Анклет

      Последний день в стационаре Чимин чувствовал себя маленьким жуком, который увяз в капле смолы и застыл в ней на миллионы лет. Каждая минута текла невыносимо медленно, словно бетонное здание больницы находилось где-то на границе миров во временной петле. Чимина обещали отпустить уже сегодня, на вторые сутки, хотя по ощущениям он провёл здесь около года. Аёнг повела себя довольно жестоким образом — отобрала даже временный телефон, запретив писать в рабочие чаты и думать о «Плаксе».       «Это знак, что нужно хоть немного остановиться, — говорила вчера она, когда Чимин весь издёргался от невозможности заняться хоть чем-то, — я миллион раз повторяла, что нельзя работать на таком надрыве. Ты сначала выкручиваешь мощность на максимум, а потом перегораешь. Лежи и отдыхай».       Чимин пытался, лёжа с закрытыми глазами и наивно полагая, что у него хорошо получается обманывать Аёнг, пока он прокручивает мысленно сцены из мюзикла.       — Хватит думать, раздражаешь, — сказала она, не отрываясь от толстой книги в старом переплёте. Аёнг сидела на соседней незанятой койке, забравшись на неё с ногами, и в таком положении все два дня провела с Чимином, как бы он ни старался выгнать её. Она сослалась на то, что дома сейчас точно так же тихо и скучно, как в больнице. Разницы, мол, никакой. В больнице даже веселее, ведь тут можно смотреть на шарообразное лицо Чимина — Аёнг сравнила его с розовой хрюшкой-копилкой, а глаза — с узкими отверстиями для монет.       Чимин чувствовал себя скорее не копилкой, а живой мумией, повидавшей нашествие пчёл. Кожа под бинтами зудела, и каждое неловкое движение отдавалось болью в районе солнечного сплетения. Тем не менее, врач сказал, что ожоги не слишком серьёзны, и после вечернего обхода Чимина должны будут выписать. Останется только ходить на перевязки, но это — ерунда.       — Дашь телефон на пять секунд?       — Пять секунд, — ответила Аёнг, протягивая свой старый телефон, в который была вставлена уцелевшая сим-карта Чимина.       Пропущенных от Юнги сегодня не было, и Чимин еле сдержал вздох. Созвониться за эти дни у них так и не получилось. Чимин только отправил смс, что на кухне внезапно прорвало трубу и на время ремонта отключили воду, поэтому Юнги предложил свою съёмную квартиру. «Дай знать, если что ещё понадобится. Я серьёзно», — написал он, прекрасно зная, что Чимин от всего откажется.       Юнги и так жертвовал многим, соглашаясь открыть собственный театр. Он содержал жену, двоих детей, большой дом и платил за однушку в самом центре. В основном, его доходы складывались из тех постановок, которые он курировал в других театрах, многие из них оказались весьма успешны, но он не был миллионером. Для «Меллерстейн Холла» — они с Чимином решили назвать театр так же, как раньше называлось поместье — он привлекал деньги спонсоров, неравнодушных к искусству и памятникам архитектуры, но приходилось вкладывать и собственные средства. Удивительно, что Лиён не выступала против этого решения, видимо, сильно верила в мужа. Тем не менее успех не был гарантирован. Неизвестно, когда театр начнёт приносить прибыль и будет ли это существенно. Мечта Чимина о независимой сцене, как и само его присутствие в жизни Юнги — огромный, непомерно огромный риск. Разве можно принимать ещё хоть какую-то помощь от человека, который идёт ради тебя на подобное?       Иные доказательства любви не так уж важны. Состоять в тайных отношениях и при этом открывать вместе театр — ответственность не меньшая, чем общий ребёнок. Даже если Юнги оставался эмоционально недоступным, даже если иногда он не мог выкроить возможности на обычный звонок, даже если их будущее находилось под вопросом — Чимин старался не чувствовать себя обделённым.       Именно поэтому он не показывал всех бурь, которые разгорались внутри, молча решал свои проблемы, ничего не просил и не требовал, а если и хлопал иногда дверью, то сильно жалел об этом. Юнги даже не представлял, на какие истерики способен Чимин, если не сдерживает себя. Он не видел и сотой доли настоящего Чимина — импульсивного, резкого на поворотах, живущего без кожи. Не замечал, что его любовник, который вечно выглядит безмятежно со скользящей на губах улыбкой, пребывает в таком же сильном психическом напряжении, как и он сам.

