Полина

Мельница — Лента в волосах. (Прим. автора). Отрывок из дневника Татьяны Валерьевны Орловой (15 полных лет).               8 июля 1940. Какой вчера поистине светлый и душевный был праздник! День Ивана Купала.  Мы очень хорошо его провели! Мы собрались всей нашей честной большой компанией на хорошо известном всем деревенском отшибе. Девчонки (в том числе и я) радостно прыгали через костёр. Полинка даже длинную юбку подпалила, так лихо прыгала! Во даёт!  Сначала мы плели венки из одуванчиков и других цветов, затем — водили огромный хоровод, почти всей молодёжью (да и не только) нашей деревни. Дядя Стёпа, что проживает от нас всего лишь через три дома, со счастливым лицом, не обременённым никакими хозяйственными хлопотами в этот, такой счастливый для всех нас праздник, услужливо играл нам на гармошке, чтобы всем было веселее. Мне кажется, или Гришка Смирнов всерьез положил глаз на мою старшую сестру? Да и не только ведь он: добрая половина всех наших деревенских молодцов. Везёт же Полюшке! Всё мужское внимание на себя перетянула, Новикова даже очень позеленела от злости. Вот умора-то!  Я совсем не завидую своей родной сестре, что к ней лезут юноши и стараются во всём услужить. Будь я на её месте — точно бы не справилась с таким количеством внимания от противоположного пола. Так что, всё идёт своим чередом. А Антонинке этой — поделом! Противная слишком, с ней практически невозможно общаться. Задаётся слишком много. И сидит зубрит, зубрит этот свой немецкий целыми днями, с утра до ночи! Я лично видела, как она у себя во дворе учила немецкий! Ишь! Поди жениха хочет себе иностранного! Ну или в Москву поехать учиться. А вправду: на кой чёрт сдался ей этот немецкий? Впрочем, это её личное дело… Мне Полинка вчера абсолютно по секрету шепнула, что ей не нравится ни Коля Воропаев, ни Гришка Смирнов. Сказала она и про то, что ждёт кого-то особенного, что ей уготовлена совсем другая участь, и она это чувствует прямо сердцем… Честно сказать, тогда я очень испугалась за неё. Какая «другая участь»? Кого она «особенного» ждёт?… Я вновь взялась писать в своём дневнике. К этому делу меня приучила бабушка, которая два месяца назад покинула наш бренный мир. Царствие ей небесное!  Я очень скучаю по бабушке и часто вспоминаю её слова: «Веди дневник, Танечка, каждый Божий день веди, возможно, сквозь года, там окажется действительно что-то важное». Вот я и пишу сюда, хотя не вела свой дневник практически два месяца. Скорее всего, лет этак через пять-десять, мне будет действительно интересно его прочитать. Ведение дневника — структурирует мысли, развивает воображение, прививает любовь к чтению хорошей художественной литературы и обогащает словарный запас. А также — улучшает твою культуру речи. Это всё мне говорила ныне покойная бабушка. Если бы у меня была возможность, я с удовольствием пошла бы работать. Не важно, куда, совершенно, хоть полы мыть. В город. Ведь деньги никогда не бывают лишними, особенно — «кровные», заработанные своим честным трудом. Нужно известить об этом маменьку да папеньку. Возможно, они и вправду разрешат мне чуточку поработать. Скоро обязательно напишу ещё!                           ***     2 июля 1942. Берлин, Германия. 21:00. Остывшая, полностью алая вода в ванной сразу же известила горничную Эммы Вальтер о том, что девушка совершила непоправимое… Горничная — Сильвия Хайдрих пронзительно вскрикнула, прижав ко рту изящные ладони. И сразу же — моментально, бросилась в горькие, протяжные рыдания… — Моя госпожа! Моя дорогая госпожа!.. Что же вы наделали!… Зачем это?! Отчего?!..  — громко причитала она по-немецки. Сильвии хватило минуты три, не меньше, чтобы, всё-таки, прийти в себя окончательно и оценить обстановку абсолютно трезво. Сперва, горничная с опаской и предвкушением хорошего прощупала пульс у Эммы. Ура!… Пульс хоть и слабый, но он есть. Значит, есть и надежда спасти её Госпожу! Сильвия испытала настоящее облегчение, с её Души и вправду будто свалился огромный камень. Примчавшись в кухню, горничная набрала номер неотложной помощи Берлина. Вскоре, бездыханную, но ещё живую Эмму Вальтер забрали из собственной квартиры. Впереди её ждала совершенно нелёгкая участь, даже, может быть, и тяжелее той, в которой она невольно оказалась — постановка на учёт в психиатрической больнице Берлина, лечение тяжёлыми препаратами и вечное, донельзя пристальное наблюдение врачей. Однако Эмма Вальтер сама, собственными руками выбрала себе именно этот, такой нелёгкий для себя жизненный Путь. Путь, который поистине навеки перечеркнул возобновление хоть каких-то взаимоотношений её и Ганса Кляйна: ведь возврата их любовных отношений быть уже точно не может — Ганс был безумно влюблён в русскую девушку из простой деревушки Белый колодец. Всё. Это и вправду была настоящая «точка» для них двоих. Та самая точка невозврата.                         *** Между тем, сёстры Орловы пробежали четверть лесной чащи. Да, всего лишь четверть, а уже в очередной раз в небе зарделся такой долгожданный для них рассвет. Внезапно, у Полины Орловой резко потемнело в глазах, и девушка была вынуждена ухватиться за толстую ветку дерева, чтобы ненароком не упасть плашмя на неприветливую лесную холодную землю. — Что такое, Поль?