Анклет

It's late in the night

I hope you're alone

And nobody else is there holding you close

      Даже после захода солнца воздух оставался таким тёплым и влажным, что его, казалось, можно разрезать и съесть ложкой. Намджун попросил Аёнг и Хосока поискать потерявшегося Чимина на этаже с караоке-залами и барами, а сам на всякий случай решил проверить небольшой парк, окружавший высотку. Фонари здесь горели на каждом шагу, поэтому светло было почти как днём. Намджун довольно быстро смог обойти парк, но безрезультатно.       Чимину явно нелегко далось его вынужденное признание. Он выглядел зажатым и взволнованным, а затем пошёл проводить Юнги до такси… Намджун, задумавшись, остановился посреди дороги. Что он уже знал о Чимине? Прогулка на озере показала, что тот любит неожиданно исчезать, а ещё он очевидно любит природу и уединение, поэтому вряд ли стал бы снова подниматься в шумный бар. Если его нет в парке, то остаётся один вариант — от «Lotte World Tower» совсем недалеко до набережной. Намджун отправился туда.       Вдоль реки фонарей горело гораздо меньше, чем в парке, особенно внизу, если спуститься прямо к воде. Здесь было темно, пустынно, и спокойствие нарушали лишь редкие парочки, их тихие разговоры и гул проезжающих машин. Чимина выдали его светлые волосы и белая рубашка. Он сидел на траве чуть вдалеке, положив голову на колени и обхватив себя руками. Намджун невольно улыбнулся и двинулся в его сторону с намерением сказать что-нибудь колкое про побег, но замедлил шаги, когда услышал сдавленные рыдания.       — Чимин?..       Подойдя чуть ближе, Намджун остановился, ошеломлённый. Чимин даже не услышал, как его звали, не заметил чужого присутствия. Звук надрывного плача сдавливал грудную клетку так сильно, что, казалось, рёбра крошились и протыкали внутренние органы. Неужели что-то успело случиться?       — Чимин, — снова позвал Намджун осторожно.       Тот, наконец, немного приподнял голову и затих. Он коротко взглянул на Намджуна, а затем снова уткнулся в изгиб локтя, шмыгая носом. Намджун отбросил свой пиджак, который приходилось таскать весь вечер из-за офисного дресс-кода, и сел рядом на траву.       — Это Юнги, да? Если этот святоша сказал что-то гомофобное, я ему разобью лицо, и мне будет плевать, друг он мне или кто.       В своей речи Чимин отдельно извинялся перед Юнги… Вроде бы тот никогда не высказывал своего мнения по поводу чьей-то гомосексуальности, но слишком уж напрашивался вывод, что он вполне мог ляпнуть что-то неосторожное, когда Чимин провожал его. И если это так, если он задел Чимина настолько сильно, то Намджун всё выяснит. Возможно, Чимин не хотел сейчас никого видеть, не доверял Намджуну и не хотел при нём плакать, открываться в такой уязвимый момент, но того уже захлестнул гнев.       — Скажи, прошу. Юнги?       Чимин прохрипел что-то отрицательное.       — Кто тогда?       — Никто… — прозвучало едва слышно.       Намджун сделал глубокий вдох, стараясь усмирить необоснованную злость и всю ту ядерную смесь чувств, что поднималась внутри тяжёлой волной. Оказалось неожиданно трудно видеть Чимина таким — сжатым, маленьким, захлёбывающимся в слезах. Медленно выдохнув, Намджун положил руку ему на плечо, аккуратно сжимая.       — Не скажешь, что случилось? — тихо спросил он, стараясь вложить в интонацию столько мягкости, насколько был способен.       В ответ снова мычание, мол, нет. Не скажет.       — Хорошо. Иди сюда. Пожалуйста. — Намджун раскрыл было руки, но тут же засомневался, захочет ли Чимин плакать в его объятиях.       Тот не шелохнулся, продолжая обнимать свои колени. Это Намджуну могло казаться, что они уже достаточно сблизились, но, вероятно, Чимин не придерживался такого мнения. Впрочем, неважно. Ему больно, и Намджун не может на это смотреть, он не сдвинется с места, даже если кое-кто будет брыкаться или напрямую пошлёт. Поэтому он сам обхватил Чимина двумя руками и крепко прижал к себе. Тот не стал оказывать сопротивления, уткнувшись лицом в плечо. Рубашка тут же намокла, и Намджун выдохнул с облегчением. Его не отталкивают.       Чимин вздрагивал всем телом, но уже не рыдал в голос, сдерживался, стараясь не издавать никаких звуков. Его волосы распушились от влажности, и Намджун принялся шептать куда-то в них:       — Отпусти себя, плачь, сколько хочешь. — Он медленно с небольшим нажимом провёл ладонью по спине. — Правда, если ты переживаешь из-за своего… признания, то я должен сказать, что все тебя поддержали. В твоей команде, кажется, отличные ребята. Вряд ли кто-то станет сплетничать или вроде того… Сокджин вообще сам открылся следом за тобой.       — Джин? — сдавленно переспросил Чимин, всё ещё всхлипывая.       — Ага. Сказал, что бисексуален.       На эту фразу Чимин уже никак не отреагировал внешне. Он ещё долго не мог выплакаться, и Намджун неосознанно стал покачиваться из стороны в сторону, убаюкивая и успокаивая его, как ребёнка. Гладил острые лопатки, плечи, руки и говорил всё, что приходило в голову.       — Не знаю, что именно тебя терзает, но… Мне безумно понравился твой «Cry-baby». Ты сделал что-то невозможное, столько придумал. Ребята, которых ты выбрал, великолепны. Они отлично справляются, у меня мурашки от каждой сцены, особенно от «Мистера Джейлера». Всё пройдёт хорошо, я уверен, и это точно станет популярным. Хотя тебе, наверное, не сдалось моё мнение, потому что я не профессионал, но как зритель я в полном восторге. В любом случае, у тебя был очень трудный день, я понимаю… Ты, наверное, пропускаешь через себя столько чужих эмоций, чужой энергии… Может быть, оно всё накопилось… Тут ещё премьера, бывшие парни и всё такое…       Намджун не мог знать, несёт ли он какую-то чепуху или что-то из его слов всё-таки отзывается внутри Чимина. Он просто перечислял все возможные причины, из-за которых тот мог переживать. Говорил много, долго и не останавливался даже тогда, когда почувствовал, как Чимин постепенно успокаивается, перестаёт вздрагивать, и как его дыхание понемногу выравнивается.       — Я правда рад, что встретил тебя и что ты предложил мне перевод. Мне нравится быть частью твоей команды, пусть даже самой маленькой её частью. Ты вдохновляешь, Чимин.       