Планида. Закатившееся солнце.

Арка IV. Глава 40. Кошки.

От книжной мудрости иль нег любви устав,

Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой,

В изнеженность и мощь их бархатного тела,

В их чуткость к холоду и домоседный нрав.…

Ш. Бодлер

      — Вот, молодой господин заклинатель, сочная свинина по фирменному рецепту моей матушки! Непременно попробуйте! А еще вот это и это.!       Вэй Усянь спешно убрал со стола собственные локти, на которые до этого момента расслабленно опирался, позволяя расставить перед собой целую дюжину разнообразных закусок и широкое блюдо с ароматными кусочками свинины, яичными клецками и жареными в масле листьями капусты. Более не медля, он тут же откусил приличный кусок от рисовой лепешки, палочками ухватил самый аппетитный на свой взгляд кусочек мяса и уже почти отправил тот в рот, но одумался, привычно потянувшись за пазуху, чтобы добавить блюду больше вкуса и огня, и, одумавшись, улыбнулся не спешащей уходить служанке широко и ярко! Его собственные запасы сычуаньского перца подошли к концу еще несколько дней назад, впрочем, как и запас монет, так что Лань Чжаню лучше было бы не опаздывать, а то неловко может получиться.       Наивная мелкая девчушка от состроенной им просящей гримасы растаяла, закивала головой так быстро, что Усянь начал опасаться, как бы та не оторвалась от тоненькой девчачьей шеи, и пообещала немедленно принести самое острое перечное масло, какое только найдет на кухне.       Чуть позже, уже утолив первый голод и лениво обсасывая ребрышко, Вэй Усянь прислушался к разговору за соседним столиком, частично скрытым от него резной ширмой и тонкой занавесью.       — Всё-таки верно было сказано в древности, ничего не изменилось! Все эти люди «наверху» — чем ярче они сияют снаружи, тем больше гнили и подлости у них внутри!.. Ни одного хорошего человека среди этих подлецов нет. Какие ещё благородные мужи, какие почтенные господа? Каждый из них лишь надевает маску, чтобы как следует покрасоваться на публике!       — Кстати говоря, а ведь та Сы-Сы когда-то имела головокружительный успех, была знаменитой шлюхой! А теперь постарела настолько, что я сперва и не признал её — даже, мать его, тошно было смотреть!.. Старик Цзинь Гуаншань помер и впрямь жуткой смертью, аха-ха-ха-ха-ха!       — И ведь выдумал же Цзинь Гуанъяо подобный способ, чтобы расправиться с собственным отцом. Подошло прямо идеально! Лучше и не придумаешь!       Услышанное показалось до боли знакомым, не содержание сказанных фраз, а тон, которым бранился говорящий, будто имел право судить обо всём на свете, потому Вэй Усянь еще больше навострил уши.       — Вот чего я не могу понять, так это почему Цзинь Гуанъяо не убил эту старую шлюху? Свидетелей следует убирать на месте, точно вам говорю!       — Аха-ха! Верно!.. Хотя, возможно, он был таким же развратником как и его папаша? Ну, специфичные вкусы, знаете ли… Может у него с этой Сы-Сы тоже была… хе-хе, связь, которую не стоит афишировать.       — Эхе-хе, я тоже сначала так думал, но потом пошёл слушок, что Цзинь Гуанъяо из-за добрачной связи с родной сестрой от ужаса заработал бессилие — даже если и хотел, уже ничего не мог! Ха-ха-ха!..       Подобные кривотолки и наговоры звучали до крайности знакомо, Вэй Усянь вспомнил, как когда-то давно люди точно так же пускали слухи, что он утащил в своё логово на горе Луаньцзан тысячу девственниц, чтобы денно и нощно предаваться разврату и тем самым постигать глубины тёмного пути. Ситуация показалась ему печальной и комичной одновременно, но додумать мысль он не успел, мужчины, что еще недавно перемывали кости Цзинь Гуаньяо и прочим заклинателям, восторженно загомонили:       — Хангуань-цзюнь! Это Хангуань-цзюнь, смотрите! Это правда он!..       — Лань Чжань! Лань Чжань, я здесь! Иди скорее сюда, Лань Чжань! — и Вэй Усянь окончательно отвлекся на того, кого ожидал здесь вот уже несколько часов.       Оглядывающийся по сторонам Хангуань-цзюнь был как всегда невозмутим, его светлые одежды и облик в целом — идеальным и величественным, а люди вокруг него — мигом смирнели и ошеломленно замолкали. Непристойные пересуды о бывшем главе Ланьлин Цзинь мужчинами за соседним столом больше не поднимались, теперь пришел их черед подслушивать чужой разговор. Однако пока Лань Чжань ел, Вэй Усянь не говорил ни о чем серьезном, лишь рассказывал о забавных случаях, произошедших с ним за месяцы странствий, да немного приукрашенных приключениях. И лишь когда Лань Чжаню уже подали чай до тех наконец дошло, что рядом с блистательным Хангуань-Цзюнем сидел ни кто иной как Ушанцэ-Цзюнь в своем новом обличии Мо Сюаньюя.       