Планида. Закатившееся солнце.

Глава 24. Неотвязное.

…Я был бы твой, о Ночь! но в сердце льет волненье

Твоих созвездий свет, как прежде, с высоты, —

А я ищу лишь тьмы, я жажду пустоты!

Но тьма — лишь холст пустой, где, полный умиленья

Я узнаю давно погибшие черты!..

Ш. Бодлер

      Солнце медленно садилось на западе, скрываясь за гребнями черепичных крыш и заливая густые облака насыщенным розовым светом с мазками оранжевого и ярко-алого… По мере того, как сгущалась тьма, все больше городских стражей выходили на патрулирование улиц, а обычные люди, наоборот, стремились быстрее разойтись по своим домам, совершенно не желая, чтобы их застали снаружи после начала комендантского часа, так как каждый, кто был пойман в неурочное время, рисковал провести несколько очень неудобных ночей в казематах, отвечая на не менее неудобные вопросы.       С наступлением ночи все городские ворота уже были закрыты. Убывающая луна не могла достаточно осветить землю, а тусклый свет звезд заслоняли густые темные тучи, застилавшие небо уже несколько недель кряду… Медленно, но верно густой туман наползал с узкого и быстротечного притока Вейхэ, разрезающего город почти надвое на узкую юго-западную и более обширную северо-восточную части. И пусть здесь привыкли к прохладным осенним туманам, сегодня в этой опустившейся на безлюдные улицы молочной пелене, казалось, было что-то темное и зловещее… Что-то, что заставило жителей города дрожать не только от холода осенней ночи, даже прячась за стенами собственных домов.       Фонари вдоль улиц и на дозорных постах едва могли осветить пространство на пару шагов вокруг, и стоило человеку отойти чуть дальше, и он рисковал блуждать в тумане в одиночестве — влажная марь отлично глушила звуки. И лишь один-единственный огонек в этой туманной пелене отчетливо виднелся в стороне самой высокой в городе пагоды Киюнь, огонь на площадке под самой ее крышей вот уже несколько десятилетий горел ярким магическим пламенем и всегда был ясно виден из любой точки города.       С тех пор, как несколько лун назад практически одновременно пал целый ряд охранных лагерей на северо-востоке, а Лоян и Чженчжоу перешли в руки объединённой армии четырех Великих орденов, назначенный командующим частью армии Вэнь Юйлун, получил приказ, лично от главы ордена, — удерживать город во что бы то ни стало. Сам Вэнь Юйлун был не понаслышке знаком с суровым нравом Верховного заклинателя, и потому им было принято категоричное решение увеличить численность караульных, провести дополнительную вербовку среди населения и ни в коем случае не ослаблять бдительность. Владыкой Вэнь Жохань был жестким и скорым на расправу и с неугодными не церемонился, а на семью Вэнь Юйлуна в последние годы и без этого выпало предостаточно испытаний. Начиная с формальной смерти младшего сына, которым спустя время так внезапно заинтересовались люди владыки, заканчивая уже вполне реальной смертью его второго сына, что произошла по так и не выясненными им до конца, весьма странным обстоятельствами… Вот уже несколько лет для его семьи все шло наперекосяк. Будто сами Небеса отвернулись, словно от недостойных… Его единственный оставшийся в живых сын, его гордость, сейчас так же как и он сражался на передовой, возвеличивая имя ордена, и с последними нелестными обстоятельствами мужчина совсем не был уверен, что тот сможет вернуться невредимым. «Хорошо хоть наследника после себя оставил. Пусть и будет называть своего сына — братом. Пусть так!».       Мужчина невзначай растер ноющее после недавнего ранения бедро и нахмурился. У него и самого не было никакой уверенности в собственном возвращении домой живым, но продолжение и благополучие семьи было намного важнее. Потому-то заклинатель быстро заимел привычку лично проверять состояние дел в городе и время от времени внезапно проверять посты.       В это же время, под покровом ночи и густого тумана, по водному притоку тихо скользили самые умелые пловцы из Юньмэна. Туман был настолько плотным, что захватчиков не заметили, пока они не миновали речные ворота. Негасимое магическое пламя на вершине пагоды нервно затрепетало и погасло. А через несколько долгих мгновений среди навалившейся тьмы неожиданно вспыхнуло вновь, но цвет его был зловещим, неестественно-пурпурным… Чуть позже резкий и протяжный гул от ударов в огромный латунный гонг наполнил окрестности, но к тому времени часть стражи была перебита и большая группа захватчиков уже проскользнула внутрь пропущенная первыми лазутчиками, оставив за пределами города лишь небольшое прикрытие…       Чудовищная чернильная тень соткалась, покачиваясь, прямо на площади перед пагодой. Свилась из жгутов ночного мрака и опавшей прелой листвы, затянула в себя забившуюся за нагромождением наваленных у стены небрежно сколоченных