В потоке своей речи Намджун не заметил, как начал говорить то, о чём прежде даже не задумывался. Странно было прижиматься подбородком к волосам Чимина, ощущать его тепло, вдыхать его парфюм — тот самый, слишком летний и цветочный, с ирисами, и вдруг обнаружить, что из сердца идёт все то, что прежде не осмыслялось. Непривычно было произносить вслух нечто настолько откровенное, но остановить себя он уже не мог.       — Мне кажется, я впервые за много лет снова дышу, будто всё это время спал, видел какой-то чёрно-белый сон, работа-дом. Может быть, звучит как-то слишком… пафосно, — Намджун коротко усмехнулся, — но это так. С момента, как я занялся этим переводом, как мы начали общаться, всё вокруг другое. Сначала Сонхи подумала, что у меня кто-то появился, а потом решила, что это кризис среднего возраста. А это просто ты. Твой театр, твой мюзикл.       Чимин замер в его руках, а Намджун всё продолжал свои успокаивающие поглаживания, но отчасти успокаивал уже себя, ведь самому было нестерпимо больно видеть чужие слёзы. В конце концов, он совсем осмелел и запустил руку в эту взъерошенную копну блондинистых волос. Просто очень сильно хотелось сделать это. Какие же они мягкие, лёгкие, как облако… Намджун немного надавил подушечками пальцев на затылок и принялся аккуратно его массировать.       — Ты замечательный, Чимин, и у тебя отличные друзья, они все за тебя. Да что там друзья, даже твой бывший парень до сих пор тебя обожает, — Намджун тихо засмеялся, почти беззвучно. — Знаешь, ни одна моя бывшая не сказала бы мне даже банальное «привет». Да меня никто и не терпел дольше, чем несколько месяцев, а Тэмин так тепло отзывается о тебе. Подожди… ты ведь не из-за него? Может, ты там погрузился в воспоминания о своей первой любви, а я тут… со своими дурацкими разговорами?       — Нет, — прошептал Чимин. — Нет, Тэмин не причём. — Его голос всё ещё звучал неровно, хотя сам он уже почти успокоился.       Что ж… Даже если вдруг у них с Чимином дружба односторонняя, это никак не умаляет её значения, потому что Намджун уже давно ни с кем не был так откровенен. Да, Чимин мог игнорировать сообщения, мог весь вечер не обращать внимания, но то, что было в Кёнсане, в их ночных переписках — никуда не делось. По крайней мере, Намджун так чувствовал.       Чимин потихоньку отстранился, лишая своего тепла, и принялся вытирать слёзы. Пришлось убрать руку от его волос.       — Ты потрясающий, Чимин. Что бы ни случилось, твои друзья будут рядом, и… я тоже. Если захочешь, — сказал Намджун уже куда-то в темноту, но надеялся, что будет услышан.       — Спасибо, — ответил тот, не поднимая головы. — Я даже не знал… Не знал, что ты ко мне так относишься.       — Как?       — Ну, вот так. Как ты сказал. Не думал, что это всё для тебя так важно. — Он слегка откашлялся, а затем пояснил все так же сипло: — Театр и всё такое…       Намджун повернулся к нему, немного наклонился и приподнял пальцами его подбородок.       — Посмотри на меня.       Рассеянный тусклый свет упал на его заплаканное лицо. Аккуратный нос был слегка опухшим, и ожог теперь стал заметен сильнее из-за потёкшего макияжа. Все мысли вылетели из головы, пока Намджун смотрел на мокрые, слипшиеся ресницы и крошечные блики от фонарей в глазах. «Никогда не видел, чтобы кто-то умел бы так красиво плакать», — подумал он.       — Я забыл, что хотел сказать. — Намджун слабо улыбнулся и, чуть замешкавшись, опустил руку. — Если не хочешь возвращаться к ребятам, я могу попросить Аёнг, чтобы она принесла твои вещи.       Чимин кивнул, и Намджун написал сообщение. Вода была неподвижной, как и отражение города в ней, ни ветерка. Они ждали Аёнг в комфортном и даже необходимом им обоим молчании, пока она, наконец, не появилась из темноты в своей широкополой шляпе. Чтобы дать им возможность поговорить наедине, Намджун отошёл как можно дальше. Он бродил из стороны в сторону, глубоко дышал плотным воздухом и смотрел в небо, стараясь разглядеть звёзды, но из-за ярких огней Сеула их не было видно. Намджун вдруг вспомнил, что Юнги просил позвонить.       — Чимин нашёлся, — сказал Намджун без всяких прелюдий.       — Хорошо. Спасибо, что позвонил, — Юнги ответил спокойно и очень тихо. Видимо, не хотел разбудить своих, хотя сам настаивал именно на звонке.       — Не за что. Ты случайно не наговорил ему что-нибудь, что могло его расстроить?       На другом конце послышался тяжелый вздох.       — Это Чимин, его может расстроить всё что угодно.       — Он не просто подавлен, он был весь в слезах… — пояснил Намджун, удивляясь этому небрежному тону.       — Понятно. Не бери в голову. Он сам себя расстроил.       — Что ты имеешь в виду?       — Не могу сказать. Это его личное.       — Ты про каминг-аут? — предположил Намджун самое очевидное. — Ты считаешь, это реально может как-то навредить театру?       — Намджун, я не буду обсуждать это с тобой. Повторяю, это его личные дела, они тебя не касаются, пока он сам не решит что-то сказать, — он звучал приглушённо, но твёрдо. После небольшой паузы Юнги продолжил: — Если ты о нём так сильно волнуешься, то мой тебе совет: не трогай его сейчас. Не пытайся ничего выяснять, не дави на него, он не нуждается в твоей защите, поверь. Ему нужно собраться, премьера на носу. Это первое. Второе… Секунду.       Послышались какие-то шорохи и скрип, видимо, Юнги переходил из одной комнаты в другую. Намджун терпеливо ждал.       — Если тебе скучно живётся, — неожиданно изменившимся тоном заявил Юнги, — хочется экспериментов и разнообразия, что там ещё, не знаю, то это не к Чимину. Он совершенно не стрессоустойчивый, его слишком легко выбить из колеи. Ты забудешь через два дня, а он не сможет работать. Здесь другая специфика — он не сможет эмоционально отстраниться. Нужно полное погружение в материал. Режиссура — это не просто сидеть и копаться в бумажках, как это делаем мы. Ему необходимо оставаться стабильным.       Намджуна так ошарашил этот какой-то не слишком дружелюбный посыл, что он на некоторое время замолчал, стараясь выделить суть, но не был уверен, что понял всё правильно.       — Ты о чём сейчас?       — О том, о чём ты подумал.       Намджун посмотрел в сторону Чимина и Аёнг, что стояли достаточно далеко, обнявшись.       — Ты думаешь, я собираюсь с ним спать?       — Догадываюсь. Я неплохо тебя знаю, вряд ли ты сильно изменился. Тебе, в целом, было всё равно, с кем трахаться, и я вижу, как ты смотришь на него. Дело твоё, конечно, я не в праве вмешиваться. Просто по-человечески прошу: не сейчас. Ты не представляешь, что для нас значит открытие, как долго мы к этому шли. Он на грани нервного срыва. И лучший способ ему помочь — не доёбываться и дать прийти в себя.       Намджун почувствовал, как у него холодеют ноги, а в животе распространяется какое-то мерзкое чувство. Он старался убедить себя в том, что Юнги не имеет в виду ничего плохого, что просто раздаёт советы из лучших побуждений, не пытаясь унизить, но… нет, убедить себя не вышло.       — Интересное у тебя мнение обо мне. Но я тебя услышал.       — Хочешь сказать, оно безосновательное?       — Со стороны виднее. Впрочем, мне похуй, что ты там думаешь обо мне, — Намджун злобно выплевывал слова и едва сдерживался, чтобы не послать его самым грубым образом. — Я узнал, что хотел. Если твоя религия не сделала из тебя тупого гомофоба, и ты принимаешь Чимина таким, какой он есть, заботишься как продюсер о его состоянии и всё такое прочее — отлично, я рад. Можешь нести любую хуйню. Спокойной ночи, Юнги.       Намджун бросил трубку, усилием воли удерживая себя от того, чтобы не выкинуть телефон куда-нибудь в реку. Он снова принялся нервно наматывать круги возле моста, уже не оборачиваясь на Чимина и Аёнг. Его трясло от злости, отвращения и стыда. Стыда за то, что отчасти Юнги был прав: Намджуну всегда было плевать на тех, с кем он спал без разбора. Последние несколько недель он встречался с одной из девушек, с которой когда-то познакомился в приложении. У них была неплохая совместимость в постели, но она тоже строила карьеру и полноценных отношений заводить не планировала. Отличный вариант. Иногда Намджун задумывался, могло ли с ней что-нибудь получиться, стали бы они вместе смотреть фильмы по вечерам, пить вино и прогуливаться вдоль Хан, но чётко осознавал: внутри него пустота. Ему не интересна её жизнь, он ничего не чувствует. Ни симпатии, ни привязанности. Ни к ней, ни к одной из своих бывших.       Но причём здесь Чимин? Эксперименты? Намджун мог сколько угодно шутить гейские шутки, но никогда не думал об этом всерьёз и тем более с Чимином. Неужели Юнги и правда считает, что Намджун беспокоится за его режиссёра просто от скуки, потому что хочет узнать, каково это — переспать с красивым мальчиком? Он такой мудак в глазах своего друга? Остаётся надеяться, что Юнги сказал это, не подумав, потому что сам чересчур сильно волнуется за Чимина. Наверное, наблюдал, как тот переживает неудачные романы, и теперь пытается оградить от лишних драм.       От неприятных мыслей оторвали Аёнг и Чимин, что уже шли навстречу, держась друг за друга.       — Ты забыл пиджак, — сказала Аёнг и протянула вещь. — Чимин тут говорит, что хочет прогуляться, и что ты побудешь с ним.       — Хорошо. Да, конечно.       Намджун устало выдохнул, стараясь заглушить голос Юнги в своей голове.       — Замечательно. Вот только эта обезьяна не учла, что я его знаю, как облупленного, — с усмешкой говорила Аёнг. — У него что-то случилось, и он не рассказывает даже мне. А это значит, что он сбежит от тебя, нажрётся как тварь, а мы потом с Хосоком будем развешивать объявления по всему городу: «Пропала собака». Не спускай с него своих близоруких глаз, а лучше отвези домой. Желательно к себе. Всё, мальчики, мне пора.       Она чмокнула Чимина в щёку и снова ненадолго растворилась в темноте, пока не поднялась по ступеням. Оставшись вдвоём, они взглядом провожали её фигуру и медленно шли по траве вдоль реки, погрузившись в свои мысли. Наконец, Намджун всё же решился спросить:       — Аёнг права? Ты хочешь побыть один?       Чимин тихо вздохнул, ничего не отвечая, и Намджун принял это за молчаливое согласие.       — Проводить тебя домой?       — Нет, я… не хочу пока домой.       Кажется, Чимин и вправду собирался просто напиться один, но Намджуна это, разумеется, не устраивало.       — Я могу уйти, — начал он издалека, — но только в том случае, если у тебя найдётся действительно весомая причина для того, чтобы бродить по барам в гордом одиночестве, и ты озвучишь её прямо сейчас. Как на духу.       — Того, что я просто хочу так, недостаточно?       — Недостаточно. Есть только две причины, которые я могу счесть весомыми. Первая звучит примерно так: «Я ненавижу Ким Намджуна, он какой-то олух, его присутствие мне невыносимо. Он как бар с дерьмовым освещением, как плохие песни, как колючее пыльное сено, как рассинхрон на репетиции, как…».       — Хватит, — хихикнул Чимин, продолжая шмыгать носом. — Нет, я не ненавижу тебя.       — Фух… — Намджун выдохнул с притворным облегчением. — Первая причина отпадает. Остаётся вторая: ты хочешь от меня избавиться, чтобы я не мешал тебе склеить какого-нибудь симпатичного парня и уехать вместе с ним.       Тот на секунду задумался.       — Точно нет. Мне никто сегодня не нужен, я не хочу никакого видеть и с кем-то разговаривать в принципе.       Его голос всё ещё звучал так тускло и безэмоционально, что у Намджуна снова сжалось сердце.       — Если твоя причина — просто желание набухаться в одиночестве, потому что… «бла-бла-бла, я не хочу никого грузить своими проблемами, никто не должен видеть меня грустным и расстроенным, справлюсь сам» и так далее, это — хуйня, а не причина. Я не позволю тебе страдать в одиночестве. Не хочешь разговаривать — хорошо, не хочешь делиться — окей, но пить один ты не будешь.       Опять молчание.       — И вообще… Я — последний, с кем тебя видели, — снова заговорил Намджун. — Что, если тебя убьют? Я буду главным подозреваемым в деле.       — Ты можешь вернуться в караоке и обеспечить себе алиби.       — Лучше, чтобы оно мне не понадобилось, верно? Поэтому на эту ночь я буду твоим молчаливым собутыльником. Ну или не молчаливым, как пойдёт… Ясно?       — Ладно, хён… — выдохнул Чимин.       — Вот и договорились.