… — по-настоящему испугалась Татьяна. — Да… что-то… Что-то дышать стало тяжело… очень… — прохрипела блондинка, держась за округлившейся живот двумя руками и полностью оперевшись на ствол огромного дерева. — Давай отдохнём! — выпалила Таня в панике, однако с каждой новой секундой Полине становилось всё хуже и хуже: девушка задыхалась, хрипела, а вскоре — и вовсе медленно сползла по стволу на ледяную землю… — Поля! Что мне делать?? Как мне тебе помочь??!.. — от испуга и паники, накрывшей Тату с головой, у девушки из глаз натурально брызнули слёзы. Полина Орлова сейчас безмолвно лежала на твёрдой земле, всё ещё держась руками за свой беременный живот, однако, закрыв глаза. — На помощь! — в отчаянии закричала Тата. — Помогите! Однако в ответ — лишь звенящая тишина. Тата начала серьёзно рыдать, она всё тормошила и тормошила Полину. Но девушка будто уснула глубоким, непробудным сном. А может быть?… Судьба действительно хранила двух отчаянных сестёр. Тата продолжала в полной мере кричать и звать на помощь. И это помогло: вдали показались трое довольно-таки высоких, крепких молодых мужчин в военной форме.  Советской форме. — Помогите нам! — снова крикнула Татка, указывая руками на без чувств лежащую на земле старшую сестру. Трое солдат бегом устремились вперёд, и спустя минуту они все уже окружили лежащую беременную блондинку. — Куда путь держим, девушки? — строго спросил один из солдат, тот, который был коренастее всех. — Мы… мы ищем партизански отряд. Он должен быть где-то здесь, совсем неподалёку, — всхлипнула Тата. — Но моей беременной сестре вдруг резко стало плохо, и я никак не могу привести её в чувство, вот уже двадцать минут примерно как… Советский солдат аккуратно пошевелил Полину Орлову рукой. Та вздрогнула и молниеносно открыла глаза. — Где Гриша?… — глупо спросила она и отчего-то улыбнулась. — Кто такой Гриша? — поинтересовался второй солдат у Таты. — Он — в этом самом партизанском отряде, который мы ищем. — Я понял! — внезапным образом подал голос третий солдат. Парень вёл себя так, словно на него снизошло внезапное озарение. — Я правда всё понял. Девушки говорят о партизанском отряде номер девять. Это же совсем недалече отсюда. Километра этак два… — Лёша, нам понадобится автомобиль, для того, чтобы доставить туда девушек, — перебил его первый солдат.  — Но у нас же он есть… — Вы идти сможете? Чуточку совсем пройти. До машины? — с надеждой поинтересовался первый мужчина в форме у Полины. — Я… А… Да, смогу, — деловито произнесла девушка, поднимаясь с земли и стремительно отряхиваясь. — Какой срок? — ласковым тоном полюбопытствовал всё тот же солдат, указав на животик Орловой-старшей. — Мм… Я думаю, около месяца или чуть менее того… — ответила девушка в замешательстве, а потом, к подозрению первого солдата, почему-то отвела свои большие и красивые глаза… — Я могу вас под руки повезти, — предложил второй мужчина любезно. — Было бы очень здорово… Когда сёстры Орловы сели в автомобиль троих Советских солдат, машина сразу же устремилась вглубь большого леса. Минут двадцать — и они были на месте: повсюду были видны самодельные землянки и горели костры. — Спасибо вам огромное, ребята! — от души поблагодарила Татьяна. — Да не за что, девчонки. Как сказал однажды Молотов: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Прощайте! Было очень приятно поговорить с вами… — ответил Тане первый солдат. — Берегите себя! Возвращайтесь живыми! — крикнула Татка им вслед, однако автомобиль с Советскими солдатами уже скрылся из виду. Татка и Полина весьма нерешительно посмотрели друг на друга и, взявшись за руки, зашагали в самый «эпицентр» партизанской стоянки. Ганс Кляйн сейчас спал с совершенно наивной и блаженной улыбкой на устах: ему в очередной раз снилась его любимая «маленькая русская». Накануне немецкий офицер совсем не расставался с мыслями о Полине: она буквально «засела» в его голове и находилась там круглые сутки, совершенно отказываясь вносить «арендную плату». Ему снилось, что они живут в их большом доме в Германии. Что у них — собака, две кошки и много-много детей. Во сне Ганс бессовестно много целовал и обнимал свою любимую русскую. Когда пришло время полноценно просыпаться, Ганс проклинал всё на Свете: ему до жути не хотелось открывать глаза. Ведь тогда — он вновь расстанется с Полиной, окунувшись в суровую реальность своей жизни. С головой. «Как же много я о тебе думаю, любимая…» — подумал Ганс совсем в отчаянии. «Я найду тебя. Даже если ты окажешься на другом Конце Света. Даже если нам будет по восемьдесят лет к тому моменту — я всё равно тебя отыщу. Мне больно без тебя, Полина… Больно…» На завтрак Ганс в этот день совершенно не спустился: он по обыкновению сел в кресло и закурил. Но теперь уже — сигарету. Совершенно обычную, Советскую, наивно полагая, что с помощью сигаретного дыма сможет вытравить всю ту боль, которая накопилась внутри с того самого дня, как он был вынужден отпустить свою любимую женщину. Что сможет вообще когда-нибудь забыть её. Нет, отнюдь. Такого не произойдёт… Теперь уж никогда.