деревянных ящиков скулящую бездомную псину, успевшую напоследок лишь боязливо взвизгнуть да влажно хрустнуть сминаемыми костями, поглощаемыми целиком мраком… Немногочисленные заклинатели, оказавшиеся достаточно близко, чтобы заметить тварь сквозь густой туман, перепуганные, решили тут же бежать прочь от темного порождения, вверх по каменным ступеням, которые служили фундаментом пагоды Диюнь, но ужасающая демоническая тень уже заметила свою добычу, раздраженно зарычала и последовала за ними следом! Чернильное щупальце, словно сотканное из тьмы, резко выстрелило вперед, схватило одного из заклинателей за ногу и потащило к себе словно мешок с рисом! Руками бедолага цеплялся за выщерблины в камне, а из глотки то и дело вырывался испуганный скулеж вперемешку с отчаянными мольбами о помощи! Но монстр лишь отмахнулся от последовавших ударов бессмысленным железом, дернул его вверх, поднимая в воздух за ноги. Щупальце оплело дергающееся тело своей еще больше удлинившейся конечностью, и монстр довольно заворчал, когда из своеобразного кокона брызнула кровь, а следом на камень площади плюхнулось неопрятное красное месиво с белеющими остовами переломанных костей… И двинулось к следующему.       Когда Вэнь Юйлун с своими людьми ступил на мощеную площадь пагоды Диюнь, ее усеивали изувеченные и разорванные людские тела, темные лужи маслянисто поблескивали, а тень все больше распрямлялась и словно наливалась темной глубиной! Вначале каждый вдох твари был хриплым, а движения дергаными, но чем больше жизней отнимала тварь, тем сильнее она становилась!       Словив пару запущенных в него стрел, монстр яростно взревел, и новые щупальца, вырвавшиеся прямо из полученных от наконечников стрел ран, ринулись к стрелявшему командующему. Несколько Вэнь Юйлуну удалось срубить верным мечом, но уже в следующий миг чернильные руки подхватили ближайшего мужчину и уже его телом начали сшибать замешкавшихся заклинателей, опасавшихся задеть своего же! Навалившийся на Вэнь Юйлуна юный заклинатель не позволил ему вовремя уклониться, и ужасающая конечность ухватила его поперек грудины, поволокла ближе к себе, все сильнее и сильнее сжимая хватку!.. Все это время его люди в бешенстве атаковали темную тварь, но заклинательские мечи словно и не наносили монстру никакого вреда, лишь замедляя на короткое время!.. Когда Вэнь Юйлуну казалось, что его грудина уже вот-вот сомнется вовнутрь, один из слуг ударил монстра огненным факелом. Существо вздрогнуло, выпуская заклинателя из плена, отпрянуло и болезненно заверещало!       — Огнем! Атакуйте тварь огнем! — Вэнь Юйлун едва набрал в себе сил на хриплый приказный окрик и тут же зашелся в неудержимом кашле сдавившем грудину, но люди его уже набросились на тварь с огненными талисманами! Командующему удалось прийти в себя и встать как раз вовремя, чтобы увидеть, как кошмарное порождение поглощает пламя. Ее яростный рев превратился в болезненные резкие визги, больно бьющие по ушам, а после, тело монстра распалось, оставляя на земле кучку перемолотой человечьей плоти и тлеющий листок с киноварной печатью…       Он, ничуть не брезгуя, разворошил быстро гниющие останки и рассмотрев знакомые письмена, злобно прорычал: «Ублюдки!». Подобные печати, привлекающие нечисть, добавляли их армии немало хлопот. Во время войны слишком много людей умирало мучительной смертью, и демонической энергии было как никогда много.       Вэй Юйлун злобно сплюнул, мрачно осмотрел землю и призвал свой меч обратно в ножны, придерживая рукой ноющие ребра. Цена победы над демоном была высока — площадь перед пагодой была усеяна десятками трупов, что полегли в этом быстротечном бою… Но не успели его люди облегченно выдохнуть, как сквозь стремительно редеющий туман, помимо пробирающих нутро гулких ударов гонга, стали доноситься отзвуки сталкивающейся стали… С одной из улиц к нему уже спешил запыхавшийся посыльный, со стороны реки все резче звучали гневные окрики и болезненные стоны, небо на востоке расцветало сигнальными огнями, а ночь только начиналась…

***

      На западном берегу Вейхэ тем временем продолжались кровопролитные бои, улицы и переулки были усеяны трупами… Отмеченные неласковым солнцем заклинатели быстро поняли, что в тумане их встречают сталью, но знание местности играло им на руку. Городская стража наконец-то разобралась с последствиями применения «Флагов Черного Ветра», скоординировала свои действия и начала оттеснять нападающих.       