Наблюдая краем глаза за побледневшими, подхватившимися на выход мужиками, Вэй Усянь внутри зло расхохотался — очевидно, в следующий раз те теперь перетрут кости уже ему и Лань Чжаню, добавив от себя парочку скандальных выдумок, но внешне лишь растянул губы еще шире:       — …Аха-ха-ха, ты бы видел их лица, Лань Чжань, когда эти невежды увидели, как этот самый Йеча, которого я как бы уничтожил, помогал обустраивать мне место для ночевки! Ха-ха-ха, Лань Чжань, я думал у них глаза прямо им под ноги и повыпадают! Ты же знаешь, Лань Чжань, что мне какой-то слабый Йеча? Еле угомонил этих деревенщин… Хотя одна старуха все же обозвала меня самого демоном и попыталась пырнуть рогатиной, но как видишь у нее ничего не вышло!.. Правда в итоге мне так и не заплатили, так что, Лань Чжань… ты же заплатишь за эту еду, верно? — Вэй Усянь сначала скорчил жалостливую гримасу, а затем весело расхохотался, дразня и тыча пальцем, — Да ты и сам съел довольно много из этого. Хангуань-Цзюнь — обжора!..       Лань Чжань на эти слова лишь посмотрел укоризненно, но, не споря и не удивляясь, легко качнул головой в согласии. Заплатит, куда же он денется.       На самом деле, как бы Вэй Ин не преподносил сейчас свое странствие легким и полным впечатлений, эти впечатления, чаще всего, были отнюдь не положительными.       Наслушавшись в юности различных историй, они с Чен-Ченом часто представляли себя странствующими заклинателями, повергающими свирепых монстров, спасающими красавиц и незнающими никаких сложностей.       В реальности же все оказалось иначе. Монстры таким заклинателям доставались самые заурядные, на которых люди даже из малых сект не считали необходимым тратить свое время, красавицы пусть и были симпатичными, улыбались и смеялись с его шуток, но заигрывать с ними без бесящегося рядом шиди, было уже не так интересно, а сложности… сложности, как правило, вылезали там, где он, Вэй Ин, совсем не ожидал. В Пристани Лотоса он привык себе ни в чем не отказывать, обедая в ресторанчиках или закупаясь в лавках, Вэй Усянь, даже имея в карманах деньги, практически никогда и ни за что не платил. Их с Цзян Ченом счета просто передавали в резиденцию, дяде Цзяну. После войны он поступал точно так же, разве что счета теперь оплачивал уже сам Цзян Чен. Даже на Погребальной горе после их с шиди «ссоры», А-Чен продолжал тайно передавать ему продукты и остальное необходимое. А теперь оказалось, что он, Вэй Ин, просто не умел не тратить и так отсутствующие деньги! Стыдно признаться, однажды увлекшись с заказом на постоялом дворе, ему пришлось, как какому-то преступнику, сбежать без оплаты!       Казалось бы Вэй Усянь не раз бывал на ночных охотах, лишился Золотого Ядра, прошел войну и бытие изгоем, умер и возродился… но пустое блуждание без какой-либо цели, Вэй Ин чувствовал, уже почти сломило его! Он научился разваривать и есть коренья, и выкуривать из нор полевых мышей, когда заканчивались те мизерные деньги, что могли себе позволить заплатить ему нищие крестьяне, на собственной шкуре узнал, что в пустынные равнины нужно брать не только запас воды и еды, но и приличный запас дров, чтобы эту еду приготовить. А еще узнал, что в отсутствии хоть какого-то собеседника и кувшина вина в голову активно лезут разные назойливые мысли. И от этих мыслей Вэй Ин задыхался, чувствуя глухую боль в груди, и плакал как сумасшедший, пока в голове всплывали особенно злобные выражения и ругательства.       Впервые за долгое время он был по-настоящему свободен, но вместо того чтобы наслаждаться свободой, больше всего на свете ему хотелось вновь увидеть родные лотосовые пруды.       За эти бесконечно долгие четыре месяцы он много размышлял и много чего вспомнил. Например, как всегда тепло и уютно ему было спать в объятиях А-Чена, будь это комната в Юньмэне, куда он тайком пробирался, подкатываясь под бок к уже сонному шиди, или жесткая циновка в худой военной палатке, куда уже шиди силком затаскивал его, не обращая внимания на протестующие вопли и очумелые взгляды окружающих. Это было настолько привычным ощущением для него, что ни первые годы войны, когда Вэй Ин намеренно отстранился от своего главы, ни долгие месяцы на Погребальной горе, когда Цзян Чен уже просто не мог приходить к нему достаточно часто, ни это растянувшееся время странствий, пустое и абсолютно бессмысленное, не отучило его от привычки шарить спросонок по постели рукой в поисках горячего тела рядом.       Он постоянно вспоминал глаза, отливающие лотосовым цветом, кривоватую улыбку, возмущенное шипение и неровный румянец, и неуверенные, но чрезвычайно ласковые касания рук под тихое и осторожное «А-Ин», отдающее молнией по всему позвоночнику. Вспоминал, искал в толпе, грезил наяву, и никак не мог дотянуться, коснуться хотя бы на мгновение.       