***

      Поймать такси оказалось не так просто, и Чимин предложил безумную идею — доехать на метро, как раз оставалось минут пятнадцать до закрытия. Они бегом спустились по эскалатору и со смехом успели протиснуться в последний пустой вагон. Намджуну было весело от одной только мысли, что он здесь, ведь он не пользовался подземкой уже тысячу лет.       — Кстати, как ты нашёл меня? — спросил Чимин, доставая из шоппера какой-то бежевый тюбик, видимо, тональник, когда они сели.       — Догадался, — пожал плечами Намджун.       Взглянув на то, как Чимин собирается что-то размазать по лицу, чтобы замаскировать ожог, он остановил его руку.       — Зачем?! Дольше будет заживать, дай коже дышать. И так парилка на улице из-за этой духоты.       — Отстань. — Чимин попытался высвободить руку, но Намджун отобрал открытый тюбик, из которого брызнул тональный крем.       — Вот чёрт…       Основной удар пришёлся на собственный серый пиджак, перекинутый через предплечье. На одежду Чимина, к счастью, не попало, только пару капель на волосы.       — Вот придурок, — засмеялся тот, забрал упаковку назад, плотно закрутил крышку и кинул обратно в шоппер.       Они вместе пытались оттереть пятна влажными салфетками. Намджун украдкой смотрел на Чимина, изучая его профиль: аккуратный нос, мужественный подбородок с острой линией челюсти и большие губы с какой-то совсем детской припухлостью. Как это вообще возможно? Он уже улыбался и даже смеялся, но глаза оставались покрасневшими, влажными и печальными.       Когда они сделали всё, что могли, Намджун снова перехватил руку Чимина, но на этот раз — рассмотреть получше его кольца. Самым интересным показался перстень с камнем глубокого синего оттенка. Удерживая в руках небольшую ладонь, Намджун осторожно перебирал его пальцы и снова возвращался к разговору с Юнги. Эксперименты? Гул метро скрыл неожиданно сорвавшуюся усмешку. Даже если бы Намджун хотел… Да с Чимином теперь даже не пошутишь, как раньше, потому что непонятно, как он всё воспримет. Его настроение чувствуешь физически каждой живой клеткой, а если он в слезах — дышать страшно. Никогда не знаешь, засмеётся он сейчас или пошлёт тебя куда подальше. Тут нужно стараться не задеть, не навлечь на себя праведный гнев, потому что посланным быть… не хочется. Эксперименты…       С ним не экспериментировать нужно, его защищать нужно. Здесь Юнги снова проебался, когда сказал, что Чимин в этом не нуждается. Нуждается и ещё как. Разве ты сам не пытаешься оберегать своего эмоционального режиссёра, Юнги? К великому сожалению, Намджун знает, как сильно склонны к саморазрушению творческие люди с обострённым восприятием мира. Чувствительность всех рецепторов выкручена на максимум, поэтому тупая ноющая боль и любой дискомфорт тут же заглушаются чем-то более интенсивным. Здесь либо умереть и ничего не чувствовать, провалившись в депрессию, либо чувствовать что-то другое, ещё сильнее, а не то, что мешает и скребётся где-то внутри. Чимин хочет нахлестаться до потери памяти? Ладно, Намджун отговаривать не будет, он ему никто, да и бесполезно командовать чьими-то желаниями. Но Намджун пойдёт за ним, попытается отвлечь, перехватить внимание, вовремя напихает в него закуски, а ещё проверит, кто ему наливает напиток и за этим напитком проследит. Может быть, у Намджуна какие-то травмы или синдром спасателя, потому что другой на его месте поедет домой, не будет переживать за взрослого и самостоятельного человека, совсем чужого, но Намджун уже переживает.       — Наша остановка, — объявил Чимин, и его тёплая ладонь выскользнула из рук.       На Итэвоне было не протолкнуться, как и всегда в ночь с пятницы на субботу. Молодёжь слонялась из одного заведения в другое, везде битком, сесть негде. В небольшом джаз-баре с красной неоновой вывеской был один свободный столик, но Чимин почему-то не захотел там остаться и заказал только бутылку малинового вина с собой.       — Это компенсация за то, что тебе приходится за мной таскаться.       — Любишь всё малиновое? — спросил Намджун, а затем сощурил глаза: — И да, это тебе приходится таскать меня с собой, потому что… потому что мне скучно живётся, а с тобой — весело.       — Со мной-то? — Он как-то тоскливо усмехнулся. — Ладно… На самом деле, скучно — это вот про этот захудалый джаз-бар.       Прямо с открытой бутылкой Чимин вышел на улицу и сделал несколько глотков.       — Хотел украсть у них бокалы, но постеснялся, — сказал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Не побрезгуешь так?       — Не дождёшься, — ответил Намджун и тоже отпил вина с приятным мягким вкусом. — Раз уж это моя компенсация, я осушу всё до последней капли.       Они шли по узким улицам, заполненным иностранцами, останавливались поесть бинсу — Чимин взял с ягодами, а Намджун со сгущёнкой — запивали его вином и говорили о всякой ерунде, не упоминая ни прошедший вечер в караоке, ни репетицию, ни театр. Иногда заходили куда-нибудь, но сразу после фирменного коктейля Чимин настаивал на том, чтобы двигаться дальше, потому что ему не нравилась то музыка, то интерьер, то что-нибудь ещё.       Дольше всего они задержались в каком-то клубе, где не было огромной очереди ни на входе, ни за барной стойкой.       — Здесь музыка тоже отстой, — вынес свой вердикт Чимин и сморщил нос, но уходить не торопился.       Чуть дальше от барной стойки толпа двигалась под какой-то однообразный клубняк, что стучал по мозгам, но если бы Чимин не озвучил, то Намджун и не заметил бы.       — Подожди.       Ненадолго оставив Чимина одного, Намджун нашёл диджея, сунул ему десять тысяч вон и попросил поставить что-нибудь из Мадонны, танцевальное. Когда он вернулся, рядом с Чимином уже сидела миниатюрная девушка в оранжевом топе с тёмными кудрявыми волосами и вздёрнутым носом. Кажется, латиноамериканка. Неудивительно, что её привлёк именно Чимин — на фоне остальных он выглядел стильно в своих бежевых брюках с подтяжками, и ему к лицу был андеркат.

Madonna — Hung Up

      Когда очередь дошла до нужной песни и на весь клуб загремело легендарное вступление, Чимин тут же обернулся, найдя глазами Намджуна, пробирающегося обратно через толпу. Наклонившись к девушке, он что-то прошептал ей на ухо, а затем двинулся навстречу, не скрывая яркой улыбки.       Народ Мадонну тоже встретил с неожиданным энтузиазмом, какие-то девчонки радостно завизжали, и замерцал стробоскоп, превращая движения танцующих в череду отрывистых стоп-кадров. Намджуну это было на руку: он сам увлёк Чимина на танцпол, поэтому пришлось присоединиться и танцевать вместе с ним, а мигание света скрывало почти полное отсутствие навыков. Теперь он смотрелся не таким неловким.       Если до этого момента попытки Чимина отвлечься от своих переживаний выглядели слегка искусственно, в какой-то степени преувеличенно, то теперь он, казалось, отпустил себя и полностью отдавался музыке, с закрытым глазами повторяя слова песни за Мадонной. Намджуну оставалось лишь держаться рядом, ограждая его от толпы, в которой обязательно кто-нибудь норовил пихнуть локтем. По ощущениям было около трёх часов ночи или даже больше, и вот Намджун здесь — в каком-то клубе, оглушительные басы буквально пронизывают всё тело, вибрируют в груди. Народ вокруг выглядит младше лет на десять, заставляя почувствовать себя слишком старым, но Чимин рядом такой счастливый и отлетевший, что всё остальное уже не волнует.       