Полина

Полина Валерьевна Орлова.                              Воспоминание.                        Деревня Белый колодец. С немцами мы жили уже почти неделю кряду. И, нет, я отнюдь не боялась их. Ни одного ни второго. Напротив, я всеми силами старалась сделать вид, что совсем равнодушна к своей судьбе и судьбе Таты. Что мне действительно всё равно. И ничто в моей душе не вызывает особых эмоций. — Интересно, этот немец надолго от нас ушёл? — сварливо произнесла, между тем, моя младшая сестра, ловко нарезая картофель на крупные ломтики. — Я не знаю, Татка. Я ничегошеньки не знаю, — пожимаю плечами и просто отмахиваюсь.  Затем — начинаю чистить довольно крупную картофелину, и эта манипуляция здорово успокаивает меня, приводит мысли в полнейший порядок. — Убийцы они… — поджимает губы Таня. — Убийцы! А мы им есть здесь готовим! — А разве у нас есть какой-то другой выход?.. — горько интересуюсь я, всё ещё сдирая плотную кожуру с картофелины. Таня протяжно вздыхает, совсем не удостаивая меня хоть каким-то ответом. Внезапно дверь в дом настежь распахивается. От неожиданности — вздрагиваю. Но не оборачиваюсь. Совсем. — Ох… — вот лишь что доносится до моего слуха. Просто громкий возглас моей родной сестры. С усилием, но заставляю себя всё-таки обернуться и чуть было не сталкиваюсь с Гансом нос к носу. В руках у молодого немца — вновь огромный букет полевых цветов, который он нетерпеливо протягивает мне прямо сейчас. — Что это?… — говорю с чистейшей смесью нетерпения и отвращения. — Das sind Blumen, und diese Blumen sind für dich! — проговорил немец с порывистым чувством, всё ещё нетерпеливо держа букет прямо перед моим носом. — Я не понимаю тебя… — шепчу я устало, отхожу к обеденному столу и сажусь за него, закрыв лицо руками. Ганс садится рядом и зачем-то — нежно обнимает меня за плечи.  Не кричу, не вырываюсь и не оказываю никакого сопротивления. Потому что, по сути — уже совсем всё равно… Однако Ганс, по-моему, встревожен действительно ни на шутку. — Warum weinst du jetzt?.. — он сжимает свои сильные мужские ладони на моих плечах, и по моему телу вдруг пробегает целый табун мурашек… Чёрт знает, почему на телесном уровне я отреагировала именно так. Поворачиваюсь к Гансу. Сейчас парень смотрит на меня почему-то с явным обожанием и нескрываемым восхищением. Глаза в глаза, и в моем сердце внезапно пробегает «та самая искра». Спускаюсь своим взором чуть ниже, прямо на манящие меня губы этого красивого немца… Мы — сейчас находимся лишь в шаге от того, чтобы поцеловаться… Однако немецкий офицер приходит в себя первым. Всё ещё держа в своих крепких руках огромный букет полевых цветов, немец вдруг резко встаёт на одно колено и произносит свою пламенную речь на ломаном русском языке. — Полина. Я хочу на тебе жениться! Я и вправду этого хочу! Очень! Будь моей, моей навсегда! Татьяна, между тем, захлопала в ладоши, и, повернувшись к ней, я в полной мере успела заметить, что глаза её увлажнились. Снова поворачиваюсь к немецкому офицеру. — Ты спятил?… Ты вообще отдаёшь себе отчёт в том, что ты сейчас мне предлагаешь?… Выйти за тебя замуж?… Какой абсурд! — Но… Я действительно подумал, что мы нравимся друг другу, Полина, — Ганс медленно встал с колен, положив увесистый букет на поверхность стола. — Я приму лишь твой букет. И не более, — сообщаю коротко. Немецкий офицер молча кивает, и я улавливаю в его бездонных глазах грусть… Я отворачиваюсь и кусаю губы от досады. ДА, мне действительно очень сильно начал нравиться этот немец. ДА, абсолютно как мужчина. Однако как же я могла предать Родину, полностью отдавшись такому чистому и искреннему чувству, как Любовь?… Вот конкретно этого я и вправду не понимала. Точнее, совершенно отказывалась понимать. Я вздохнула. Немец вновь присел рядом и сызнова обнял меня за плечи. Я буду донельзя честна: меня безумно привлекали его губы, которые мне отчего-то сейчас захотелось попробовать на вкус… Но я сдерживала себя. Изо всех сил. Из самых последних сил, чтобы не стать предательницей Родины, немецкой подстилкой. Однако сердце моё в данный момент пылало нещадным огнём… А по телу словно проходил электрический разряд, снова и снова: настолько мне начал нравиться этот немец. Мне вдруг безумным образом захотелось, чтобы он в полной мере обладал мной, моим телом, хотя у меня ни разу в жизни ещё не было мужчины и природу данных мыслей я абсолютно не могла понять. Мне было стыдно признаться себе в этом, но почему-то я всецело захотела, чтобы этот иностранец тоже принадлежал только мне… Лишь мне. Да. Скорее всего, это и есть та самая «искра»…      Часть Вермахта. Настоящий момент. — Перестаньте!… Я прошу вас, прекратите сейчас же! — голос Полины, всё-таки, чуть-чуть, но сорвался на крик. — Что, не нравлюсь? — ухмыльнулся Вилли, прекратив целовать девушку. — О чём вы говорите?