И чем дольше Вэй Ин думал обо всем этом, тем больше злился.       Как он посмел сказать все те обидные слова А-Чэну в храме предков семьи Цзян? Как он посмел напасть и ранить того талисманом, зная, что духовная сила шиди еще не восстановилась? Какого чёрта он все это натворил?.. А случившееся позже? Когда со слов Ванцзи он узнал о якобы обличительной речи Вэнь Нина на пирсе и, что глава Цзян официально отказал им обоим в гостеприимстве, Вэй Ин весь следующий день провел в гостиничном номере Юньпина планомерно напиваясь и совершенно игнорируя этих двоих! И если бы не то идиотское выступление организованное Не Хуайсаном и Цзинь Гуаньяо в храме Гуаньинь, не разговаривал бы еще неделю! Или даже две!.. Ни в самом храме, ни после откровенно поговорить с Чен-Ченом у Вэй Ина тоже не вышло. Должно быть он окончательно сошел с ума, но гладя на такого повзрослевшего и возмужавшего Цзян Чена, у него пустела голова и кишки узлом скручивало, а из глотки лились какие-то несусветные глупости, от которых хотелось тут же удавиться!       Он, правда, желал извиниться за всё, но это «всё» было уже таким огромным, что уже не окупалось никакими словами. Те зарождались и умирали, даже не доходя до горла, и его внутренний водопад слов, обычно извергающийся без какого-либо труда, будто закладывало непреодолимой плотиной! И так каждый раз, нарочно встречаясь с Цзян Ченом и его сопровождающими, Вэй Усянь, вместо разговора, в смятении вытворял очередную дичь и наверняка выглядел в чужих глазах распоследним глупцом.       Самое обидное, город у Лотосовой пристани, не смотря на запрет Чен-Чена, Вэй Ин спокойно посещал. Встречаемые адепты на него косились, явно узнавая, но до тех пор, пока он сам не нарывался, ничего не предпринимали, словно следуя какому-то особенному приказу. А вот в саму резиденцию клана Цзян вход для Вэй Ина был надежно закрыт, а известные ему лазейки перекрыты, не оставляя даже шанса поговорить с шиди наедине. Даже бумажный человечек не смог пробраться внутрь, А-Чен слишком хорошо знал все его уловки!       От нервного накручивания Вэй Усяня отвлек голос Ванцзи и осторожное прикосновение к ладони.       — А? Лань Чжань, ты что-то сказал?       — Мгм. Я спросил, зачем ты пригласил меня сюда на самом деле?       — Аи-и! Лань Чжань, как тебе не стыдно?! Неужели ты считаешь, что я не могу просто соскучиться по твоему милому личику? И пожелать разделить со своим другом кувшинчик вина? Ты меня за негодяя какого принимаешь, Лань Чжань?       — Мгм, и заодно это самое вино оплатить. Я знаю, что Вэй Ин скучает, ты упоминал об этом в каждом своем письме. Сразу после двух десятков различных фактов о главе Цзян.       — Не смотря на попытку пошутить, Лань Чжань, ты сейчас до ужаса напоминаешь мне своего дядю. Только не вздумай отращивать такую же убогую бороду! — и пусть лицо второго Нефрита оставалось все таким же невозмутимым, Вэй Ин знал, что тот ни за что не упрекнет его подобным всерьез и тоже рад встрече,       — Вэй Ин, я хорошо тебя знаю. Что ты замышляешь?       — Ладно-ладно, ты прав, Лань Чжань… Это касается нашего общего знакомого. Я выяснил…       — Вэй Ин.       — Нет-нет, Лань Чжань, ты только послушай! Я тут расспросил несколько шл… эээ… В общем, я узнал, что четырнадцать лет назад Хоншоу-Шушен продал половину принадлежащих ему Весенних домов и вложился в строительство некой деревушки в Желтых горах в долине реки Поянху. И еще часть продал около пяти лет назад, когда в том регионе Цзянси из-за сильной засухи полыхали леса… ну, ты должен помнить лучше меня. А еще, сестра сказала, что примерно в тоже же время Цзян Чен выдал Рэн Ту крупный заем, который после скандала между ним и старейшинами провел все, как оплату за лечение шицзе.       — Вэй Ин…       — Но важно даже не это, Лань Чжань! Важно, что еще несколько лет назад об этой деревне никто ничего не слышал! Зачем было ее скрывать? Если только он не прятал там кого-то?! Я уверен, что Цяо Мэймао каким-то образом смог спрятать часть выживших Вэней и разместил их именно в этой деревне!       — Вэй Ин…       — Нет-нет, Лань Чжань, я уверен! И пусть себе это было бы так, я был бы только рад, если кто-то из них смог уцелеть! Но, Лань Чжань, в последнее время эта деревня стала привлекать к себе слишком много внимания, все торговцы только и говорят об ароматном твердом мыле, ярко-синем шелке, который почти совсем не линяет, и странных горящих палочках — «бисай», что делают именно там!..       — Вэй Ин.       —Ты только представь, что может случиться, если об этих выживших узнает Цзян Чен или другие кланы, они.!       — Вэй Ин! Он знает, — слова Лань Ванцзи, посмевшего наконец перебить его, для Вэй Ина оказались подобны удару тупого кинжала куда-то под ребра. Дыхание вмиг перехватило, а горло будто кто-то схватил в тиски, — Около трех лет назад, Цзян Ваньинь на собрании кланов открыто заявил о желании взять под контроль ордена Юньмэн Цзян территории вокруг горы Цзюцзян. Тогда главы кланов были против подобного расширения, но после смерти Цзинь Гуаньяо, прошение наконец одобрили. Глава Цзян в курсе, я уверен.       Ох. Верно.       Глядя сейчас на практически не изменившегося друга, Вэй Ин практически позабыл, что со дня смерти старейшины Илин минуло уже больше тринадцати лет и сын его дорогой шицзе вырос не в один день. Это именно для него, Вэй Усяня, все было словно совсем недавно, а другим уже и дела нет до каких-то там выживших Вэней, раз даже А-Чен смирился и, кажется, даже помогает им. Совсем еще недавно Вэй Ин был уверен Цзян Чен ненавидел Вэней всей душой, точно зная, что тот поддерживал их на горе Луаньцзан лишь потому что это было важно его шисюну. И сейчас от свалившихся на него известий сгибались плечи, голова клонилась к земле, а на языке копилась вязкая горечь, что со слюрой проникала внутрь, пропитывала своим ядом душу и, казалось, стоит только чуть ослабить волю поест и все его внутренности…       — Вэй Ин говорил, что всегда хотел быть свободным и идти туда, куда хочется. Цзян Ваньинь не достоин Вэй Ина. Ты отдал ему свое Золотое Ядро, несколько суток терпел ужасающую боль, а он лично приложил руку к твоему падению на горе Луаньцзан…       — Лань Чжань!       Вэй Ину совсем не хотелось слушать подобное. С теми близкими отношениями, в которых они с А-Ченом состояли практически до последнего, он боялся даже представить, чего подобный шаг мог стоить его шиди! И уж точно не собирался обсуждать это с таким поборникам правил как Лань Ванцзи, поспешно переведя тему:       — Ладно-ладно, видимо по хорошему ты не хочешь… Лань Чжань, ты же знаешь прозвище Цяо Тая — Цзюцзай-цзюйши, так вот, в лесах у подножья одной из гор, при странных обстоятельствах начали пропадать люди…

*****

      Деревня Гоухушань встретила путников возбужденым шумом и суматохой; на плоских лодках у берега выгнутого дугой озера в плетенных корзинах истошно вопили утки-рыболовы, разбуженные толпой мальчишек, пускающих на спор «блинчики» по воде, на стрелой уходящей на запад от берега широкой улице девушки со смехом развешивали цветные флаги и пестрые фонарики с шелковыми кистями, а женщины постарше с удовольствием командовали ворчащими мужчинами, указывая как правильно следует ставить будущие навесы и торговые лотки — люди, очевидно, готовились к какому-то празднику.       В деревню заклинатели прибыли в самый разгар шумного дня, и, не желая привлекать лишнего внимания, Вэй Усянь сразу же уверенно потянул Ванцзи в сторону неприметной тропы ведущей к старому горному храму и небольшому поместью при нем, еще в прошлый раз уяснив, что местные жители здесь радушны лишь до определенного предела и излишнего любопытства не любят.       Прибыв в деревню впервые и попросив местных отвести его к Цзюцзяй-цзюйши, на горе Вэй Усяня встретил хамоватый седой старик и Вэй Ин уже решил было, что ошибся, связав Цяо Тая с Тигриной горой. Однако вскоре он наткнулся на довольно слабенького Пэнхо, который, лукаво скалясь, поведал, что едва Вэй Ин спустился с горы, «старик» скинул поддельную бороду и прочее тряпье и помчался обратно в деревню, чтобы продолжить прерванную партию в кости. За небольшую услугу со стороны темного заклинателя, Вэй Ин узнал, что таким образом местные уже давно морочат головы тем, кто ищет Хоншоу-шушена, в то время как сам Цяо Мэймао живет в неприметной хижине выше по склону, обильно заросшему высокими елями и узколистной акацией. Дух же и подсказал, что того нет на месте, и в какой из ближайших дней его точно можно будет застать, после чего Вэй Ин собственно и поспешил заручиться поддержкой Лань Ванцзи.       Пробираясь в обход и слушая объяснения, Лань Чжань придержал перед Вэй Ином ветку и покачал головой. Несколько лет назад он и сам, блуждая в поисках Цяо Мэймао, заходил в тогда еще совсем крошечную деревню, что и названия на тот момент не имела, не то что добротных каменных домов и широкой торговой площади как сейчас. И он тоже встречался с неким сумасбродным стариком, и тоже не стал идти дальше, решив, что в своих поисках в очередной раз пошел по ложному следу. Выходит и он попался?..       