***

      На следующий день Чимин проснулся от жара во всём теле. Открыв глаза, он обнаружил, что зачем-то укутался в тёплый плед и проспал так целую вечность. Несмотря на противную слабость после сна, Чимин распознал редкое чувство, похожее на спокойствие — он лежал в своей кровати, самой лучшей. В комнате витал едва заметный запах яблока с корицей: иногда Чимин жёг ароматическую свечу, которая оставляла ненавязчивое послевкусие на много дней. Душно, но как же приятно.       Весь день Чимин слонялся по городу, вернувшись в прежний ритм, выбирал новый телефон, принимал душ на квартире Юнги, стараясь не попадать водой на бинты, и чуть не забыл, что до отъезда в Кёнсан должен наведаться в Национальный театр Кореи — там уже несколько лет шла одна из его постановок. Примерно раз в месяц Чимин без предупреждения приезжал посмотреть спектакль, чтобы потом на репетиции поправить слабые моменты и неудачные танцевальные переходы, но на этот раз ему лично позвонил директор Кан и попросил заехать.       Несколько лет назад Чимин пошёл на компромисс, чтобы поставить в Национальном театре пусть и не совсем мюзикл, но хотя бы музыкальную драму — «Сказание о вдовствующей королеве Идок». Это была вдумчивая, слишком тяжеловесная для Чимина постановка по классической повести. Он уступил во многих художественных решениях, но это был особенный опыт — их первая совместная работа с продюсером Мин Юнги.       Оказавшись перед зданием Национального театра, высокие колонны которого давили своим величием, Чимин невольно остановился посреди площади. Он насладился неожиданным лёгким ветром, наблюдая за тем, как небо затягивает светло-серыми облаками. Слишком много воспоминаний связано с этим местом.       — Присаживайтесь, — сказал седовласый директор Кан, сдвигая к краю стола небольшую стопку бумаг и конверт. — «Сказание о вдовствующей королеве Идок» идёт уже три года. Пора обновлять репертуар, так что… Подождём ещё два месяца, как раз до конца сезона, затем закроем. Здесь ваши выплаты, включая аванс за оставшиеся репетиции.       Что ж, он прав — «Сказание» давно пора снять с репертуара. Чимин кивнул и молча всё подписал, перелистывая страницы опухшими пальцами с красными пятнами. На одной руке было перемотано только запястье, а на второй повязка доходила прямо до костяшек. Три года — невероятно. Как быстро прошло время.       Поклонившись, Чимин по старой привычке направился в буфет за кофе и, может быть, десертом, если там не разобрали с утра лучшие пирожные. Несмотря на то, что снятие постановки было ожидаемым событием, он всё равно ощущал тяжесть в груди. Ему всегда непросто давались прощания.       По расчётам Чимина, у него оставалось около пятнадцати минут до того, как в одном из залов объявят антракт и толпа людей начнет собираться возле витрины со сладкой выпечкой и сэндвичами. Чимин с чашкой капучино занял место возле окна, с тоской оглядывая столики с сиротливыми вазами сухоцветов и деревянными стульями, старые афиши, нарисованные от руки, чёрно-белые фотографии с великими актёрами и потускневший тюль на окнах.       — Чимин?       Чуть вздрогнув, Чимин повернул голову и заметил у входа низкую фигуру в тёмном, которая быстро приближалась к нему — Хван Союн. Она сильно изменилась: вместо растрёпанных свисающих прядей её волосы были подстрижены под каре и уложены назад, строгие очки в толстой оправе подчёркивали жёсткую линию подбородка. Чимин с неохотой признал, что Союн заметно похорошела, отказавшись от бесформенной одежды и неряшливости в образе.       — Я же не помешаю? — спросила она непонятно зачем, уже опуская какую-то огромную папку на стол Чимина, который заверил, что нет, Союн не помешает. — Прекрасно, я как раз собиралась тебе позвонить. Возьму воды и вернусь.       Они вместе учились на режиссуре. Преподаватели всегда выделяли Хван Союн среди других студентов и буквально в ней одной из всей группы видели талант. Она бралась за самый сложный материал, у неё всё получалось, и, конечно же, она была редкостной выскочкой. Чимин всегда с трудом выносил присутствие Союн, прекрасно осознавая, что за ним самим закрепилось клеймо бездарности. «Мюзиклы — театр для глаз, а не для ума», — говорил их основной куратор, который выступал против того, чтобы Чимин ставил мюзикл в качестве дипломной работы.       Что для бывших преподавателей, что для многих коллег Пак Чимин так и остался пустышкой, способным только на бродвейские адаптации. Единственный его более менее серьёзный проект вскоре навсегда уйдет со сцены, хотя даже в нём он не смог показать себя по-настоящему. Театральные критики в принципе не считают мюзиклы за искусство, мол, это — чистая коммерция, зрелище со спецэффектами для впечатлительного зрителя. Зато они очень любят экспериментальные спектакли Хван Союн — в свои двадцать семь она уже получила пару престижных наград.       Капучино остыл, и Чимин нервно подёргивал ногой, когда Союн села напротив.       — Как ты? Что с тобой случилось? — спросила она, сводя тёмные брови к переносице и откидываясь на спинку стула.       — Небольшие неприятности, скоро пройдёт. — Чимин состроил вежливую улыбку. — В целом, у меня всё неплохо, готовимся к открытию «Меллерстейн Холла».       — Наслышана. И хочу кое-что спросить насчёт этого… Но позже. Над чем работаешь сейчас?       — Ставлю «Плаксу». — Увидев замешательство на лице Союн, он тут же пояснил: — «Cry-baby». Изначально фильм с Джонни Деппом, но потом был и мюзикл на Бродвее.       — А, понятно… — Она кивнула, словно ничего другого от Чимина и не ожидала.       — Ну, а ты? — спросил Чимин из чувства долга. Теперь он чётко осознавал, что не будет скучать по этому приевшемуся интерьеру и приторному капучино. Всё, что дорого для него здесь, — некоторые ребята из труппы и воспоминания о том, как когда-то они начинали с Юнги свой путь. Остальное, включая Хван Союн и весь руководящий состав, он наконец-то вычеркнет из жизни без сожаления.       — У меня несколько спектаклей сейчас, но основное — вот здесь. — Она опустила ладонь на ту самую внушительную чёрную папку. — Шекспировская «Буря». Точнее, пока только экспликация.       Чимин непонимающе нахмурился. Он смутно помнил «Бурю» из университетской программы — одно из последних произведений Шекспира с музыкой и танцами в четвертом акте. Совсем не в духе Хван Союн.       — На самом деле, я готовлю кое-что необычное, — продолжила Союн. — Даже экспериментальное. Это будет современная адаптация, и это… не поверишь, — она широко улыбнулась, показывая крупные зубы, — мюзикл.       — Мюзикл? — хрипло переспросил Чимин, едва не подавившись молочной пенкой.       — Да, — проговорила она с каким-то маниакальным выражением. — Зимой я была в Праге, зашла в консерваторию послушать что-нибудь. Там давали Чайковского, как раз симфонические фантазии по Шекспиру, и я решила перечитать «Бурю». Не знаю, что на меня нашло, но я ужасно вдохновилась. И теперь я хочу мюзикл… В современном сеттинге, по мотивам. — Пока она говорила, буфет постепенно стал заполняться шумными людьми, которые замелькали перед лицом так быстро, словно мчались на карусели. Чимин почувствовал лёгкое головокружение и постарался глубоко вдохнуть. — Так вот, я сейчас ищу композиторов, но тебе хотела позвонить по поводу хореографа. Да, у тебя был очень хороший хореограф — Чон Хосок, если не ошибаюсь. Мне нужен его номер.       — М-м… — Вскинув брови, Чимин для вида отпил ещё капучино, но совершенно зря, так как теперь он ощутил на языке горькую кофейную гущу. Слегка прокашлявшись, он сказал: — Хосок сейчас недоступен, он в Калифорнии. Лучше будет просто написать ему. Может быть, на почту… — Хосок, разумеется, никогда не проверял почту.       — А когда он вернётся? — Союн плотно сомкнула губы, от нетерпения постукивая пальцами по своей папке.       — Не знаю точно… — соврал Чимин, ощущая, как все его внутренности потихоньку нагреваются и вскоре начнут закипать.       — Хорошо, тогда напиши не только номер, но ещё почту или куда лучше к нему обращаться. Можешь указать инстаграм, хотя я туда не захожу… — Она протянула Чимину свой телефон. — Чуть не забыла! Укажи заодно контакты Мин Юнги. Когда-то у меня был его номер, но он, боюсь, уже потерялся.       — Да без проблем, — отрезал Чимин, вкладывая в интонацию столько яда, сколько могло уместиться в короткую фразу. «Что б ты подавилась», — осталось не озвученным.       Он чертыхнулся, пока пытался совладать с чужим смартфоном, но всё же вбил контакты, о которых просила Союн.       — Теперь по поводу… Миллерстоун? Прости, всё время вылетает из головы… — Она внимательно посмотрела на экран телефона, будто убеждаясь, что на нём отображаются обычные буквы и цифры, а не иероглифическое письмо.       — Меллерстейн. Прости, но я опаздываю. — Чимин резко встал, с оглушительным грохотом отодвигая стул. — Созвонимся позже.       — Подожди, — кажется, она не планировала отступать, схватив Чимина за предплечье, — тут вопрос буквально на полминуты…