На последнем припеве Чимин подался вперёд и положил руку на плечо, говоря что-то неразборчивое. Чтобы его услышать, пришлось значительно наклониться, и тогда он обнял за шею, прокричав прямо в ухо:       — Ты лучший, Намджун! Спасибо!       Ладонь сама собой легла на его поясницу, и Намджун в очередной раз отметил эту разницу в росте, собираясь что-то ответить, но Чимин уже отстранился, ускользая от внезапной близости. Он танцевал как в последний раз, пока его любимую песню не сменил какой-то дурацкий трек.       — Всё, уходим, — бросил он, а затем схватил запястье Намджуна и потянул к выходу.       Оказавшись на улице, Чимин с усталым вздохом прислонился к стене. От его укладки уже давно ничего не осталось, мокрая чёлка прилипла ко лбу, лицо блестело, а по шее стекали капельки пота. Расстегнув пару пуговиц на рубашке, он сделал глубокий вдох.       — Домой? — спросил Намджун.       — Нет пока. Ты же хотел посмотреть, как я танцую? Сейчас увидишь.       — А чем я только что занимался?       Чимин махнул рукой.       — Ты ничего не видел. Это не то. Пойдём…       Он так долго водил за собой, пока искал какое-то место, известное только ему, что Намджун уже почувствовал себя чуть трезвее. Итэвон всё ещё жил свою ночную жизнь, однако отдыхающие уже всё больше собирались снаружи, толпились у входа, сидели на скамейках и курили прямо под вывеской «don’t smoke». Небо незаметно светлело. У Чимина тем временем открылось второе дыхание. Он всё ходил и ходил с одной улицы на другую, сверялся с навигатором в телефоне Намджуна, посадив свой собственный, и никак не мог успокоиться, пока не нашёл нужную вывеску: «Cubbyhole Bar».       — Вот оно!       Вскоре Намджун понял, почему Чимин так упорно хотел именно сюда. Это место полностью соответствовало его вкусу: освещение здесь было приглушённое и тёплое, как он любит, кое-где горели лампы в бордовых и фиолетовых абажурах. Немногочисленные гости сидели на мягких диванах вдоль стены, а кто-то устроился на бархатных подушках на подоконнике. Окно с раскрытыми ставнями выходило на небольшую веранду, украшенную фонариками. Там под приятный R&B парочки танцевали медленные танцы, и Намджун не сразу заметил, что многие из них — парни. Что ж, если это гей-клуб, то Намджун представлял их как-то иначе, не такими… уютными. И гораздо более шумными и пафосными.       Пока он осматривался, Чимин уже говорил что-то бармену на ухо, наклонившись к нему через барную стойку. Тот внимательно слушал, затем покосился на Намджуна и кивнул.       — Садись сюда, — скомандовал Чимин, указывая на стул возле бара. — Не бойся.       Намджун усмехнулся, одними губами передразнивая это «не бойся», и расположился на высоком стуле. Пока бармен со скучающим видом готовил какой-то напиток, Чимин отцепил подтяжки, передавая их Намджуну, вытащил рубашку из брюк, снял туфли и босиком встал на пол.       — Подсади меня, — попросил он, кивнув на стойку.       Намджун опешил.       — Ты уверен?       — Малыш… — Чимин снисходительно улыбнулся. — Моя координация будет лучше твоей, даже если я залпом выпью ведро текилы и запью это всё рисовой водкой, а ты останешься трезв. Поверь на слово.       — Ладно.       Намджун подошёл ближе, чтобы обхватить его за талию, но не предусмотрел, что оказавшись так близко, без отвлекающих факторов вроде плотного кольца толпы вокруг, будет снова сбит с толку этим парфюмом с запахом ириса, который звучал ещё ярче, смешиваясь с запахом тела. Там ведь и правда есть ирисовые ноты? Вспомнилось, как он впервые ощутил его в машине по дороге в Сеул. Тогда он, точно так же впервые, задумался о том, почему всегда напряжен рядом с Чимином, почему постоянно рассматривает его маленькие веснушки на носу? Почему, смутившись, удаляет свои сообщения у обоих? Что, если Юнги не так уж и не прав? По крайней мере, не во всём...       Намджун приподнял Чимина, и тот ловко закинул ноги на барную стойку, выпрямился, а затем расслабленно прошёл к дальнему краю столешницы туда, где она образовывала угол. Там он подозвал к себе бармена, присел на корточки и принялся снова что-то объяснять ему, указывая рукой наверх. Вскоре над баром погасли верхние жёлтые лампы, а также отключилась вся подсветка на полках с алкоголем, и освещение осталось полностью красным.       Намджун сидел в ожидании, опершись на локоть, и вдруг улыбка тронула его губы. Разумеется, Чимин не мог просто взять и станцевать что-то. Он полностью режиссировал своё выступление, начиная от выбора места и заканчивая рисунком света. Напиток, который бармен поставил перед Намджуном, наверняка тоже был частью этого импровизационного шоу. Насыщенно-красная подсветка съела все оттенки, и по виду коктейля нельзя было определить ни его цвет, ни примерный вкус. Пока Чимин готовился, Намджун успел сделать пару глотков. Водка, грейпфрутовый сок, клубника и… перец чили? Музыка неожиданно затихла, на мгновение делая слышными голоса людей, но уже вскоре зазвучало вступление, громкое, обращающее на себя внимание всех.

Chris Grey — Always Been You

      Первые ноты были тревожными, их сменили гитарные переливы, но уже скоро заиграл основной мотив — глубокий, страстный, эмоциональный. Чимин стоял на угловой части барной стойки, лицом к Намджуну. Позади него открывался тот самый вид на веранду, увешанную гирляндами, и эти оранжевые огоньки слабо мерцали на фоне, оттеняя его силуэт. Трудно было представить, как можно двигаться на этом узком пространстве и не упасть. Когда Чимин взмахнул руками, повернулся в профиль и сделал волну своим телом, всё стало понятно. Его свободные брюки немного сползли без подтяжек, а рубашка задралась, оголяя небольшую полоску живота. Движения Чимина были то плавными, то неожиданно резкими и ломаными, надрывными. Как бывший танцор и как режиссёр мюзиклов он идеально владел языком танца, гораздо лучше, чем Намджун когда-либо мог научиться владеть словом. Необязательно было прислушиваться к тексту песни, чтобы понять, о чём он танцует, но некоторые строчки из припева всё же засели в голове: It's always been you Это всегда был ты You Ты Oh, I got everything to lose Ох, у меня было что терять You Тебя       Это не было похоже ни на выступление из его мюзикла, ни на то, что он делал с Тэмином в караоке, это была чистая импровизация, чувственная и правдивая. Его влажная кожа отражала отблески гирлянд, и когда он замирал, чтобы медленно провести руками вдоль тела, Намджун не чувствовал себя собой, полностью отделяясь от собственного я. На каждом резком движении он вздрагивал, боясь, что Чимин вот-вот оступится, но тот словно слегка парил в воздухе, отказываясь подчиняться силе притяжения.       Люди с веранды стянулись к окну, кто-то уселся на ступенях, ведущих с крыши, чтобы посмотреть на Чимина, а кто-то не замечал его, целуясь под эту песню. Сначала он медленно присел, а затем плавно, как раскалённая лава, растёкся по узкой поверхности и в последний раз вскинул руки в браслетах, согнув одну ногу в колене. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Намджун понял, что выступление закончилось, только когда все захлопали и засвистели, и оказалось, что музыка стихла. К Чимину уже кто-то подошёл, и только тогда Намджун очнулся, резко подорвавшись со стула, чтобы помочь ему спуститься.       