Обозначенная хижина на самом деле оказалась довольно добротным домом, однако одна его стена и крыша обильно заросли кокорником, из-за чего практически сливалась с увитой им же скалой к которой примыкала одной стеной, а высокие пышные кроны акации надежно закрывали обзор с воздуха. Устав взбираться по крутой тропе, Вэй Усянь довольно ломанулся вперед и едва не споткнулся о бросившегося под ноги, прочь с крыльца, полосатого лесного кота! Отступив назад, он неловко наступил пяткой на еще одного хвостатого жителя и взвыл не хуже придавленного животного, вцепившегося в его голень! В ближайшие кусты шмыгнула еще пара вспугнутых мелких теней, а с козырька крыши недовольно заворчал пятый — еще более крупный и менее пугливый, темный в рыжих подпалинах кот.       — Арх! Да сколько же их здесь, Лань Чжань?! Эту место в пору называть не тигриной горой, а кошачьей!..       Постучавшись и не дождавшись никакого отклика, оба заклинателя осторожно вошли внутрь оказавшегося довольно захламленным помещения, полным различных коробов, горшков и ящиков. Все плоские поверхности были завалены шелковыми свитками и разными странными инструментами, а с потолочных балок свисали пушистые вязанки ароматных трав. В то время как Лань Чжань рассматривал полку со страшненькими фигурками, собранными из разного хлама, вроде камешков, шишек и перышек, и стену с развешанными, явно детскими рисунками, Вэй Ин, ведомый любопытством, заглянул в один из четырех отдельно стоящих горшков, прикрытых белой марлей и тут же отпрянул, недовольно скривившись. Внутри довольно объемного сосуда лежал единственный мандарин, густо покрытый шапкой зеленоватой плесени. В трех оставшихся было, один в один, то же самое, разве что вместо мандарина, были лимон, груша и темная ягода винограда.       Хозяина в доме не наблюдалось и, чтобы найти Цяо Мэймао, им пришлось еще немного подняться по узкой поросшей тропке вверх, туда, где крошечный горный ручей собирался в такую же крошечную мелкую запруду, прежде чем делал крутой поворот и скрывался среди камней. Цяо Мэймао сидел у воды на широком чуньдэне в позе для глубокой медитации и на их проход не обратил ни малейшего внимания.       Вэй Усянь раздосадовано выдохнул. Барьер на входе, предназначенный предупреждать о незваных гостях, он снял почти играючи, в тайне надеясь застать Цяо Мэймао врасплох, в какой-то глупой или компрометирующей ситуации, а теперь им придется ждать. Имей они дурные намерения, медитирующий заклинатель и так бы пришел в себя, как и среагировал бы на нападение, просто попытку разбудить или громкий и резкий шум. Однако в таком случае тело обычно действует вперед разума, а насилу выведенный из медитации человек потом долгое время остается рассеянным и сонным. Вэй Ин пару раз пользовался этим знанием в юности — шиди после такого позволял ему тискать себя совершенно беззаветно, ему даже ворчать на такое лениво было.       Оставив Лань Чжаня и дальше гипнотизировать Цяо Мэймао взглядом подобным тому, как голодающий смотрит на вожделенный кусок пирога, Вэй Ин отошёл под расположенный тут же небольшой навес, под которым хранился разный хозяйственный хлам. Однако не успел он, как следует устроиться на пустом бочонке, сбоку на него с грозным мявом набросилась знакомая полосатая тень! Вэй Ин шарахнулся в сторону, с жутким грохотом опрокинув и бочонок и все остальное, подвернувшееся под руку, тщетно пытаясь стряхнуть вновь вцепившуюся ем в голень лохматую тварь, как спину внезапно обдало холодом опасности, рядом полыхнул холодной вспышкой Бичень, а в потолок воткнулся отбитый мечем кинжал! Вэй Усянь задумчиво посмотрел на вошедший по рукоять в толстую балку прямо над его макушкой до тошноты знакомый парный кинжал, отметил встревоженный, направленный не на него взгляд Хангуань-Цзюня, и, тыча пальцем в прыснувшего в кусты кота, заголосил:       — Лань Чжань, Лань Чжань, ты видел? Этот мстительный котяра теперь преследует меня! — и нет, Вэй Ин, конечно, мог упасть и аккуратнее, но это было бы совсем не так интересно! — Ай-я, как больно, Лань Чжань! Больно-больно!..       Цяо Мэймао, глядя на это представление, жестко растер ладонью лицо и сжал виски, уже заранее предчувствуя кучу надвигающихся проблем.       Подозрительно сверкающий глазами и наигранно стенающий Вэй Усянь изволил подняться наконец с земли и сообщил, что они с Хангуань-Цзюнем заявились в его, Цяо Мэймао, тихую гавань, по очень важному делу, но были бы не против сначала как следует перекусить и вообще… В общем, если обобщить, это гиперактивное бедствие с алой лентой в растрёпанных чернявых волосах и огромным шилом в причинном месте прибыло, чтобы чинить ему, Цяо Мэймао, всякую пакость! Еще и Лань Чжаня в это дело вновь втянул!       Но делать было нечего, гости уже приперлись и бежать было поздно.       