***

      Разозлившись, Чимин вылетел из Национального театра так быстро, что не видел, куда идёт. Он опомнился только в тот момент, когда оказался посреди небольшого парка через пару кварталов. Вдох, выдох. В домашний чат на троих полетели сообщения одно за другим. Сердце бешено колотилось то ли от злости, то ли от быстрой ходьбы, к которой ещё не привык ослабленный организм.

Jimin

ХОБИ-ХЕН!!!

             Чимин обращался к нему таким образом только в моменты экстренных происшествий. Например, когда Хосок чуть не лишился большого пальца на ноге, раздавив кружку, которую Чимин оставил на полу.

Jimin

СРОЧНО СЮДА

Jimin

НЕМЕДЛЕННО

Jimin

ЭТО ВАЖНО!!!!!!!!

A-yeong У него два часа ночи

Jimin

Я НАДЕЮСЬ ТЫ НЕ СПИШЬ ХОБИ-ХЕН!!! ЛЮБИМЕНЬКИЙ

A-yeong Не ори A-yeong Мне страшно Hoseok ЧТО СЛЧУИЛОС???!!!!!

Jimin

ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СПИШЬ ТАК ПОЗДНО

Jimin

ЕСЛИ ТЕБЕ БУДЕТ ПИСАТЬ ХВАН СОЮН НЕ ОТВЕЧАЙ

Hoseok У меня уведлмения на этот чат Hoseok ХОРШРО НЕ БУДУ А ЧТО КТО ЭТО??????? A-yeong охренеть а что нужно этой сучке???

Jimin

ОНА СТАВИТ МЮЗИКЛ И ПРОСИЛА У МЕНЯ КОНТАКТЫ ХОБИ-ХЕНА

Jimin

И Юнги

A-yeong WTF???????? KSJDHFKJSH#010101000$@#%($%(^$#$ Hoseok Ладно прстите я уже засыпаю спокнойн ночи

Jimin

Сладких снов

Jimin

СУКА

Jimin

Она не просто хочет ставить мюзикл. Она сказала, что рассматривает Меллерстейн для себя

Jimin

РАССМАТРИВАЕТ

Jimin

Типа мы один из её вариантов. Если наша скромная халупа подойдет ей, она согласится ставить у нас свой ВЕЛИКИЙ МЮЗИКЛ который уже заранее получил десять Пэксанов по всем номинациям

Jimin

И КАК ЕЙ НЕ СТРЁМНО СТАВИТЬ СВОЙ ВЕЛИКИЙ МЮЗИКЛ НА СЦЕНЕ ГДЕ ШЛИ О УЖАС БРОДВЕЙСКИЕ АДАПТАЦИИ ОДНОДНЕВКИ????