Его тело ощущалось горячим, в то время как Намджун чувствовал лёгкий холод под одеждой и мурашки, бегающие по коже. Чимин усталым движением взял коктейль, оставшийся почти нетронутым, и выпил залпом. Очевидно, из-за Намджуна никто так и не решился заговорить с ним и познакомиться, да и сам Намджун не мог ничего сказать, все слова казались неуместными. Впрочем, Чимин ничего и не спрашивал. Он не захотел надевать обувь обратно, так и остался босиком, а подтяжки просто накинул на шею, как галстук.       — Текилу, пожалуйста. Два шота, — обратился он к бармену.       Тот уже снова включил подсветку для бара и остальные лампы.       — Чимин… — попытался остановить Намджун.       — Всё, это последнее.       Когда перед ними поставили два шота, Чимин выжал кусочек лайма на тыльную сторону ладони и присыпал сверху солью. Затем он выпил один из них, слизал соль с руки и закусил лаймом, смешно зажмурившись.       — Теперь ты, — приказал он.       — Кто тебя отвезёт домой, если я вырублюсь после текилы? Я уже и так пьяный… Очень…       — Чтобы тебя вырубить, нужна где-то сотня таких шотов. Ты себя видел?       На самом деле Намджун и правда был уже пьяным, но что он мог возразить? По мнению Чимина, он большой и крепкий, значит, какой-то маленький шот его не убьёт.       — Хорошо, но только с твоей руки.       Это говорил уже не Намджун, это говорили в нём все напитки, что были в караоке, бутылка малинового вина, распитая на двоих, фирменные коктейли из баров и даже один глоток водки с грейпфрутовым соком и перцем. Когда Чимин внимательно глянул с немым вопросом в глазах, чуть нахмурив брови, Намджун уже пожалел, что предложил это. Но было уже поздно. Чимин долго молчал, потом улыбнулся, а Намджун уже несколько раз поседел. Он всё же перешёл черту в своих шутках? Да ещё и здесь, в гей-баре…       — Ну, ладно. Спасибо, что хотя бы не с груди, — сказал, наконец, Чимин, а затем невозмутимо выдавил лаймовый сок себе на руку.       Намджун изо всех сил старался держать лицо, когда взялся за его узкое запястье с массивными часами и браслетами, а затем посыпал солью тыльную сторону ладони.       — За cry-baby, — сказал он, имея в виду сначала Чимина, а потом уже его мюзикл. — И танец, который я не забуду.       Неизвестно, оценил ли cry-baby это двойное послание, потому что Намджун не видел выражения его лица, нарочно медленно проходясь языком по солёной коже. Кажется, он уже не отдавал отчёта своим действиям. Теперь Чимин точно решит, что это флирт, подкат, вот это вот всё, и Намджун умрёт от стыда, потому что он просто… Он не знает, почему становится таким глупым рядом с Чимином. Нужно отвезти его домой.       Уже в такси Чимин с ногами забрался на заднее сиденье, и, как назло, решил лечь головой Намджуну на колени, который тоже решил поехать сзади, проследить, чтобы Чимину не сделалось плохо.       — Как ты себя чувствуешь?       — Нормально… Спать хочу… — пробормотал Чимин.       С ним произошло примерно то же самое, что и на дне рождения Юнги. Когда Чимин напивается, его невозможно угомонить, он становится шумным, подвижным, бойким, но потом в один момент просто отключается, словно штекер с его подпиткой резко выдёргивают из розетки.       Намджун пока ещё держался, но взгляд его стал уже полностью расфокусированным. Хотел ли он привезти Чимина к себе, помочь ему с утра оправиться от похмелья и, может быть, посмотреть какой-нибудь фильм вместе, пока они оба будут без сил? Хотел. Он хотел бы провести с Чимином целые выходные, хотел бы разговаривать с ним, не чувствуя никакой неловкости, будто они — близкие друзья. Можно было бы даже молчать вдвоём, просто лежать, отдыхать, никуда не ходить, листать вместе инстаграм, наслаждаться этой приятной скукой, но… Отчего-то Намджун не смог назвать свой адрес. Вероятно, дело было в словах Юнги, которые осели где-то в груди неприятной тяжестью: «Я вижу, как ты смотришь на Чимина. Просто по-человечески прошу: не сейчас». И хотя Намджун ничего не собирался делать из того, что Юнги подразумевал, он почему-то чувствовал необъяснимую тревогу.       Звучит невероятно, но из машины Чимин смог выйти самостоятельно. И всё же Намджун должен был проводить его до двери и убедиться, что тот не уснёт где-нибудь в подъезде на коврике.       — Чёрт… У вас нет лифта…       — Здесь всего три этажа. — Голос Чимина звучал вполне себе бодро, но его глаза слипались.       — Точно… И ты живёшь на третьем.       Теперь Намджун в полной мере ощутил, как сильно напился. Ноги уже не двигались или же двигались с трудом по своей собственной траектории, а мысль о том, чтобы подняться на третий этаж, вызывала внутренний протест. Силой воли отбросив все сомнения, Намджун решительно начал подниматься по лестнице, хватаясь за перила. «Проводить Чимина, проводить Чимина», — звучало в голове. Только после двух пролётов он понял: сначала нужно было пропустить его вперёд, чтобы иметь возможность подстраховать на случай падения. Подумав об этом, Намджун развернулся и остановился подождать, пока Чимин с ним поравняется.       Так сильно Намджун ещё никогда не ошибался, потому что страховать нужно было совсем не Чимина. Как только тот оказался ближе, Намджун, намеревающийся совершить какие-то перестановки, запутался в своих ногах и с величайшим позором распластался на ступенях, падая спиной назад. Жуткая боль резанула поясницу и где-то меж лопаток. Чимин предсказуемо споткнулся об это жалкое создание, переоценившее свои силы, и рухнул следом, но зато хотя бы на мягкое.       По лестничному пролёту пронёсся лёгкий, как облако, смех, эхом отражаясь от голых стен. Вероятно, этот звук мог разбудить кого-то из соседей, но на их месте Намджун только рад был бы так просыпаться. Щеки коснулось что-то прохладное. Открыв глаза, Намджун увидел одну из серебристых подвесок Чимина, который теперь лежал сверху почти как тогда, в амбаре, но на этот раз чуть выше, потому что перед глазами сейчас оказалась его шея. Все эти тонкие цепочки так ей подходили, этой широкой шее с кадыком, выделяющимися жилками, самой обычной мужественной шее. И этот цветочный запах, смешанный с горьким дымом от костра, тоже ей подходил.       Намджун снова закрыл глаза и прислушался к бешеному стуку собственного сердца. Он пытался выровнять дыхание, ожидая, пока Чимин испарится, исчезнет, но тот, к сожалению, вставать не собирался.       — Я уже согласен остаться здесь… — пробормотал Чимин, расслабляясь и только сильнее придавливая к ступеням. Казалось, ещё немного и раздастся хруст.       — Надо вставать, Блонди, иначе мой позвоночник… ах… навсегда примет форму этой лестницы… — с болезненным вздохом ответил Намджун.       Где-то над головой прозвучал короткий смешок, а затем вопрос:       — М? Что ты сказал?       — Вставать надо, говорю…       — А ещё?       — Что мой позвоночник сейчас примет форму этой лестницы.       — А между этим?       — Блонди?       Снова этот прозрачный смех.       — Это звучит лучше, — тихо заключил Чимин. — Лучше, чем Блондиночка.       — Рад, что тебе нравится. Встань с меня, пожалуйста, Блонди.       