Цяо Мэймао отвлёкся на секунду на разлетевшуюся в деревянную щепу стену ближайшего к нему здания и чуть не получил мечом по голове, но вовремя успел увернуться. Приняв второй вражеский удар меча, он резко сделал обманный выпад и, как и учил его старик, острием клинка резко полоснул горизонтально! Сталь с лёгкостью прошла сквозь несколько слоев плотной ткани и наружу вывалились сизые, бликующие глянцевой синевой человеческие кишки. Заклинатель, не успевший заблокировать его атаку, неверящими глазами смотрел на собственный торс и дрожащими руками пытался вернуть органы обратно, но тонкая и длинная вереница потрохов упорно продолжала вываливаться на каменную брусчатку… Невыносимый вопль ввинтился в уши Цяо Мэймао, и он милостиво прервал дальнейшие мучения бедолаги.       Не успел он стряхнуть капли с оружия, как на него налетел еще один заклинатель, широкий и рослый, как гора! Мечи столкнулись с непередаваемым звоном, боль пронзила ладони и Мэймао пришлось сделать несколько шагов назад, настолько удар заклинателя оказался силён. Все последующие удары принимать на жесткий блок он больше не рисковал и старательно уворачивался, пока чужой череп не прошила стрела! Рудой наконечник застрял в развороченной глазнице и мужчина рухнул как подкошенный прямо под ноги. Цяо Мэймао коротко кивнул спустившему тетиву юноше из Ланлина и осмотрелся. Битва давно превратилась в какую-то собачью свалку, а улицы — в место кровавого побоища.       Рука его все еще неприятно ныла, меч был замазан кровью по самую рукоять. Как и лицо, и верхний слой цзянь сю… Они сейчас теснили врага, но это была ложная картина. Вэньских солдат было больше, они лучше ориентировались в городе и лишь внезапное нападение, и то, что они смогли отвлечь противника Флагами Черного Ветра, дало им временное преимущество… Но их задачей не было взятие города. Прямо сейчас Цзян Ваньинь с армией живых и армией мертвых шел огнем и сталью по востоку равнины, и все, что они должны были сделать, так это не позволить противнику вовремя выслать подкрепление.       Подул ветер и с противоположного берега реки, сквозь вакханалию боя, эхом донеслось мелодичное бренчание щипкового музыкального инструмента. Кто-то исполнял «Смурное дуновение пронизанных ветром сосен», но внезапно, чистое и неспешное исполнение обернулось резким и ритмичным, напоминающим шлепанье камней о воду. Цяо Мэймао усмехнулся. Что бы ни происходило там у отряда под командованием двух Нефритов, от «Песни истребления» не уйдет никто. Ему уже доводилось видеть ее исполнение в действии — черепа попавших под прямое воздействие буквально взрывались изнутри!       — Там! Посмотрите туда!.. — Мэймао обернулся. Там, далеко на востоке, среди бескрайнего звездного неба вспыхивали и гасли сигнальные огни. Один, второй, третий.! Все, они справились, — Отступаем!.. Все отступаем!       Во время атаки они довольно далеко продвинулись по улицам города, и возвращаться назад теперь приходилось ориентируясь по следам собственноручно учинённой бойни. То тут, то там полыхали пожары и от поднявшейся температуры туман окончательно рассеялся, обнажая все неприглядности поля боя. Цяо Мэймао чувствовал, как учащённо бьётся его сердце, как гудят ноги, и неприятно чешется невесть когда полученная неглубокая рана на плече, но он лишь крепче сжал рукоять меча и развернулся вслед за остальными отступающими… Первый выскочивший наперерез враг умер еще до того, как успел замахнуться своим оружием, но хлынувшая за ним следом толпа вынудила их небольшой отряд разделиться. Цяо Мэймао и еще двое заклинателей свернули в один из проулков, надеясь не упереться в тупик, ведь встать сейчас на меч означало стать легкой мишенью для вражеских лучников… Чуть дальше они сцепились с небольшой группой противников и, следовавший рядом с ним заклинатель из малого клана Яо, сразу же рухнул пронзенный вражеской стрелой, а сам Цяо едва отделался вспоротой на боку тканью, сразу бросившись в сторону! Мэймао пригнулся, сгребая ладонью горсть земли, и швырнул в лицо шарахнувшегося прочь мужчины, но, не дав тому отступить, верный Чжойгу вошёл в череп, раскалывая тот словно сырое яйцо, а вместе с внешней скорлупой потёк и желток — сероватая бурая юшка расплескалась по сторонам.       Следующий вражеский солдат в обычных льняных одеждах и нелепом кожаном нагруднике с нарисованным краской солнцем являлся обычным человеком, но все равно направил на Мэймао свое ущербное, местами ржавое дадао, и яростно оскалился, демонстрируя развороченную щеку и щербатый рот с отсутствием половины зубов. От одного взмаха Чжойгу дерево треснуло и раскололось, а мужчина рухнул замертво, разрубленный от плеча до самого паха!.. Еще двое мужчин не блистали особыми навыками и не доставили ему особых проблем, но рядом всхлипнул его последний спутник, оседая на землю. Мэймао резко обернулся, готовясь к новой схватке, но вместо нападения резко отпрянул, приметив знакомые черты лица, и напряженно замер!.. Напротив него в такой же напряженно позе замер Цао Лин…       Казалось, будто время для них обоих остановилось. Мэймао жадно рыскал глазами по изможденному лицу с устало ввалившимися