A-yeong у меня телефон нагрелся из-за тебя A-yeong успокойся мы её на порог не пустим и сладкого хоби-хена не отдадим Hoseok ФУ Hoseok Сама ткая A-yeong иди спи отсюда!!!       Аёнг тоже разбиралась в сложной литературе, артхаусном кино и экспериментальном театре, но никогда не кичилась этим. Она фанатела по «Сейлор Мун» и «Ван-Пис», пересматривала с Чимином «Дрянных девчонок», «Секс в большом городе» и обожала театр «Такарадзука», а в её плейлисте можно было найти как французский шансон и малоизвестное инди, так и айдолов, и даже какой-нибудь устаревший готик-рок.       Она смеялась до хрипоты, согнувшись на диване в гостиной, когда Чимин пародировал Союн, манерно поджимая губы и растягивая слова: «Ох, представляешь, я совершенно случайно оказалась в консерватории! Собиралась за пельменями зайти, но вот уже сижу, симфонии слушаю. Чайковский поразил меня, я теперь ставлю мюзиклы!».       — Ты же не позволишь этой заносчивой сучке пользоваться своей сценой и своими людьми?       Чимин опустился в скрипучее кресло напротив Аёнг, тяжело вздыхая.       — Я не знаю. — Он посмотрел в потолок. — Нужно поговорить с Юнги.       — Что значит «я не знаю»? Это театр настолько же твой, насколько и Юнги. Ради чего ты столько лет собирал свою команду, за Хосоком два года ходил, отказывался от всего в пользу «Меллерстейна»? Чтобы там ставила Союн? Да она вечно лижет задницу всяким снобским уёбам, которые тебя за режиссёра не считают. Что за херня, что за «не знаю»?       — Её спектакли берут серьёзные награды, в отличие от моих. Как бы мы к ней не относились, Хван Союн — всегда событие. Много кто хотел бы засветиться в её труппе.       — Хосоку на это похуй, — резонно заметила Аёнг.       — Допустим. Но мы должны мыслить в перспективе. Я понаписал всякого в чате, но Союн с мюзиклом в нашем театре — другой статус, другой уровень. Мы сразу станем модными, и наши собственные мюзиклы — тоже. Юнги скажет, что она продвинет «Меллерстейн», и я не смогу с этим спорить. Он всё ещё злится из-за Джина и Чонгука. Я засуну свою гордость в жопу.       — «Меллерстейн» продвинешь ты! — Аёнг чуть не подскочила с дивана. — И я не думаю, что он прям злится. Джин всё равно светит своим красивым ебальником на афишах.       Они горячо спорили какое-то время, пока не выдохлись, а затем разложили диван в гостиной и задремали под новый аниме-сериал, который Аёнг давно собиралась посмотреть. Когда Чимин проснулся уже в одиночестве и перебрался в свою комнату, то ещё долго ворочался в постели. Хван Союн воскресила давно забытые, казалось бы, комплексы.       «Мое имя ассоциируется только с адаптациями».       «Я — пустое место».       «Люди ходят не на Пак Чимина, они ходят на проверенные западные хиты».       «Меня уважали только за «Сказание о вдовствующей императрице Идок», из которого вырезали почти все мои идеи».       Сон никак не шёл. Под утро с кухни послышалась возня: чирканье спичкой, постукивание чайной ложки о чашку, шлёпанье босых ног, скрип двери. Часы показывали что-то около шести утра — значит, Аёнг ещё не ложилась.       Чимин тихо прошёл на кухню, зная, что за стеклянными дверями увидит её силуэт. Балкон находился на юго-западной стороне, так что на восход нельзя было посмотреть, но само его присутствие ощущалось в сиреневой дымке, неподвижных деревьях и редких перекличках птиц. Воздух в утренние часы казался чище, свежее, даже если Аёнг дымила сигаретами. В прошлом апреле Хосок заморочился и посадил здесь плющ, который уже обвивал кованое ограждение. Балкон выходил на тихий глухой двор, и ветви растущей рядом вишни почти доставали до него. Осенью сюда заносило сухие листья, а весной — нежно-розовые соцветия, которые приходилось потом выметать из кухни. Чимин с трудом представлял, что однажды ему придется съехать отсюда.       Аёнг сидела на раскладном стуле с ноутбуком на коленях, укрывшись цветастым покрывалом. Она не заметила, как Чимин приоткрыл дверь. Рядом на крошечной табуретке лежала всё та же толстая книга, которую она читала в больнице.       — И эта женщина говорила, что я не умею отдыхать.       — Блять, ёб вашу… — Она резко дёрнулась от неожиданности, чуть не выронив ноутбук, а затем приложила руку к сердцу. — Какого хера?!       — Тоже не спится. — Чимин протиснулся и разместился на соседнем стуле, стараясь не повалить пустые горшки для будущих цветов. Он решил занять руки той книгой, пока Аёнг постукивала по клавиатуре.       — «Пионовый фонарь», — прочитал вслух Чимин, а затем принялся бездумно перелистывать страницы и прикладывать их к лицу, вдыхая запах старой бумаги.       — Это сборник кайданов, — сказала Аёнг, прерываясь, чтобы сделать глоток кофе с сахаром и молоком. — Японские страшилки, которые часто брали за основу для Кабуки. — Она захлопнула ноутбук и повернулась к Чимину. — Короче, меня осенило.       — М?       — Не думай, будто я забыла, что ты уже сто лет ждёшь сценарий. Я записывала все идеи, но сегодня до меня дошло. Это будет мистика! Представь… — Она отложила ноутбук и закинула ногу на ногу. — Есть некий Принц, младший сын из семи братьев, слабый здоровьем и меланхоличный. Его воспитывают как официального наследника, но очередь до него, конечно, не дойдёт. Жизнь Принца полна ограничений, и он страдает от невыносимой скуки. Однажды, прогуливаясь вдоль озера, он знакомится с лесной Ведьмой и влюбляется. Но она вдруг говорит, что Принц этот на самом деле давно уже мёртв, утонул, а его неупокоенный дух носится над озером. Оказывается, с момента смерти прошло уже много лет, но Принц ничего не помнит. Ведьма настаивает, что его убили, но кому же мог понадобиться седьмой и болезненный сын короля? Они вместе расследуют обстоятельства его гибели…       Пока Аёнг говорила, описывая сразу несколько вариантов сюжетных ответвлений, вокруг становилось светлее, и центр города всё больше наполнялся гулом машин, где-то неподалёку шла стройка, а в пепельницу падали окурки. Даже Юнги выкуривал меньше сигарет, чем она.       — В общем, призраки, таинственная смерть, драма и любовь, — Аёнг подвела итог и шумно выдохнула от усталости. Она собрала волосы в хвост, поднимаясь со стула. — Осмысляй, я пойду кофе сварю.       — Что тут осмыслять? Конечно, мы это поставим! Пиши, пиши, мой гений!       Через несколько минут они стояли на кухне и радостно чокались: Аёнг — очередной порцией кофе с молоком, Чимин — банкой диетической колы.       — За то, чтобы Союн обделалась прямо в зрительном зале, когда увидит наш новый мюзикл, — Чимин сладко улыбнулся.       — Да пошла она. Хватит принижать себя, идиота кусок! Ты сделаешь из этой истории шедевр. Ты — самый талантливый, ясно? — Аёнг потянулась к другу, чтобы со смехом чмокнуть его в губы. На самом деле, она была ужасной недотрогой, но Чимину позволялось больше, чем всем остальным, включая Хосока. — Ты меня бесишь, но я тебя обожаю.       — Я люблю тебя!