В доме Цяо Мэймао накрыл небольшой стол из того, что было, большая его часть, правда, состояла из долго хранящейся солонины, немного черствых лепешек, разных сладостей и, на радость Вэй Усяня, большого количества вина. И лишь на самом краю скромно примостился небольшой чайный набор для Лань Ванцзи. И теперь, активно потребляя предложенное, Вэй Ин по второму кугу рассказывал о своих приключениях в роли странствующего заклинателя.       — …Эти простофили искренне верили, что Цзянши остерегается запаха чеснока, поэтому ходили все увешанные им с головы до ног! Правда, в этих своеобразных бусах еще встречались головки лука, от которых местные периодически откусывали, так что на месте Цзянши я бы действительно побрезговал, запашек от них шел тот еще, — на этих словах Вэй Усянь демонстративно сморщился, будто до сих пор ощущал описываемый им аромат. Он уже видел, как губы Цяо Мэймао, жившего подобной кочевой жизнью уже больше двух десятков лет, складываются в очередной ехидный комментарий, поэтому быстро перевел тему:       — Так, что на счет пропавших? На дороге недалеко отсюда нашли разгромленную крестьянскую повозку. Такое бывает, конечно, разбойники или дикий зверь там, но повозка не была разграблена, следов нападения звря и крови тоже не было. А сразу после, из того городка, возле которой и нашли повозку, последовательно пропали две молодые девушки и старик. Это не далеко, всего полдня пешком. В Гоумаошань ничего такого не случалось?       — Мм, некоторое время меня здесь не было, но такие вещи обычно узнаешь от людей быстро. Можем сходить расспросить… А тела? Нашли?       — Нет, ни единой косточки. Только еще одну повозку, стащенную в овраг еще раньше, может весной или летом, так как она успела изрядно зарасти вьюном, и останки ребенка в ней, но слишком маленького для того чтобы его дух можно было хоть о чем-то расспросить.       После этих слов Цяо Мэймао едва слышно всхлипнул, и на секунду Вэй Усяню показалось, что в темных глазах блеснули выступившие от жалости слезы, но по тому, как напряглась чужая челюсть, понял, что тот просто подавил зевок. Заряд энергии от внезапного и резкого пробуждения схлынул окончательно, и теперь старшего заклинателя неумолимо клонило в сон.       Против сложившейся между ним и Цяо Мэймао традиции не подливать друг другу вино, Вэй Ин впервые наполнил чужую пиалу и чуть наклонился, будто передавая ее с поклоном. Но едва Мэймао потянулся, стал плавно отводить руки в сторону, пока тот окончательно не завалился на бок. Еще в самом начале Вэй Ин уселся за столом так, что занял сразу две подушки, и Цяо Мэймао и Лань Ванцзи не оставалось иных вариантов кроме как сесть рука об руку. Теперь Цяо Мэймао навалился на плечо окончательно онемевшего Лань Чжаня и, медленно соскальзывая головой к бедрам, бормотал что-то вроде: «Вэй Усянь, зараза!», «Горбатого могила исправит», «Ходи и оглядывайся» и «Проснусь — отомщу».       На это бурчание Вэй Усянь лишь опрокинул в себя так и не отданную пиалу и, хохотнув, прошептал Лань Чжаню одними губами: «Не благодари!» А затем прихватил с собой початый кувшин и, отпивая вино прямо с горла, вышел из комнаты — нужно было подкинуть в печь еще дров, осень стремительно сдавала свои позиции.       Цяо Мэймао проводил того ленивым взмахом ладони и завозился, удобнее устраиваясь на чужих коленях. Он отодвинул немного стол, чтобы не задевать тот плечом, бесцеремонно отбросил нефритовое поясное украшение Лань Чжаня, некомфортно давящее на затылок, и, дернув руку Хангуань-Цзюня, так и застывшую в воздухе от внезапности и неловкости, укрыл, словно одеялом, широким светлым рукавом свою грудь, и сразу же уснул.       Подрагивающие пальцы Ванцзи теперь покоились у самого сердца спящего Цяо, и он боялся даже дышать, лишь бы не спугнуть этот чарующий момент. Лишь бы и дальше наслаждаться скромным прикосновением и чувствовать болезненную нежность и испепеляющую радость только от одного своего присутствия рядом с этим человеком…       Наконец убедившись в крепости сна, пальцы второй руки Ванцзи неумолимо потянуло к незамысловатой прическе и дальше. Они поглаживали мягкие темные пряди, невесомо касались прикрытых век и частокола ресниц, свободно и легко гуляли по открытому лбу и мягким скулам, и от испытываемых эмоций Ванцзи чувствовал, как его собственные скупые губы растянуло в подобии улыбки, и в который раз спросил самого себя: «Осознает ли Цяо Мэймао, хотя бы от части, какой властью обладает надо мной? Его слова, его поступки, его похвала, его… обиды».       