щеками и некрасиво заострившимися скулами, по тощей долговязой фигуре… Одна ладонь Цао Лина прижималась к вспоротому бедру, а вторая крепко сжимала меч, по кромке которого медленно спускались густые багряные капли… Они смотрели друг на друга, кажется, целую вечность. Мэймао вглядывался в карие глаза с более темными вкраплениями на радужке и гадал — кто же они теперь друг другу?.. Кто?.. Но все его судорожные размышления прервал росчерк холодной стали. Цао Лин броском кинжала добил поднимающегося с земли раненого солдата с нашивкой вэньского солнца и, отбросив меч, медленно осел на колени, касаясь лбом земли:       — Прошу тебя. Помоги…       Мэймао хватило лишь доли секунды, чтобы оказаться рядом со своим «старшим братом». Он подхватил того под локти, силой поднимая из глубокого поклона. Укутанное теплыми одеждами тело на ощупь оказалось еще более худым и изможденным, а на правой щеке от уха и до самой шеи тянулся тонкий кривой шрам. У Мэймао в груди болтался колючий ком из так и не высказанных фраз, начисто перекрыв дыхание. Всё, что Цяо Мэймао так горячо жаждал сказать или спросить всего мгновение назад, застряло где-то в глотке, а наружу, в итоге, пробилось лишь произнесённое полушёпотом имя: «…Цао Лин».       — …Лаосань, пожалуйста!.. Молю! Теперь только ты и можешь, лаосань… — недолгое время они так и стояли, сжимая друг друга за руки, оба не в силах сказать что-то более-менее связное, пока не услышали приближающиеся голоса и топот. Они резко отпрянули в разные стороны, но, перед тем как разойтись каждый своей дорогой, Цао Лин попросил Цяо Мэймао о встрече.       В военный лагерь они вернулись уже засветло.       Мэймао все еще мучали противоречивые мысли, связанные с просьбой Цао Лина, поэтому, вместо того чтобы, как и все вернувшиеся, идти отдыхать, он отправился помогать с ранеными. Занять голову уже привычной и монотонной работой. После той ночи, когда Мэймао успокаивал плачущего Ваньиня и удивлялся собственной наивности, минуло почти полтора года. С тех пор Цяо Мэймао больше не прятался в целительском шатре, он отверг предложение Лань Сиченя и присоединился к обычному полевому отряду. Не боялся больше выходить в бой, не боялся больше биться против теперь точно бывших соклановцев… Впрочем, оказалось, что у Вэнь Мэймао в двенадцать лет было не так уж много важных знакомств, раз за все это время Цао Лин был первым, кто смог столь сильно пошатнуть его решительный моральный настрой.       В тени облетевших деревьев недалеко от лекарских палат стоял юноша, покачиваясь из стороны в сторону и обхватив руками собственные плечи до побелевших пальцев. Он горячечным взглядом неотрывно смотрел на задернутый полог, давясь беззвучными рыданиями и даже не пытаясь вытереть мокрое лицо, словно стоит ему на миг прикрыть глаза, и его мир безвозвратно рухнет! И то, какой надеждой и каким отчаянием от него веяло, было практически невозможно выносить без отстранения… Сколько раз Мэймао уже видел подобное? Бесчисленное количество. Рыдающие, кричащие, воющие, требующие, угрожающие, дергающие за руки, пытающиеся обвинить, ударить, хватающиеся за головы, падающие как подрубленные, обмирающие… Горе вытаскивало из людей всякое. Но война быстро учит не запоминать лиц, не утешать и не вовлекаться… Из Цяо Мэймао вышел хороший ученик. Он проходит мимо, лишь мазнув напоследок взглядом.       В вотчине лекарей было все так же суетно, хотя серьезно пострадавших в прошедшей вылазке было немного. Что союзники, что их противники, они все давно уже приучились быть острожными и бить насмерть, поэтому большая часть тех, кто был недостаточно осторожен, остались смотреть на небо, лежа на холодных мостовых чужого города… На крайней у входа койке его терпеливо дожидался хмурый мужчина. На коленях у него длинный тканевый сверток, а рукой он прижимал поданную слугой чистую тряпку к пустому рукаву… Его клиент. Мэймао на взгляд определяет его состояние как вполне сносное, не требующее немедленной помощи, и кивком головы дает понять, что заметил и просит подождать. С сильными заклинателями выходило довольно удобно, благодаря сильной ци они гораздо более длительное время могли игнорировать критические повреждения или, вот как сейчас, поддерживать приемлемое состояние отсеченной конечности. Поэтому Мэймао сначала занялся юношей с рассеченным боком, с не самым качественным самосовершенствованием и приличной кровопотерей…       Постепенная привычная и монотонная работа успокаивает, и Мэймао отбрасывает мысли и Цао Лине. Он подзывает одного из помощников, перешептывающихся и крутящихся рядом, просит поменять воду и заканчивает перевязку, наблюдая, как шустро те собирают окровавленные расходники и меняют белье… Цзинь-цяньбэй был убит еще прошлой весной, а Лань-дайфу, что командовал до него, спустя несколько месяцев после, во время внезапной атаки. Причем разваливающийся на ходу дряхлый старик напоследок так всем прикурить дал, что Мэймао даже позавидовал. Цзэсюй-цзюйши оставил вокруг себя просеку почти в целый ли засыпанную трупами, и практически сравнял с землей целый холм!. Но, в итоге, и тот все же погиб, хрупкое смертное тело просто не выдержало такого мощного потока ци, иссохло и осыпалось пылью… Теперь тут заведовал неприметный щуплый мужчина из вассального Цзиням клана, хмурый, бритоголовый, и, не в обиду прочим, дисциплины при нем стало на порядок больше.       