Прежде чем зашевелиться, Чимин ужасно смешно зарычал, как кот. Намджун рассмеялся бы, но он жмурился от боли в спине. Сморгнув слёзы, скопившиеся в уголках глаз, он смог подняться только с помощью этой изящной руки, с которой совсем недавно слизывал соль и лаймовый сок. Рука, кстати, оказалась неожиданно сильной. Хотя почему неожиданно? То, что Чимин творил на барной стойке, могло получиться только при наличии хорошо развитых крепких мышц.       На полу в тёмном коридоре было раскидано слишком много обуви, и Намджун едва не упал снова, в последний момент уперевшись плечом в стену. Он уже не мог толком выпрямиться, и пришлось, сгорбившись, идти за беззвучно хихикающим Чимином и стараться не наводить шума. Каким-то чудом Намджун смог не споткнуться по пути, не уронить с грохотом никакое кресло или стул и почти без приключений добрался до комнаты. Чимин сначала раздвинул шторы, чтобы впустить в спальню начавшийся рассвет, но небо пока ещё было слишком тусклым, так что следом он зажёг ночник на тумбочке возле кровати. Он уже понял, что Намджун и правда сильно ушибся, поэтому сделался серьёзным.       — Раздевайся и ложись на живот, я тебя посмотрю.       По какой-то неведомой причине, возможно, по привычке, Намджун сначала потянулся к ремню на брюках, но потом замешкался, нужно ли их снимать.       — Снимать не обязательно, но приспустить нужно. Думаю, ты отбил копчик.       Было жутко стыдно за то, что ноги не стояли, голова не соображала, стыдно за свою неуклюжесть, но оставалось только подчиниться, хоть и с трудом, потому что тело не слушалось. Кое-как расстегнув пуговицы на рубашке, Намджун отбросил её вместе с надоевшим пиджаком, упал лицом в подушку и вытянул руки по швам. Перед закрытыми веками всё плыло и кренилось куда-то, словно дом стоял на корабле и покачивался на волнах. Смешно. Намджун собирался присматривать за Чимином, но тот сейчас почему-то оказался гораздо трезвее…       Матрас промялся под ним. Сначала Чимин взял в свои руки одну из ладоней, мягко сжал ее и спросил:       — Нет онемения? Покалывания?       — Нет, нормально.       Он проверил вторую руку, потрогал ступни, а затем принялся осторожно ощупывать позвоночник, проходясь снизу вверх. Теперь его пальцы казались прохладными на собственной горячей коже.       — Жить будешь.       Намджун уже выдохнул, решив, что осмотр окончен, но оказалось, что это было лишь начало, нежная прелюдия. Чимин снова вернулся в район крестца и начал продавливать мышцы большими пальцами, отчего Намджун взвыл, со всей силы утыкаясь в подушку, чтобы заглушить собственный голос.       — Ай… блять… как же больно… Ты точно доктор? Что ты нахуй делаешь? — пришлось повернуть голову на бок, чтобы выразить своё полное несогласие с происходящим.       — Проверяю, насколько спазмированы мышцы. В балете травмы — не редкость, поэтому кое-что знаю, да и сейчас пользуюсь этими знаниями. В спине и плечах много зажимов, они мешают актёрам. Иногда я им помогаю. Так что я своего рода массажист… — сказал он, продолжая без всякой жалости давить на поясницу.       Намджун в очередной раз не сдержал болезненного стона, и его глаза снова увлажнились.       — Терпи. Сейчас вправлю тебе пару позвонков, будешь знать, как изменять мне с другими режиссёрами…       — Что? — жалостливо выдохнул Намджун. — Я не изменял тебе… Ай… Ты у меня единственный режиссёр, клянусь своим новеньким Kawasaki.       — Лжец, — отрезал Чимин, пробираясь своими адски сильными большими пальцами выше. Теперь было уже не так больно, но это он ещё не дошёл до того самого места между лопаток. — А как же Хван Союн?       — Да я её знать не знаю, я ей ничего… не обещал!       — Юнги сказал, вы уже почти договорились.       — Да ни о чём мы не договорились, я сказал, что подумаю…       — Правда?       Наконец, Чимин добрался до грудного отдела позвоночника. Здесь была пара настолько болезненных точек, что Намджун, скривившись, ждал, пока пытка закончится, и только потом сказал серьёзно, без всякого намёка на иронию:       — Конечно, правда… Я хотел сначала узнать твоё мнение.       Ничего не ответив, Чимин завершил, наконец, свой убийственный массаж, напоследок прощупав ещё и шейный отдел.       — С позвоночником всё нормально, обойдёшься разогревающей мазью для ушибов. Сейчас поищу её…       Он долго рылся где-то у себя в ящике, и Намджун уже почти уснул. Подушка казалась такой уютной, такой идеально мягкой и упругой… Когда прохладные ладони стали с небольшим нажимом скользить по спине, втирая мазь, он снова выдохнул в подушку, но уже в каком-то мучительно-приятном наслаждении. Покончив со всем, Чимин сдвинул шторы обратно и выключил ночник, а затем лёг рядом прямо в одежде, не расправляя покрывало.       — А что там насчёт… Чан… Хван Сохён? — спросил Намджун уже почти сквозь сон. У него даже и мыслей не было вставать сейчас и куда-то ехать.       — Работай с ней, если хочешь, — равнодушно отозвался Чимин.       — А как же твой мюзикл?       — Плевать… Не факт, что я буду ставить его в Меллерстейн…       Намджун некоторое время молчал, обдумывая сказанное, а затем открыл глаза.       — Что значит плевать? Вы всё-таки поссорились с Юнги? Я так и знал… Что он сказал тебе?       — Да ничего он мне не сказал… Не важно. Забудь.       Чимин повернулся на бок, и в полумраке Намджун мог теперь рассмотреть его аккуратно подстриженный затылок, открытую часть шеи над воротником и сжатые плечи.       — Не знаю, что у вас там за творческие разногласия, но мне не плевать, — произнёс Намджун на выдохе, чётко проговаривая каждое слово.       Чимин на это ничего не ответил, совсем притих, даже его дыхания не было слышно.       — Слышишь? — прошептал Намджун и придвинулся чуть ближе к нему, хмурясь от боли из-за небольшого движения. — Если твоему мюзиклу это помешает, я не буду работать с Хван Сохён.       — Союн, — поправил тот. — Вот и не пиши тогда. Это я нашёл тебя…       Намджун шумно выдохнул через нос, улыбаясь. Всё-таки были плюсы в том, что они так сильно надрались: Чимин, наконец-то, говорил искренне, не пряча за шутками свою режиссёрскую ревность.       — Я буду рад писать только для тебя, — еле слышно проговорил Намджун, почти касаясь носом затылка. — Если уж я автор, то исключительно твой автор.       Чимин помолчал какое-то время, а затем сказал:       — Спасибо, что не оставил меня сегодня.       — Глупый? Как я мог?       Не сдержавшись, Намджун обнял его поперёк живота, крепче прижимая себе, и зарылся лицом в густые светлые волосы.       — Разве я мог тебя оставить одного в таком состоянии? — добавил он. — А насчёт Юнги… Он беспокоится о тебе, переживает. Даже слишком сильно для продюсера. Не сомневаюсь, что вы всё уладите.       И ведь правда, как можно было не переживать за этого несносного парня? Как можно было не оберегать его, не пытаться закрыть от всего плохого? Пусть даже Юнги наговорил бреда, он ведь сделал это из лучших побуждений. Понимает, видимо, какой эффект на людей оказывает Чимин, а сам, будучи впечатлительным, влюбчивым, легко ввязывается в какие-нибудь истории, увлекается, растрачивает себя. Намджун уже собственными глазами видел, как запросто такие люди теряют себя из-за других.       Мысли текли уже слишком медленно, далеко, ускользали от сознания. Намджун засыпал, обнимая Чимина, и не мог отказать себе в том, чтобы не потереться носом о его макушку. А ещё он не мог не коснуться губами волос, совсем незаметно, неощутимо. Намджун, словно вор, украл себе что-то очень интимное, ни капли не стесняясь.