Когда Цяо Мэймао был доволен и отзывался одобрительно, пусть и в своей подтрунивающий манере, уши Лань Чжаня непременно пламенели, а душа рвалась к небесам!.. Но стать причиной непомерного расстройства оказалось в десятки раз больнее, чем безмолвно принимать на спину удары старейшин. После стольких лет безуспешных поисков и тусклого одиночества Ванцзи казалось, что прикажи Цяо Тай ему не дышать, и он покорно не сделал бы и вздоха, не сомневаясь ни мгновенья, лишь бы Цяо Мэймао больше не смотрел на него с таким… разочарованием.       За прошедшие месяцы Лань Ванцзи бесконечно корил себя за то, что позволил себе поддаться обиде и ревности, столько раз искал встречи с обозначенным заклинателем, посетил все указанные вскользь места, о которых упоминал Цяо Мэймао ту ночь у храма Гуаньинь. Посетил и побережье Чжэцзяна, и предгорья Далоушань, и тот самый фестиваль в Шанцю! Каждое указанное Цяо Мэймао место! Пусть мельком и вскользь, любуясь вовсе не красотами пейзажей и не пышностью празднеств, а целенаправленно выискивая дорогой силуэт среди толпы, так как дела клана, с ухудшением эмоционального состояния брата, отнимали почти все время. Ванцзи при любой возможности срывался из клана прочь, вновь смотрел и слушал, как и много лет до, и, отчаявшись, даже написал главе Цзян официальное письмо с извинениями (на которое этот совершенно недостойный в представлении Лань Ванцзи человек, впрочем, даже не ответил и свой запрет не снял!), но Цяо Мэймао снова словно растворился…       Чтобы немного отвлечься от мрачных, ревнивых мыслей Ванцзи сосредоточился на ощущениях в кончиках пальцев и на неброской вышивке на одеждах желанного заклинателя, которую те поглаживали, и едва удержал изумленный выдох! Аккуратный узор ветвей с плодами персика почти не отличался цветом от основной ткани, изящно стелясь по плечам, рукавам и подолу, однако вместо плодов среди листьев свернулись клубки… котов? Тигрят? Совершенно нереалистичные и толстые, почти круглые они спали или резвились, покусывая друг друга, а один из них, повернувшись упитанным задом, застыл в смешной охотничьей стойке, нацелившись на крошечную цикаду, и Лань Чжань мог отчетливо рассмотреть с особым тщаньем вышитые яички и символичный крестик под задранным трубой хвостом!       Легко расправив пару складочек у воротника и опасаясь прикасаться непосредственно к нежной коже шеи, Лань Чжань качнул головой — пожалуй, столь самоироничная шутка действительно был в духе этого невозможного заклинателя.       Цяо Мэймао на нем вдруг завозился, устраиваясь на боку, выбросил вверх локоть, крепко стискивая талию Лань Чжаня в кольце рук, и уткнулся лицом в живот. Все мысли мигом вымело из головы, и Ванцзи вновь застыл, опасаясь сделать лишний вздох. Но Цяо Мэймао и без того сморщился, оцарапав нос о плотную ткань шана и грубые завязки кожаного гэдая, и, копошась, отвернулся на другой бок, вновь используя чужой рукав вместо одеяла. Ванцзи разочарованно выдохнул, со злостью глядя на собственные одежды, свободной рукой стремительно снял и отбросил ненавистные пояса, и вновь застыл, любуясь умостившимся на его бедрах человеком…       Длительное время вдали вовсе не ослабило чувств Лань Ванцзи. Касаясь пальцами тонкой кожи за ухом и ощущая на запястье мягкие губы и теплое дыхание Цяо Мэймао, что по-детски сунул под щеку его ладонь, он лишь окончательно уверился в них. Но вытягивающая душу тоска с каждым днем все более безжалостно выворачивала его естество наизнанку; Ванцзи никогда раньше не желал чего-то так отчаянно — до лихорадочно блестящих глаз и сбитого дыхания на ночных простынях, сжатых добела пальцев и приступов невыносимой злобы, когда раздражало абсолютно все. Не имело ни малейшего значения, что он уже вышел из юношеского возраста — его сердце по-прежнему сходило с ума, нет, ещё сильнее!       После долгожданной встречи спустя много лет одного ворованного и одного подаренного поцелуев от объекта своего обожания уже категорически не хватало! Ему хотелось… ох, как же ему хотелось прикоснуться к Цяо Мэймао совсем иначе, нежели сейчас. Не робко, а с полным осознанием собственности. Увидеть в глазах не мягкое покровительство к младшему ребенку, а страсть и взрослое желание. Быть причиной несдержанных вздохов и ослабевших, дрожащих ног — у Ванцзи, как и у каждого адепта клана Лань, были сильные руки и он готов был после такого носить Цяо Мэймао на руках сколько угодно долго!..       Цяо Тай на его бедрах вновь заворочался, развернулся, вновь обнимая торс и вжимаясь лицом в чужой живот, еще и колени подтянул, практически скручиваясь вокруг второго Нефрита. Плотный пояс больше не мешал Мэймао глубже зарываться носом с мягкие тканевые складки и согревать кожу под ними горячим дыханием, и обмершему Ванцзи теперь вновь потребовалось призвать всю свою сдержанность и, возможно, несколько раз мысленно перечислить все три с лишним тысячи правил клана…       В любом случае ночь ему предстояла долгая.