***

      Несмотря на то, что приходилось таскаться на перевязки и сидеть в очередях, страдать от духоты, невозможности нормально постоять под прохладным душем и тот факт, что вся первая половина отпуска была испорчена, Чимин чувствовал себя полным сил. Его ожоги выглядели уже чуть лучше: врачи обещали, что ярко-розовое пятно, растянувшееся от виска и до линии челюсти, заживёт само. Когда-нибудь. Чимин старался не переживать об этом. По крайней мере, именно лицо (если не считать слишком мягкий голос) было виновато в том, что его с трудом могли воспринимать всерьёз на работе. Ему не помешает иметь чуть более пугающий вид, верно?       Отёк уже спал, поэтому у Чимина появилось настроение приодеться, чтобы доехать до «Меллерстейна». Он надел очки-авиаторы, чтобы отвлечь внимание от лица, а кольца и браслеты, которые он пока не мог носить, заменил на анклет. Над главным входом в театр, наконец, установили огромные буквы «MELLERSTAIN HALL». Уголки губ сами собой растянулись в улыбке — Чимин как чувствовал, что сегодняшний день будет хорошим.       Пока актёры наслаждались отдыхом, во многих частях театра всё ещё шёл ремонт, а сотрудники некоторых цехов — костюмерного и бутафорского — трудились в полную силу. Сокджин, вероятно, тоже мог быть здесь по каким-то делам, так как часто помогал директору последнее время, но Чимин надеялся с ним не пересекаться. Хотелось проведать костюмеров, но им тоже не стоило показываться на глаза со своими ожогами: сердобольные женщины могли поднять на уши весь театр. Так что Чимин, зацепив солнечные очки за ворот футболки, собирался лишь мельком взглянуть на новые декорации и убедиться, что дела идут хорошо.       В одном из коридоров недавно обновили паркет, и теперь здесь приятно пахло деревом, лаком и свежей краской. По стенам медленно ползли солнечные блики, а с верхних этажей доносились звуки ремонта. Декорации для американского кафе пятидесятых оказались ровно такими, какими нужно, и заведующий цехом даже удивился, что им не придётся ничего перекрашивать на полтона, добиваясь идеального оттенка. Помявшись несколько секунд со связкой ключей в руках, Чимин направился к выходу.       Сквозь шум работающей дрели Чимин не сразу услышал, как его окликнули. Он уже почти спустился по лестнице, когда понял, что ему не показалось.       — Хей, мистер Джейлер! Да стой же ты…       Чимин застыл, а затем умышленно обернулся через левое плечо, чтобы не показывать ожог раньше времени.       — Джин объяснил мне, как идти, но… — Намджун чуть рассмеялся, остановившись возле лестницы, — у вас тут буквально Кносский лабиринт.       Намджун со своим огромным ростом и идеальными пропорциями тела — Чимин старался не смотреть на длинные ноги, обтянутые строгими брюками — стоял в рубашке с закатанными рукавами. Косой луч солнца, падающий из окна, подсвечивал его фигуру сзади. Упоминая греческую мифологию, он и сам смахивал на кого-то из их пантеона, но Чимин тут же отогнал эти пошлые сравнения из дешёвых книг в тонкой обложке. Его буквально передёрнуло от того, какие штампы подсовывает собственный мозг (Аполлон — сын Зевса, бог света, музыки и поэзии), но он оправдался тем, что за спиной Намджуна можно увидеть на стене гипсовую лепнину с античными мотивами. «Чёртов классицизм», — подумал Чимин, перекладывая ответственность за свое шаблонное мышление на архитектора театра и Намджуна с его отсылками к мифам.       Чимин коротко поздоровался, продолжая стоять полубоком со скрещёнными на груди руками, а затем спросил, пока Намджун спускался по лестнице:       — Что ты забыл здесь в разгар трудовых будней?       — Джин попросил помочь ему сверить строительную смету, пока все ваши в отпуске.       — Хм… — Чимин нахмурился. — Ты вырвался со своей работы, чтобы проверить пару бумаг здесь?       — Нет, я тоже в отпуске. У меня два месяца накопилось, но я пока взял неделю. Мунбёль уже в Кёнсане у бабушки, так что отдыхаю. — Теперь они шли по коридору, который был темнее, и Чимин отсчитывал секунды до того, как придется объяснять что-то про свой шрам. — Джин сказал, что он сейчас практически заменяет Юнги, но ему тяжело даётся бухгалтерия.       — Он хочет заниматься продюсированием, так что возни с цифрами ему не избежать, — пожал плечами Чимин.       Они решили пройти через зрительный зал, чтобы сократить путь. Здесь было почти темно, свет попадал только со сцены, где недавно тестировали декорации.       — Ого, вы повесили люстру, — Намджун остановился между рядами бордовых кресел и поднял голову. — Включишь?       Многоярусную хрустальную люстру установили прямо перед тем, как Чимин ушёл в отпуск. Раньше она висела в этой же усадьбе в зале для торжеств, и её пришлось реставрировать несколько месяцев, чтобы потом заново собрать воедино сотни крошечных частиц. У Чимина захватило дух, когда он впервые увидел её.              — Хорошо.       