Когда Цяо Мэймао выходит на свежий воздух, в небе уже загораются первые звезды. Люди вокруг сдержанно радуются успешной вылазке и тому, что смогли в очередной раз надрать противнику задницу, что в последнее время происходило все чаще, скорому сытному ужину и возможности отдохнуть, сменившись на посту… Он успел перекинуться парочкой малозначимых фраз с знакомым постовым, когда перед ним нарисовался круглолицый востроносый мальчишка, передав приглашение от главы Лань. Меймао едва не расхохотался, словно сама судьба подыгрывает ему, толкая к определенному решению.       Лань Сичень встретил его в своей палатке теплой улыбкой, горячим ужином и плотно набитым бумажным пакетом с тощим конвертом из самой дешевой бумаги, перевязанным грубой бечевой. И Мэймао даже готов забыть про парующую кашу и мясные закуски на ланьском столе, пока читает скупые строчки, щедро пропитанные стариковским брюзжанием. Его супруг не участвовал напрямую в военном конфликте, но все равно привычно подвергал себя опасности, шляясь по всей Поднебесной, приглядывая за бизнесом и собирая слухи. Впрочем, что-то наиболее интересное Лао Бэй предпочитал передавать через проверенных информаторов, а не через корреспонденцию идущую из Юньшэнь бучжи чу. Поэтому, Мэймао, извинившись, сейчас пофыркивал, читая ровные строчки прямо под мягким и понимающим взглядом Лань-гунцзы. Закончив, Цяо Мэймао еще раз извинился и выставил на стол в добавку ужину пару кувшинов желтого рисового вина и кулек с печеными каштанами, презентованные ему недавним пациентом.       Они мирно поужинали и почти приговорили первый кувшин вина, когда в палатку зашел Лань Чжань, тихо поздоровался и присоединился к накрытой на троих трапезе. Мэймао только сейчас обратил внимание, что в просторном шатре было два спальных места, отгороженных ширмами, да и вообще, несмотря на ланьский аскетизм присутствующая мебель была добротной, а плетеный настил укрывающий пол чист и совсем недавно местами обновлен… Они обсуждали последние новости из Облачных Глубин, как идет подготовка к зиме и общие дела клана. Немного выпивший Лань Сичень забавно алел ушами и совсем ненавязчиво и скромно хвастался своими принятыми решениями, касающимися будущей застройки Гусу, которая непременно произойдет в будущем… Цяо Мэймао забавлял такой непривычный возбужденно-воодушевленный вид молодого главы, что радостно говорит о будущем, и даже Лань Чжань одобрительно кивает брату в такт словам, сидя поодаль и неспешно перебирая струны циня…       В какой-то момент разошедшийся молодой глава в порыве воодушевления треплет волосы и его лобная лента потешно перекашивается, сползая на брови. Мэймао задорно хохочет с неуклюжих попыток вернуть ту на место, легко подается вперед на непринужденно брошенное: «Помоги» и обмирает… Его пальцы почти касаются драгоценного шелка, а внимательные глаза напротив смотрят выжидающе…       Мэймао внутренне панически верещит, истерично костеря себя за мягкотелость и чрезмерную расслабленность! И пусть Лань-гунцзы кажется более восприимчивым к алкоголю, нежели давно привыкший к нему Цяо, но они оба выпили явно недостаточно, чтобы едва не произошедшее можно было полностью списать на воздействие алкоголя.       А вот самонадеянный Мэймао едва не попался.!       — Аа-хаха.! Лань-гунцзы воистину великолепен, даже в таком состоянии стоит выше прочих, аха-хах!.. Лань Чжань, Лань Чжань! Ну что же ты сидишь, помоги своему сюнчжаню вернуть пристойный вид!.. — Мэймао нарочито пьяно хохочет, отчаянно подыгрывая чужой игре, и молит небо, чтобы сидящий напротив мужчина не заметил в его глазах тень жалости. Да, Лань-гунцзы создавал впечатление сильной личности, на чью долю выпало множество нелегких испытаний, но даже столь стойким и сильным людям необходимо надежное дружеское плечо рядом, на которое всегда можно опереться… Плечо Лань Чжаня всегда находилось в распоряжении молодого главы, и раз тот пошел на подобные меры — тому уже начинало не хватать…       Замерший вместе с ними Лань Ванцзи плавно поднялся со своего места и с безукоризненно прямой спиной стройным шагом подошёл к брату, что ласково подставился под осторожные четкие прикосновения, а после и вовсе заключил Лань Чжаня в объятья. Цяо Мэймао тут же отвёл взгляд, словно пойманный за подглядыванием, и уткнулся им в наполненную вином пиалу — стало невыносимо одиноко, и жалеть впору было уже самого себя. Отчаяно хотелось, чтобы рядом с ним тоже оказался кто-то настолько же близкий, сколь близки друг другу два Нефрита, ведь ему порою тоже до дрожи хотелось почувствовать утешение и поддержку.       