… Я замужем, я жду ребёнка от своего любимого мужчины! Любимого по-настоящему! Я вас я — знать не знаю! Да и не хочу знать! — Но под Ганса же ты легла? Легла! Значит, ляжешь и под меня, русская шалава!.. — крохотные, сейчас налитые кровью глазки Вилли, казалось, хотят пробуравить Полину насквозь. — Да как вам не стыдно… — от переполняющего её возмущения блондинка едва ли не задохнулась. Вилли потянулся, чтобы в очередной раз повторно поцеловать действительно красивую русскую девушку в губы, но… внезапным образом получил крайне звонкую пощёчину: на свой страх и риск Полина приняла решение обороняться от гадких ей поцелуев малознакомого немца именно таким образом. — Ах ты, маленькая дрянь!… — От неожиданности Вилли схватился за щёку и произнёс данную фразу уже на своём родном языке, не на русском. Полина вскочила из-за стола, перевернув свой стул и бросилась к двери. Вилли едва ли нагнал её и грубо схватил за руку, чуть ли не вывернув русской запястье. — Отпустите меня!… Отпустите! Я сообщу мужу о вашем непристойном поведении!  — Он всё равно не услышит тебя, девочка! — наверное, в сотый раз усмехнулся горе-преподаватель. Распахнулась дверь.  Вилли тотчас же отпрянул от Полины, словно его обдали холодной водой. — Что же я сейчас должен «не услышать»?! — не проговорил, буквально прорычал Ганс, вошедший в свой кабинет, где в этот самый момент, по сути, должно было проходить занятие его супруги немецким языком. — О! Герр Кляйн! Герр Кляйн! — интонация Вилли вновь приобрела льстивый, до безумия слащавый повышенный тон. — Да вот, ваша жена отпрашивалась у меня в дамскую комнату, а я, так сказать, по доброте своей душевной вызвался, мм… проводить её… — Наглая ложь! — вскричала вдруг Полина на чистейшем немецком языке. — Ганс, он сейчас врёт тебе… Лицо немецкого офицера моментально приобрело весьма озадаченное выражение. — Продолжай, — кивнул он супруге, дав той понять, что очень внимательно её сейчас слушает. — Он приставал ко мне! Хватал за талию! Целовал меня против моей воли глубоко в губы! Ганс повернулся на Вилли. Коротышка моментально затрясся. — Ну, ну, Герр Кляйн! Кому же вы верите: этой шалаве, с которой знакомы меньше года или уважаемому Вилли, который сам знает вас с пелёнок… Сама она ко мне полезла!… Сама, да! — продолжил бессовестно врать Вилли, узрев, что немецкий офицер уже вне себя от ярости. Ганс переводил свои злые глаза то с законной супруги на Вилли, то обратно с Вилли на Полину. — Герр Кляйн! Я ни в чём не виноват!… Ваша девка и вправду оказалась ветреной и легкодоступной! Подумать только!… Лезла целоваться к очень уважаемому человеку! Если бы вы не вошли, я не знаю, что было бы! Она меня тут раздела бы, да! Прям на этом самом месте, вот!…  Полина молчала. Совершенно бессовестные потоки лжи этого подлого горе-преподавателя настолько поразили её и выбили из колеи, что сейчас блондинка не могла сказать и слова в своё оправдание. Однако Ганс очень быстро определился со своей личной позицией. — Значит так, гнида, — начал немецкий офицер, повернувшись на подлого преподавателя. — Увижу ещё раз возле моей части — пеняй на себя. Закопаю. Живьём. А назовёшь ещё раз МОЮ жену каким-нибудь плохим словом — тебе тоже не поздоровится. Любое из действий, которое я назвал и ты — труп. Я тебя просто расстреляю. Не сам — просто отдам приказ. И тебя не будет! Не будет никогда! Я убью тебя. Здесь же. Урою! Ты всё понял?!…  Вилли била крайне крупная дрожь, поэтому он только отрывисто закивал. Ганс Кляйн в прямом смысле взял за «шкирку» теперь уже бывшего наставника своей жены и стремительно вытолкал его за пределы собственного кабинета.  Вернувшись к девушке, немецкий офицер довольно строгим тоном своего голоса спросил: — Он действительно насильно поцеловал тебя?… — Да… Да, несколько раз, — в конце концов, не выдержав общего накала всей сложившейся ситуации, Полина по-настоящему заплакала. Ганс Кляйн крепко обнял супругу и с искренним порывом поцеловал в правую щёку, в то время как русская блондинка искренне заливалась слезами, уткнувшись любимому мужу в плечо. — Его больше не будет здесь. Никогда. Здесь и возле тебя. Родная, я тебе это обещаю! Он на пушечный выстрел больше не подойдёт к тебе… — Я очень люблю тебя, Ганс, — прошептала Полина на родном наречии своего мужа. — Поверь мне, я люблю тебя гораздо сильнее. Я изначально любил тебя намного сильнее. Однако я очень счастлив от того, что теперь ты по-настоящему разделяешь мои чувства… — Как назовём маленького?… — улыбнулась русская девушка. — Смотря, кто родится. Если мальчик — пожалуй, назовём его Рудольф. В честь моего покойного деда…  — А если девочка?… — до безумия нежно прошептала Полина. — А если девочка — думаю, что лучше назвать Грета или Грэтель, очень красивые имена. Ну, если хочешь, ты вполне можешь предложить и свои варианты.  — Я пока что не думала об этом, милый… — Полина встала на носочки, поскольку Ганс был значительно выше её и чмокнула своего законного мужа. Тот обнял её своими сильными руками и приподнял над полом, уже совсем не отрываясь от её желанных губ…