Чимин неслышно вздохнул и прошёл в закулисье, где находились выключатели. Вспомнить бы ещё, какой нужный… Он пощёлкал несколькими рычагами, пока не увидел мягкие пробивающиеся отблески света. Прикусив губу, Чимин подумал, что тоже хочет взглянуть ещё раз — он до сих пор не привык к этой огромной люстре, которая создавала дух старого европейского театра. Он вышел из-за кулис прямо на сцену, засовывая руки в карманы и обходя стороной яркий круг на полу от света прожекторов. Тем не менее, Намджун всё равно заметил шрам.       — Что с тобой стряслось? — раздался его голос, который звучал ещё ниже, чем обычно. Нахмурившись, Намджун подошёл ближе.       — Обжёгся. — Чимин улыбнулся.              Он часто ставил над собой эксперименты, из раза в раз преодолевая нервозность. Прятаться и отворачивать лицо, чтобы потом эффектно появиться на сцене, пока его осматривают с ног до головы. Может, встать под лучи прожектора? Чимин делал это постоянно с тех пор, как поступил в университет. Как только он понял, что даже в среде единомышленников его могут осудить за выбор жанра, то твёрдо решил, что больше нет смысла стоять в тени. Лучше он начнёт предъявлять себя настоящего и неуверенного, лучше он вывернется наизнанку и вытряхнет из глубины почти всё, что можно показать. Он даже готов был окончательно выйти из шкафа, если бы… Если бы это не подвергало опасности то, над чем они работали с Юнги.       Как бы цинично ни звучало, но для них обоих гораздо выгоднее, если директор театра будет женатым человеком с детьми, а Чимин — обычным парнем. Для крупных и серьёзных спонсоров это имеет значение. Едва ли кто-то станет выделять большие средства для одинокого продюсера, который продвигает открытого гея.              Задумавшись, он так и застыл рядом с освещённой частью сцены, наблюдая за тем, как переливаются хрустальные подвески на люстре, но внезапно прозвучавший короткий смешок оторвал его от мыслей. Намджун тем временем стоял неподалёку от края сцены, снизу вверх смотря на Чимина.       — Что такое? — спросил Чимин.       — Прости. Я подумал, что ты сейчас похож на Призрака Оперы. Это ужасно, да?       Чимин усмехнулся и принялся загибать пальцы на той руке, которая была меньше затронута ожогами.       — Наездник, Мистер Джейлер, эм… Блондиночка, — на этом слове он сморщил нос, — теперь Призрак Оперы. Спасибо, что на этот раз сравнение вроде без подтекста… Хотя как знать. Не многовато ли имён?       — Ну знаешь, я только наполовину бухгалтер. — Намджун почему-то любил называть себя бухгалтером, хотя Чимин знал, что он заместитель генерального директора какой-то финансовой фирмы или вроде того. — Другая часть меня — поэтическая. Я художник, понимаешь? — Об этой своей части он говорил только в саркастическом тоне. — Слыхал про образное мышление?       — Откуда же мне знать? — Чимин развёл руками. — Кстати, ты в курсе, что роман основан на реальных событиях? В Париже действительно есть оперный театр с подземными тоннелями — опера Гарнье. Но слухи о призраке пошли после того, как огромная люстра обрушилась на консьержку. Тогда ещё произошел пожар…       Намджун обернулся на люстру.       — Я был в шаге от смертельной опасности?       — Ну, я тебя помиловал. Живи пока что. — «Пока ещё ты мне нужен, чтобы написать тексты к новому мюзиклу».       — Спасибо, Эрик. — Намджун приложил ладонь к груди.       Поразмыслив секунду, Чимин поднял забинтованную кисть к шраму, закрывая половину лица подобием маски. Он ступил на освещённую часть сцены и чуть прокашлялся, а затем начал петь партию Призрака по памяти: Sing once again with me our strange duet Спой ещё раз со мной наш странный дуэт My power over you grows stronger yet Моя власть над тобой становится всё сильнее       Одним глазом, в который нещадно бил свет прожектора, Чимин всё же смог разглядеть широкую улыбку Намджуна, наблюдающего за импровизированным выступлением. And though you turn from me to glance behind И хотя ты отворачиваешься от меня, чтобы оглянуться назад The Phantom of the Opera is there Призрак оперы здесь Inside your mind Внутри твоего разума       Последние строки Чимин почти прошептал, осторожно ступая назад и постепенно выходя из круга света. Когда послышались размеренные хлопки, он уже снова скрылся за кулисами и выключил люстру, оставляя лишь слабый технический свет.       — Подземное озеро покажу в другой раз, — пообещал Чимин, когда они шли между рядами в сторону выхода.       — У тебя необычный голос. Тенор, верно? Было очень красиво.       — Спасибо? — сказал Чимин, срываясь на вопросительную интонацию. Он, конечно, любил петь, но никогда не считал себя хорошим вокалистом. — Да, у меня тенор.       — Мой брат всегда сокрушался, что обладает баритоном. Говорит, все охотятся за тенорами.       Чимин пожал плечами.       — Ты когда-нибудь пел в своих мюзиклах? — спросил Намджун.       Он пел, но рассказывал об этом с неохотой. Пришлось пообещать показать видео с выступления (в надежде, что про это никто не вспомнит). Намджун предложил подвезти, и у Чимина не было причин для отказа. Если есть хоть один шанс, что тот снова согласится помочь с текстами, но на этот раз — полностью оригинальными, то Чимин пустит в ход все свои манипулятивные приёмы, чтобы добиться этого.       