***

      Открыв глаза, Намджун некоторое время смотрел на незнакомую мебель и не мог понять, где находится. А ещё откуда-то исходил тихий приятный шум, очень успокаивающий. Вскоре стало понятно, что этот звук принадлежал небольшому настольному вентилятору, и его мощности хватало, чтобы плотные шторы слегка колыхались. Рядом на деревянном столе лежали кипы бумаг, книги, толстые тетради, стояла пара гипсовых фигурок, которые не получалось толком разглядеть в полумраке. Воздух от вентилятора разносил по комнате фруктовый аромат от вазы с яблоками, мандаринами и виноградом.       Когда сознание полностью вернулось, Намджун понял, на чьей кровати с чёрными простынями он лежит. Либо за окном было пасмурно, либо оно выходило на теневую сторону, но солнце не пыталось забраться сюда через шторы. Вместе с пробуждением вернулась боль во всём теле и особенно в голове. Чимина под боком не было, и Намджун успел подумать, что тот уже проснулся и встал, но, как выяснилось через мгновение — всего лишь перелёг на другую сторону. Повернувшись, Намджун увидел его фигуру и тут же закрыл глаза.       Увы, на веках уже успела отпечататься картина полностью обнажённого тела с лунными фазами на спине. Вблизи рисунки выглядели крупными, чёткими и производили совсем другое впечатление, нежели тогда в темноте амбара. Вот чёрт. Намджун глубоко и ровно дышал, стараясь абстрагироваться и от тянущей боли, и от того, что успел увидеть. Видимо, Чимин всё ещё был слишком пьян, когда из-за духоты решил встать, включить вентилятор и снять с себя всё, а затем улечься обратно, позабыв о том, что он здесь не один.       Альтернативные версии произошедшего Намджун даже не рассматривал, чётко понимая, что когда Чимин проснётся и обнаружит себя обнажённым в постели со своим автором, то ему, Чимину (им обоим), станет чертовски неловко, особенно если учесть вчерашний каминг-аут. Нужно уходить. Но для начала — постараться найти собственную рубашку. Придётся всё-таки открыть глаза…       По несчастью скомканная рубашка валялась где-то со стороны Чимина. Из-за контраста с тёмными простынями его светло-оливковая кожа практически светилась. Он лежал на боку, прижимая к себе серый пиджак Намджуна, который вчера весь вечер хотелось где-нибудь забыть.       Намджун не рискнул обходить кровать, поэтому просто потянулся рукой через Чимина к своей рубашке, задержав дыхание и закусив губу, а ещё стараясь не смотреть вниз. Фух, готово. Затем он кое-как поднялся, с трудом смог разогнуться и с болезненным шипением накинул рубашку. Всё ещё избегая взглядом широкой кровати, Намджун осмотрелся. Деревянные полы были выкрашены в белый, стены оштукатурены, а цветной коврик с геометрическим узором, картины, полки из светлого дерева, засохшая чайная роза в стеклянной бутылке из-под колы, лёгкий беспорядок — всё это наполняло комнату таким натуральным, ненатужным уютом, что захотелось сюда когда-нибудь вернуться. Намджун заметил, что на одной из полок стоит проектор, видимо, Чимин смотрит фильмы или мюзиклы, проецируя картинку на стену. Возле комода обнаружился ещё один холст прямо на полу — карандашный набросок голого мужского торса.       Подойдя к комоду, Намджун нашёл на нём флаконы с парфюмом в основном малоизвестных нишевых брендов и наугад потянулся к ближайшему, что был тёмно-фиолетовым, по крайней мере, казался таким в тусклом освещении. Да, чёрт возьми, тот самый запах. Намджун без всякой задней мысли распылил его себе на запястье, а затем, подставив мизинец, чтобы не стукнуть флаконом о столешницу, вернул на место. Он не стал присматриваться к надписям на нём. Пусть и название, и ноты останутся неразгаданными. Может быть, он просто не хотел разочароваться, если там не окажется ирисов.       Казалось бы, пора уже идти, но Намджун всё-таки обернулся на кровать. Анклет снова на своём месте, на щиколотке — видимо, вчера его просто не удалось заметить из-за длины брюк. Часы и браслеты мерцают в полумраке на тонких запястьях, обнимающих пиджак. Эта грубая ткань определённо не должна соприкасаться с мягкой обнажённой кожей. Неправильно как-то. Намджун сделал несколько шагов, чтобы вновь оказаться за спиной, забитой татуировками. Плечи значительно шире бёдер — обычная мужская фигура, но всё равно почему-то очень хрупкая даже несмотря на мощные мышцы ног. Невольно вспомнились полотна прерафаэлитов, рядом с которыми Намджун обычно подолгу стоял, когда они с Тэхёном ходили в музей. Точно так же неосознанно, как и в случае с духами, он достал из кармана телефон и сделал снимок, после чего тихо вышел из комнаты.       Уже в прихожей он долго не мог найти свои ботинки в огромном скоплении обуви. Пока искал, услышал звук открывающейся двери и вздрогнул, словно застигнутый врасплох, а затем увидел Чонгука с полотенцем на плече. Они неловко кивнули друг другу, поздоровавшись неразборчивым шёпотом, и тот снова исчез за одной из дверей в коридоре.       Несмотря на ужасную боль в спине, отзывающуюся на каждый шаг, Намджун решил немного пройтись пешком под пасмурным небом, затянутым белёсыми облаками. Наверное, со стороны он выглядел довольно скверно в мятой расстегнутой рубашке и с растрёпанными волосами, да ещё и с этой прихрамывающей походкой. Но даже если прохожие будут шарахаться от него — плевать. Несмотря на головокружение, сухость во рту и разваливающееся тело, Намджун широко улыбнулся. Он плохо осознавал происходящее, словно не до конца проснулся, и только запах ирисов на запястье помогал полностью ощутить связь с реальностью.       С той самой реальностью, в которой он, холостой финансист слегка за тридцать, всю ночь слонялся по барам, пил малиновое вино прямо из горла, танцевал под Мадонну, музыка которой ему никогда не нравилась, уже на рассвете упал спьяну прямо на лестнице и заработал себе болючие ушибы. С той самой реальностью, в которой он, холостой финансист слегка за тридцать, никогда прежде не состоявший в серьёзных отношениях, неожиданно понял, что ничего о себе не знает. Совсем ничего.       Вчера днём он даже не подозревал, что помимо близких родственников в его жизни есть ещё один человек, чувства которого ему, оказывается, не безразличны. Он уже сотню лет не переживал за кого-то, не волновался, не испытывал ни интереса, ни сочувствия, ни тем более привязанности. А что же теперь? Он как ребёнок обижается на малейший холод, и все его внутренности оказываются в страшной мясорубке из-за чужих слёз. Они с Чимином ещё даже не друзья, но Намджун уже слаб. Удивительно, как незаметно это произошло.       Эти новые чувства пугают. Быть зависимым от чьего-то настроения, испытывать потребность знать, что с каким-то человеком всё хорошо, что он в порядке, что он доберётся домой, что его проблемы на работе решатся, что премьера пройдёт хорошо, что никто не осмелится сделать ему больно… Но самое страшное — обнаружить себя внезапно совершенно другой личностью и признать: кто-то со стороны заметил вещи, которых Намджун сам в себе не видел. Вся отлаженная система в его жизни, стабильность, представление о себе, мировоззрение — всё это грозило пойти крахом.       В дикой смеси непонятных, неотрефлексированных эмоций Намджун распознавал только одно — ему нравится собственная слабость перед другим человеком. Она показывает, что он живой, что он умеет что-то чувствовать и не важно, к кому. Неважно, кто — мужчина или женщина — делает его самого таким наивным, глупым, неловким, пьяным, что заставляет прыгать с причала, красить мотоцикл, переписываться до утра, ходить в театр, без спроса делать фотографии обнажённого тела, как какой-то маньяк, наносить на запястье чужой парфюм и, в конце концов, банально писать стихи.