Совсем не желая погружаться в рефлексию, Мэймао мысленно встряхивается, тянется ко второму кувшину и неожиданно крепко наседает на Лань Чжаня с предложением выпить хотя бы чуть-чуть:       — Ну же, Лань Чжань, не упрямься! Мы благополучно вернулись из опасного боя и теперь имеем полное право отпраздновать это!.. Ну-у, Лань Чжань! Этот несчастный Цяо очень хочет выпить вместе с добродетельным Хангуань-цзюнем, ведь вполне возможно, что следующий бой станет для кого-то из нас последним, если уж и умирать, так хотя бы без сожалений!..       Юноша хмурится на последние слова кривляющегося заклинателя, кидает короткий взгляд на брата и, поджав губы, коротко кивает, соглашаясь:       — Мгм. Хорошо.       Не желая упускать инициативу и распалять лишние сомнения, Цяо Мэймао наполняет две пиалы, намеренно игнорируя старшего брата, потакая все еще гуляющей по телу легкой обиде, и встает сам, не дожидаясь пока Лань Чжань сядет, протягивая тому пиалу. Они выпивают одновременно, и молодой лекарь с весельем наблюдает, как обычно невозмутимое и гладкое юное лицо чуть кривится, Лань Чжань замирает, подергивая подбородком и прислушиваясь к себе… А в следующее мгновенье сердце Мэймао снова, в который уже раз за день, падает, как падает и Лань Чжань, оседая стремительно и резко!.. Мэймао едва успевает подхватить тяжелое тело, сам пребольно ударяясь коленками о пол:       — Лань Чжань! Лань Чжань! — руками спешно ощупывает гортань, лимфоузлы под челюстью, слушает дыхание… Судорожно думает, чем будет убирать отек Квинке и есть ли у него с собой все нужное, как слышит тихий смех салютующего ему самостоятельно наполненной пиалой главы Лань:       — Невероятная реакция, правда?.. В прошлый раз брат тоже всех нас здорово перепугал… Господин Вэй тогда, кажется, впервые на моей памяти искренне раскаивался за свою проказу… Не беспокойся, Цяо Мэймао, Ванцзи проснется, не успеет палочка благовоний догореть.       Мэймао еще пару мгновений ошарашенно хлопал глазами на невозмутимого молодого главу, прижимая к себе обмякшее тело его брата, а потом нашарил на полу чудом не разбившуюся пиалу и запустил ее прямо в голову усмехнувшегося Цзэу-цзюня!       Естественно тот увернулся, ловко перехватив хрупкую керамику. Он мерно наполнил уже две пиалы и толкнул одну из них в его сторону… Мэймао, напряженно вглядываясь в глаза напротив, чуть сдвинулся, все еще придерживая на себе обмякшего Лань Чжаня, но и дотягиваясь теперь до стола, и восхищенно цыкнул. «Обидчивый сукин сын». Впрочем, сравнявшийся счет Мэймао отметил спокойно и подношение принял, опрокидывая в себя горчащее пойло.       — Почему?       — …Потому что этот Цяо не настолько отважен, чтобы столь тесно связать свою судьбу с главой Великого ордена.       — И только? — в темных глазах напротив плескается водоворот различных эмоций, но ни сил, ни желания окунаться в него у Мэймао попросту нет.       — Да. И только.       Цяо Мэймао и впрямь считал Лань Сиченя достойнейшим человеком под небесами, благородным и правильным, и даже мелкие капризы, вроде сегодняшнего, ничуть не портили впечатления, лишь добавляли остроты и яркости характера всегда мягкой оболочке. Но его положение перекрывало для Мэймао всё.       — Поэтому отказываешься называть по имени, обращаясь исключительно формально?       — Напоминаю себе о том, о чем забывать ни в коем случае не стоит.       Поединок взглядов прерывает заворочавшийся Лань Чжань. Мэймао приглаживает ладонью чуть растрепавшийся пучок, отводит от лица мягкие пряди, поправляет белоснежный воротник и радуется, когда Сичень наконец переводит тему.       — Чу Шихуан прислал недавно письмо и велел передавать приветы. Пишет, что стремительно идет на поправку и уже скоро присоединится к армии вновь. Врет конечно, не с его ранами.       — Если он уже встал на ноги, то и координация со временем выправится, просто нужно чуть больше времени, — несколько месяцев назад тот лишился правого уха, двух пальцев, напрочь переломал обе ноги и едва не расплескал мозги по округе. Его и откачивать-то стали исключительно из-за настоятельной просьбы Сиченя, но выхаживать после черепно-мозговой отправили уже в Гусу, — Дома и стены лечат.       — Посмотришь его, когда все закончится?       — Пхах.! Это сиятельный господин таким незамысловатым образом интересуется моими дальнейшими планами? — Мэймао тихо смеется, обводя пальцами густые завитки защитной вышивки и лукаво щурит глаза.       — Не смейся! У меня голова кружится придумывать сейчас что-то более замысловатое… Да и не оценишь ведь, — да, не оценит. Мэймао терпеть не мог все эти словесные кружева и, когда дело касалось действительно важных вещей, предпочитал говорить прямо.       — Некоторые старейшины настоятельно советуют завлечь тебя в клан, даже дядя с ними согласен… — из подобающей строгой позы Сичень перетекает в более расслабленную, опирается подбородком на колено и, притянув к себе кулек с каштанами, бросает счищаемую кожуру прямо на пол, — Хань Шань, супруг Лань-чанлао, сейчас активно громит Вэньские дозорные пункты близ границ Хубэя, хотя, честно говоря, в клане его давно за глаза считали неизлечимым калекой. Цзэсюй-цзюйши, после вашей совместной операции, все насмехался над остальными целителями, в лицо называя их плесневелой пылью.       Мэймао едва не захохотал, представляя подобную картину! Из всех виденных им людей, Лань-дайфу был наверное самым старым человеком, когда-либо топтавшим землю, и более всех прочих походил на старую сухую корягу, чтобы разбрасываться подобными оскорблениями!       — Цзэу-цзюнь весьма щедро льет сладкий мед в уши этому Цяо!.. Но я не знаю… Не хочу пока даже загадывать.       Здесь Цяо Мэймао за глаза часто называли «невеждой» и «мясником» за его недостаточно трепетное отношение к живой плоти, пусть и пользоваться его услугами все равно продолжали, по возможности забирая отсеченные конечности с поля боя, как это сделал сегодняшний пациент. Кишки Мэймао штопал тоже отменно, в отличие от других, прекрасно понимая, какие ткани между собой можно сшивать, а какие не срастутся внутри без грубого болезненного рубца… Кости собирал неплохо, сосуды шил… А еще энергию расходовал экономно, предпочитая больше делать руками, оттого и работать мог дольше, лечить — больше… Вообще забавно получалось, являясь в прошлом практиком гнойной хирургии, в этой жизни с нагноениями он практически не стакивался, не считая случаев лечения простых людей. Зато тысячу раз побывал хирургом-ортопедом, торакальным хирургом, абдоминальным хирургом, камбустиологом, ангиологом и гуль знает кем еще!.. Осталось только провести первую успешную трансплантологию в условиях древнего Китая и его можно будет смело величать бессмертным Сяньси!.. Шутки-шутками, но Мэймао в последнее время все отчетливее понимал, о чем предупреждал его старик, предостерегая привлекать излишнее внимание, не имея за спиной надежной поддержки!.. К нему уже несколько раз подходили люди Цзинь Гуаньшаня с пока еще ненавязчивыми предложениями, не говоря уже о более мелких кланах, но с каждым разом Цяо Мэймао все больше ощущал, что уже скоро его попытаются загнать в клетку.       Задумавшись, Цяо Мэймао продолжал теребить жесткий воротник окончательно сползшего на его колени юноши. От очередного поглаживания Лань Чжань едва заметно дернулся, пола верхнего халата чуть сдвинулась в сторону, и Мэймао зашипел рассерженной кошкой:       — Вот скажи мне, господин-Глава, вы — Лани— все такие упрямые или это только твой брат опять отличился?..       На нижней рубашке второго Нефрита бусиным ожерельем проступили алые капельки, на плече вдоль ключицы тянулась длинная глубокая царапина. Промытая, но и только. Мэймао закопался в мешочек цянькунь, выискивая подходящую мазь, и грозно зыркнул на главу:       — Сам-то к лекарям заглядывал?       Оказалось, что нет, но лекарь заглядывал к главе сам. Для Лань Сиченя прошедшая вылазка в стан врага обошлась без ран, лишь ребра немного побаливали, какой-то заклинатель пнул его в грудь с такой силой, что «будто мул лягнул», но все обошлось.        Мэймао ладонью пролез под ткань, подушечками пальцев стараясь осторожно распределить маслянистую, остро пахнущую анисом мазь, и чуть дернул полу, слегка вытягивая ткань из-под тугого пояса, когда Лань Чжань резко открыл глаза и, полыхнув ушами, крепко сжал его запястье:       — Что.! Что ты делаешь?!..       — Что-что… Лечу!.. Неужели сложно было раньше сказать? Теперь лежи смирно и терпи! — Мэймао легонько надавил на макушку, заставляя упрямого юношу расслабить шею и опуститься обратно и намекающе тряхнул все еще сжатым запястьем, прося свободы. Они возобновили с Лань Сиченем отстраненную легкую беседу, допивая остатки вина, но даже закончив с царапиной и подложив под рубаху чистую холстину, Цяо Мэймао продолжил тихонько теребить гладкую вышивку. Лань Чжань больше не делал попыток подняться, лишь странно смотрел и едва заметно дергал головой, когда Мэймао убирал руку и тянулся за очередной наполненной вином пиалой. В один из таких моментов шпилька гуаня больно воткнулась Мэймао в бедро и он, не спрашивая, снял замысловатую заколку, оставляя волосы стянутыми лишь лобной лентой и тонким кожаным шнурком. Лань Чжань снова ни словом не воспротивился, даже голову чуть приподнял, помогая, и тогда Мэймао подумалось, что Лань Чжаню, возможно, тоже не хватает тепла, раз тот перебарывает свою гаптофобию и терпит ненавистные прикосновения…       Забавно, но ровно с последними проглоченными каплями вина Сичень уронил голову на грудь и тихо засопел. Мэймао тихо рассмеялся и кивнул невозмутимому Лань Чжаню: «Сразу видно — родственники». Удивительно, всего два поллитровых кувшинчика не самого крепкого вина на двоих, а какой результат!..       —Все, Лань Чжань, поднимайся. Уже поздно и всем нам нужно отдыхать.       — Мгм.       — Что это еще за «Мгм», Лань Чжань? Вставай, я же не могу оставаться здесь всю ночь, верно? — Мэймао шутливо хлопнул по темной макушке вроде согласившегося, но и не думающего вставать юношу, и задумался: если Лань Чжань уже успел немного поспать, значит у него сейчас похмелье или еще нет?       — Как с Цзян Ваньинем?       Внезапный вопрос ненадолго выбивает молодого Цяо из себя и он мешкает, подбирая выражения и совсем не желая оправдываться… Когда их отряды встречались, Мэймао действительно некоторые ночи проводил с Ваньинем. В основном, они пили дрянной горький чай, изредка вино, немного болтали и тут же заваливались спать. У того в палатке всегда стояло две койки, на случай, если заявится Вэй Усянь, пусть тот и с самого начала войны странно избегал своего главу. Но Мэймао от одного только присутствия живого близкого человека рядом спалось лучше, особенно когда за тонкой тканевой перегородкой не стонали умирающие. Да и Ваньинь никогда всерьез не возражал, хотя и не упускал момент съязвить. Люди трепались конечно, но какое ему до них дело? «Собака лает — ветер носит».       — …Да, как с Цзян Ваньинем… Брось, Лань Чжань, любой решившийся сказать что-либо в лицо главе Цзян рискует умереть самой мучительной смертью! А у вас в клане наверняка есть какое-то особенное правило, запрещающее калечить болтливых идиотов. Триста семьдесят восьмое там, или две тысячи двенадцатое…       — Правило триста семьдесят восемь запрещает…       — Ай-яй! Лань Чжань, этот Цяо просто наугад сказал, полностью уверенный, что так и есть!.. Это ведь так?       — Мгм. Правило семьд…       — Вот видишь! — спешно перебил юношу Мэймао, ему и во время обучения хватило этого дурацкого бесконечного списка! И он не понаслышке знал, как дотошны бывают некоторые Лани в его изучении и последующем просвещении всяких невежд вроде него, — Так что давай, поднимайся! Или ты что же, ждешь пока я тебе колыбельную спою?       — Мгм. Пой.       — Лань Чжань, ты!.. Да ты совсем добро и зло не различаешь!       — Цяо Мэймао сам предложил. Пой.       Лицо Лань Чжаня было все так же невозмутимо и до крайности серьезно, а алкогольное опьянение делало и без того упрямого юношу попросту непрошибаемым! Мэймао расхохотался от столь беспардонной наглости и действительно стал тихо напевать колыбельную про уставшее сонное солнце…       — Стой. Ты пел ее Цзян Ваньиню?       — Нет. Ему я пел другую.       — Хорошо. Эту ему не пой.       — Хорошо, не буду. Могу я уже продолжить?       — Мгм.       Пока он пел, Лань Чжань смотрел на него и даже, кажется, не моргал, Мэймао внутри пищал от умиления! Этот драгоценный Нефрит был просто неподражаем в своей мимолетной детской ревности… А еще, несмотря на холодный вид и строгое воспитание — невероятно ласковым. Таким же как и Ваньинь, что прятал свое нежное нутро за грубыми речами… И что с этим миром не так? Все эти невероятные юноши должны были пробовать алкоголь в уютном ресторанчике с развеселой музыкой и вкусной едой, в компании верных друзей, а не в душной палатке во время жестокой войны, отчаянно ластясь к рукам этого старика!..       — Лань Чжань, можно тебя кое о чем попросить? —допев последние строки, Мэймао еще раз пригладил мягкие пряди, глядя прямо в ясные янтарные глаза решительно кивнувшего юноши, — Кажется, в последнее время ты довольно часто видишься с господином Вэем?.. Вэй Усянь часто бывает шумным и сумасбродным, но он неплохой человек. Он ступил на темную тропу и его многие сторонятся, но я уверен, что это произошло вовсе не из дурных побуждений, и сейчас ему как никогда необходима дружеская поддержка… Присмотри за ним, пожалуйста. Хорошо?       — Мгм. Хорошо.       В последнее время Мэймао одолевало дурное предчувствие. И раз сегодня он все же собирался совершить невероятную глупость, стоило хотя бы позаботиться о дорогих ему людях. Ваньинь не перенесет еще одну потерю, а у Лань Чжаня возможно появится хороший друг…       — Спасибо, Лань Чжань.       Когда драгоценный Нефрит наконец-то уснул, он укрыл его одеялом, накинул такое же на плечи старшего брата и поспешил к себе. Цао Лин просил о встрече после полуночи, и у Цяо Мэймао оставалось не так много времени. Следовало поспешить…