В салоне ощущалась приятная прохлада. Оказавшись ближе к Намджуну, Чимин принялся незаметно выхватывать взглядом детали. Рубашка Намджуна выглядела довольно помятой, как и он сам — тёмные круги под глазами, небольшой порез от бритвы, выбившиеся пряди из укладки, сделанной на скорую руку. В подставке возле сидения стояло пару стаканчиков Старбакс, и на их пластиковых крышках было заметить лёгкий налет пыли, а сзади лежал забытый розовый рюкзачок и раскраски с разбросанными карандашами. Когда Намджун потянулся через Чимина к бардачку, чтобы взять солнечные очки, оттуда чуть не вывалилась куча бумаг вперемешку со всяким хламом. Это заставило Намджуна слегка вздохнуть, словно он извинялся за беспорядок.       Можно было бы предположить, что Ким Намджун — просто растяпа, но Чимин понимал, что тот слишком занят и всё делает на бегу. Даже отпуск он тратил на то, чтобы помочь Сокджину разобраться в сметах, к которым сам не имел никакого отношения. В общем, Чимину будет непросто уговорить его второй раз.       Намджун принялся подробнее расспрашивать про ожоги, но, к счастью, его прервал звонок. Он зажал телефон плечом, и Чимин мог расслышать, как из него доносится детский плач. С дочерью Намджун разговаривал строго, но в то же время мягко, обещая привезти какой-то особенный набор то ли фломастеров, то ли красок.       — Всё, малыш, давай успокаивайся, не расстраивай бабушку. Ты знаешь, что непослушных девочек не берут в театр? Да-да. Дядя Чимин всё слышит, он расскажет дяде Сокджину, как ты себя ведёшь. Мгм. Да, Чимин? Я сейчас дам ему телефон. — С этими словами Намджун протянул трубку, левой рукой выворачивая руль, чтобы развернуть машину. — Поговори с ней пять секунд, — прошептал он.       Когда-то Чимин ставил детские мюзиклы, и хотя там играли, в основном, взрослые, иногда приходилось работать и с маленькими актёрами. Не то чтобы он был в полном восторге от детей, но с возрастом они вызывали всё больше умиления. А когда Лиён дала ему на руки подержать Юми, младшую дочь Юнги, которой на тот момент исполнился год и которая уже была точной копией своего отца, он чуть не прослезился. Тогда Чимин поймал себя на мысли, что не против, если Юми будет сидеть у него на руках примерно вечность, но, к сожалению, детей Юнги он видел очень редко. Старшему сыну, Юджуну, едва исполнилось пять — Лиён не часто брала с собой таких малышей. Удивительно, что они хотя бы выбрались на море все вместе.       Чимин с улыбкой принял телефон и приложил его к уху, пока Намджун выруливал на основную дорогу.       — Привет, Мунбёль. Как ты поживаешь?       Какое-то время на том конце слышалось сопение и короткие всхлипывания, но секунд через тридцать девочка собралась и ответила тоненьким, но охрипшим после слёз голосом:       — Здравствуйте.       — Это Чимин, помнишь меня? Как у тебя дела? — повторил он свой вопрос.       Кажется, она потихоньку успокаивалась. Они поговорили несколько минут, пока Намджун не вернул себе телефон, чтобы попрощаться и пообещать приехать на днях.       — Мунбёль хочет стать актрисой?       — Не то слово. Она уже все уши нам прожужжала про Сокджина. Остаётся только надеяться, что она передумает.       Чимин вскинул брови.       — Почему это?       — Мы с Сонхи из тех родителей, которые не хотят, чтобы ребёнок становился артистом или музыкантом… Конечно, запрещать я не буду, если она будет настаивать, когда вырастет. Но… Не очень хотелось бы.       Чимин искренне удивился, ведь Намджун часто говорил про своего брата музыканта. Наверное, это сложная тема. Чимин почувствовал, что ему не стоит туда лезть, поэтому привёл в пример себя.       — Я стал режиссёром и живу вполне неплохо. — Говоря это, Чимин тут же подумал, что вовсе не является примером успеха. Он рос в неполной семье почти в бедности, поэтому по собственным меркам достиг немало: хорошо зарабатывал и снимал жильё в центре Сеула, помогал маме. Но кто он по меркам Намджуна? Может, для него он вообще неудачник, который живёт с друзьями, к тому же в развалине, где сейчас водопровод не работает из-за аварии?       В зеркале заднего вида отражались тёмные очки Намджуна и его нахмуренный лоб.       — Ну… Бывают исключения. Сколько твоих бывших одногруппников реализовались в профессии?       Чимин действительно задумался. На самом деле, если не считать Хван Союн и, быть может, парочки человек, которые ушли в рекламу или клипы… Их было… Их почти не было. Многие совмещали несколько работ, потому что не имели возможности получать нормальный доход. Режиссура оставалась для них на уровне хобби.       — Зато у Мунбёль уже есть связи, — улыбнулся Чимин.       — Я всё равно буду надеяться, что она передумает.       — Как твоё свидание, состоялось всё-таки? — Чимин решил сменить тему. В конце концов, Намджун — отец и имеет право на свое мнение, пусть даже если это мнение снова раздражает налётом категоричности и излишнего прагматизма.       — Какое свидание? — непонимающе нахмурился Намджун. — А, ты про коллегу. Не сложилось. То она была занята, то я.       — А как ты… Ну…       — Что? — переспросил Намджун.       — Ты вообще ни с кем не встречаешься?       Чимин и без первого сборника с его сексуализированной лирикой видел, насколько Намджун темпераментный. Это легко считывалось по его телу, по тому, какое оно расслабленное и в то же время сильное. Чимин просто видел это и всё. Обычно ему хватало одного взгляда, чтобы оценить количество зажимов в теле актёра и с чем предстоит иметь дело. Чужие тела — его инструмент. И даже если Чимин старался не фокусироваться на этом, он замечал — можно считать это очередной профессиональной деформацией — уверенность в каждом движении и что-то такое животное, магнетичное. Намджун всегда излучал энергию и даже некоторую властность. Это было особенно заметно в день их знакомства на квартире Юнги: если сначала Чимин подначивал Намджуна за его отчуждённость, то потом увидел, как он раскрылся в компании, причём наполовину незнакомой. Диалог шёл в ту сторону, куда его направлял Намджун. Он выделялся. Именно поэтому невозможно было представить, что он одинок.       — Я не монах, если ты об этом. — Он повернулся, ярко улыбнувшись, и Чимин обратил внимание на его неправильный прикус: нижняя челюсть чуть выступала вперёд, но когда он вот так улыбался в своих тёмных очках, то выглядел мужественно и привлекательно. Разумеется, он не монах. — Может, я и кажусь старым, но я умею пользоваться дейтинг-приложениями. — Он постукивал пальцами по рулю в такт какому-то хип-хоп треку по радио.       Намджун стал перечислять плюсы приложений для знакомств, говорил о вечной нехватке времени, прозрачных условиях и всём таком, и Чимин поморщился. Сам он никогда не пользовался подобным, предпочитая находить кого-то из окружения. К тому же, Чимин абсолютно не разделял концепцию «one-night stand». Первый секс почти всегда не очень, даже если есть симпатия. Но чувства хотя бы компенсируют то, что вы ещё не узнали друг друга в постели, это можно наверстать позже. А если вы незнакомцы, то всё мероприятие становится слишком сомнительным. Это не значит, что у Чимина никогда не было секса на одну ночь — случалось. Именно поэтому он не мог вспомнить ни единого примера из жизни, когда одноразовый перепихон оказывался каким-то крутым и интересным опытом, тем более на пьяную голову.       Чимин всегда предпочитал живое общение, элемент игры, интриги между двумя людьми. Намджун в очередной раз удивлял его. Как он мог вообще писать стихи, если мыслил настолько приземлённо? Хотелось думать, что Намджун совсем не такой, каким пытается казаться или каким видит сам себя, и что его «поэтическая» часть, о которой он вечно говорит с иронией — и есть настоящая.       Чимин не стал озвучивать свою позицию, но Намджун, возможно, всё понял по его выражению лица, поэтому спросил о другом:       — Какие у тебя планы на оставшийся отпуск?       — Поеду в Кёнсан. Может, выберемся с мамой куда. Хочу свозить её на какое-нибудь озеро или вроде того. — Чимин отвернулся к окну, осматривая знакомый район.       — А как же твоя девушка?       — Ну… Она работает. — Иногда Чимин забывал, что для большинства знакомых он встречается с Аёнг.       — Понял. Я тебя подвезу, всё равно собирался туда на днях. Думаю, тебе не стоит сейчас толкаться в электричке. Когда ты планировал выезжать?       Они договорились на послезавтра. Всё складывалось более чем удачно: им предстояло провести в дороге около пяти часов, и Чимин надеялся, что за это время сможет найти подход к Намджуну, узнать его с другой стороны, пробить хотя бы частично его дурацкие защиты. Уязвимые места всегда находятся там, где присутствует излишняя категоричность, но Чимин будет аккуратен, как нейрохирург.       Сначала Чимин рассматривал невероятное знакомство с Намджуном, который оказался Rkive, как ободряющий кивок судьбы в сторону «Плаксы». Мол, вот тебе переводчик для первой постановки в «Меллерстейн». Позднее он размышлял по-другому, вспоминая про своё письмо. Чимин решил, что стыдное прошлое преследует его, заставляя снова возвращаться к болезненным событиям. Но теперь возникла совсем иная мысль: что, если это не Намджун появился в жизни Чимина, а наоборот — Чимин пришёл к нему, чтобы помочь принять свой талант? Что, если предназначение Намджуна — писать тексты? Он невероятно одарён, но, кажется, не догадывается об этом.       Трудно работать в театре, если не веришь в такие вещи. Театр буквально дышит магией, и нужно быть совсем слепым и глухим, чтобы не ощущать её. Не зря Намджун сам назвал Чимина Призраком Оперы. Человек со шрамом — Эрик — раскрыл голос Кристины и направлял её. Чимин попробует коснуться внутренней сути Намджуна. У него получится. Засыпая, Чимин думал: они в шаге от того, чтобы создать нечто особенное.