но скорее для проформы — должен же он как-то выразить недовольство? В глубине души запах почти нравился: напоминал о полицейских годах Адама. Почти… если бы не эта густая вонь алкоголя.       Он вернулся из ванной с мокрым полотенцем. Аккуратно обтер Адаму грудь и подмышки, чистой стороной прошелся по шее и лицу. После, сняв с него штаны, уселся на пол и принялся протирать ступни.       Покончив с омовением, он бросил полотенце на пол и поднялся. И задержался рядом, на секунду, глядя на Адама сверху вниз. Тот уже почти спал, полуприкрыв глаза. Иногда что-то мычал, будто в такт своему сбивчивому дыханию. Никогда прежде Адам не представал перед ним в таком расхлябанном виде — чего еще он не знал про Адама Норманда?       — Иди сюда… — разобрал Найджел из сонного бормотания.       Найджел наклонился ближе, стараясь разобрать слова. Может, что-то важное? Адам, — как будто к нему вдруг вернулась координация, — схватил его за запястье и резко дернул к себе.       — Если хочешь, папочка купит сигарет…       Каких еще сигарет? Найджел растерялся.       — Ну давай… иди к папочке.       Что? Найджел застыл, не понимая. И тут Адам неожиданно уверенно полез ему в пижамные штаны. Горячая, сухая ладонь тут же сомкнулась у Найджела на члене — белья там не было, зачем спать в трусах?       — Эй! — Найджел оторопело выдохнул. — Ты чего творишь?!       — А в «Волдорфе» ты был сговорчивее! — рыкнул Адам, сжимая его крепче, захватывая теперь и яйца. — Чего теперь ломаешься?       В «Волдорфе»?.. Что он несет? Найджел замер, судорожно пытаясь сообразить — но мысль так и не успела оформиться. В требовательной ладони его плоть потяжелела, и теперь наливалась все больше.       Найджел закусил губу. Адам тоже втянул воздух, упрямо, не отпуская.       — Ну чего ломаешься? — выдохнул он. — Сам же хочешь. Давай, сегодня без дилдо… просто сядь сверху. Давай… к папочке на ручки!       Найджел ошарашенно распахнул глаза: что он только что услышал? Что это еще за дичь? Он отшатнулся — насколько позволяла хватка. Торопливо сунул руку в штаны, намереваясь скорее освободиться. Запутался в ткани и только столкнулся с ладонью Адама. И вдруг замер: а почему…       Почему нет? Он ведь так сам… Найджел облизнув вмиг пересохшие губы.       Сам этого хочет.       Сердце ухнуло, разум кое-как цеплялся за сомнения, но тело уже решило за него. Он опустил колено на матрас, позволяя Адаму приспустить на нем штаны. Перекинул ногу через его бедра и завис сверху, все еще не решаясь на шаг дальше.       Он не сел Адаму на бедра, но наклонился ближе.       Адам резко схватил его за волосы, рывком притянул к себе.       — Это ты… — всмотрелся в лицо. — Ты?!       На миг Найджелу показалось, что тот сейчас оттолкнет. Вообще сбросит с кровати. Зрачки Адама горели злостью, может, даже яростью, он смотрел на Найджела не мигая — будто кто-то вытянул те самые сны в реальность.       Но Найджела вдруг рвануло вниз. В следующую секунду губы Адама сомкнулись на его губах. Поцелуй был пьяным, жадным — почти хищный. Найджел не успел отдышаться, как услышал звонкий шлепок — по голой заднице. Кожа тут же вспыхнула огнем. Он всхлипнул, но губы были заперты чужим ртом.       — За кабриолет… — прорычал Адам прямо в его десны, и тут же влепил второй, еще обжигающий удар.       Найджел содрогнулся. Адам держал его за шею мертвой хваткой. Язык вторгался все увереннее, все глубже, будто хотел лишить права даже на мысль о сопротивлении. Дыхание смешивалось, воздух рвался клочками, и Найджел не понимал, то ли Адам его душит, то ли целует.       На разгоряченную, саднящую ягодицу легла ладонь. Тяжелая, но теплая. Почти успокаивающая. Адам провел по коже пальцами, медленно, будто сглаживая след собственной же ярости. Найджел затаил дыхание, ошеломленный, — поглаживание оказалось неожиданно ласковым, нежным. Дыхание снова сорвалось. Сердце бешено колотило грудь, в этой смеси грубости и заботы он стремительно утопал. Он был готов ко всему — к новому шлепку, к рыку в шею, к тому, что его швырнут на простыни…       Но вместо этого Адам вдруг ослабил хватку. Голова его чуть отклонилась назад, губы приоткрылись… и в следующую секунду резкий, хриплый храп разорвал повисшую тишину.       — Что за… — Найджел отстранился.       Адам уже не слышал. Развалился на подушке, раздавленный алкоголем. Найджел сел на край кровати, сердце еще гулко билось. Стояк был таким крепким, почти вертикальным, за малым не влипнув в живот. Найджел закрыл лицо ладонью и коротко рассмеялся, одновременно от облегчения и жгучего, саднящего, как след от удара, разочарования. Вот так — и в храп?       Он встал, поправил штаны, бросил взгляд на обмякшего Адама, кое-как приходя в себя.       — Папочка… — пробормотал он вполголоса, смакуя на языке слово, точно сочное непотребство.