*****

      Проснулся Мэймао еще в утренних сумерках и в преотличном состоянии, чувствуя, что проспал никак не меньше восьми часов, что для него было настоящей редкостью, если он перед этим не уничтожил минимум четыре кувшина крепкого рисового вина или под боком не было такого же нетрезвого Красавчика. А то, что рядом был не Цзян Ваньинь, Мэймао помнил точно. Как и едва ощутимое прикосновение к его духовным меридианам прохладной ци, прогнавшее предрассветные кошмары.       Несмотря на прекрасное самочувствие, за исключением привычно онемевшей к утру правой руке, пострадавшей от молний много лет назад, вскакивать с чужих коленей он не спешил. Наоборот, лениво потянулся, со сладким стоном вытягивая спину до хруста позвонков, зевнул так широко, что можно было пересчитать все зубы, и, завозившись, вновь удобно устроился на бедрах второго Нефрита. А чего стесняться? Раз уж Лань Чжань его всю ночь терпел, то и еще немного потерпит, верно?       — Солнце встает все позже и позже, наверняка это из-за твоей красоты, Лань Чжань! Тай Янгун просто не может вынести сравнения со столь прекрасным юношей, как ты, драгоценный Нефрит! Смотри, Лань Чжань, настанет день, и Сиятельный Владыка вовсе не покажется на небосводе, чтобы не казаться ущербным на фоне столь прекрасного сокровища Юньшэнь Бучжи Чу. Или вовсе, пошлет одного из своих сыновей и тот утащит этого невероятного Хангуань-цзюня, в свой Небесный Дворец! Нельзя же быть таким неотразимым, Лань Чжань!       Цяо Мэймао еще со времен обучения в Облачных Глубинах нравилось заваливать Лань Чжаня бесстыдными комплиментами, и наблюдать за реакцией на свои слова. Говорить комплименты вообще было в разы интереснее, нежели браниться, оппонент от такого как правило терялся, а уж и без того не многословный Ванцзи и вовсе обмирал, забавно пламенея ушами, потом шеей и лишь затем, если уж совсем довести, его скулы окрашивались нежным персиковым румянцем на белом-белом лице. Обычно Цяо до крайнего не доводил, щадя чужие чувства, но сегодня отчего-то его рот совершенно не желал закрываться! Еще и рука-предательница, не успел он моргнуть, уже легла на теплый алебастр чужой щеки.       — Мх!.. Болтун!       Уши Хангуань-Цзюня в утренних сумерках пламенели так ярко, что, казалось, источали жар, и Мэймао вновь не удержался. Завел за ухо свободную прядь волос, прошелся кончиками пальцев по горячему и нежному краю до самой мочки, затем вверх к виску, вдоль кромки клановой ленты до середины лба и вниз до самого кончика носа. Там нахальные пальцы Цяо Мэймао замерли лишь на краткий миг и бесстыдно скользнули к губам. Обвели чувствительный контур, пару раз зацепили крохотную сухую трещинку, и лишь напоровшись на стремительно скользнувший меж двух лепестков язык, поспешно отступили на подбородок и вновь на щеку. Отчего-то Мэймао показалось, что пальцы его лизнуло настоящее пламя и потому вести ими по прохладной коже стало еще в разы приятнее.       Но вот рот Мэймао, крепко задавшегося целью, по прежнему не затыкался ни на секунду, подначивая все больше и больше:       — Э-хе, Лань Чжань, ты всю ночь отгонял от этого недостойного кошмары и не давал замерзнуть насмерть, а сейчас называешь меня лжецом и отрицаешь свою бесконечную добродетель?.. Неужели я все еще сплю, и эти невероятно крепкие бедра и нежная колыбельная лишь приятное сновидение?..       Лань Ванцзи, однако, отвечать еще что-либо не спешил, замерев под ласкающей ладонью как его излюбленные кролики, да пялился широко распахнутыми глазами, нависая сверху. И практически целиком затопившие радужку черные колодцы зрачков на фоне слегка покрасневших после бессонной ночи уголков глаз смотрелись слишком… многообещающе.       Цяо Мэймао от этого взгляда прошило мурашками от макушки и до самой задницы.       Но не имея ни малейшего желания разбираться со всеми последствиями своей шутки и чужими чувствами, он крепко сжал пальцы, безжалостно оттягивая чужую щеку в сторону:       — Ащ! Лань Чжань, сколько раз я тебе уже говорил, что ты слишком добрый! Совсем ведь не спал. Нужно было просто спихнуть меня на пол, я не из фарфора сделан, не развалился бы! — больше не разлеживаясь, он стремительно поднялся и, подхватив приснувшего в ногах недовольно муркнувшего кота под брюхо, ушел на улицу умываться.       А своей поставленной цели Цяо Мэймао все же добился — щека Лань Чжаня алела как гроздь рябины на снегу, пусть и только одна, так как на нервах Мэймао немного переборщил с силой.       Последующее утро, да и весь следующий день, выдался для Мэймао довольно суматошным. Едва растолкав Вэй Усяня, преспокойно занявшего хозяйскую постель, завтракать гостей он повел в деревню, иначе пришлось бы обходиться остатками вчерашнего и так не богатого стола. После смерти своего старика готовить для себя одного Цяо Тай откровенно ленился, питаясь овощами, солониной и черствыми булками, в общем, всем тем, что могло храниться чуть дольше, чем обычная пища и не требовало для своего потребления особых усилий. Жители Гоухушань без проблем предоставляли ему некоторые запасы, доставляя прямо в его жилище, а для всего остального в деревне уже давно появился небольшой и приятный ресторанчик, где можно было заказать горячее.       Именно туда Мэймао и повел своих спутников, однако едва ли они смогли поесть спокойно. В предвкушении вечернего гуляния, к нему то и дело подбегали мальчишки и девчонки, что застенчиво вручали разные мелкие безделушки, подделки и рисунки, называли мастером или господином (а особо смелые и «старшим братом»), непременно уточняя, будет ли он на празднике вечером, убегали, уступая место следующим. Вэй Усянь хохотал, не оставляя ни один визит и подарок без своих комментариев, а интерес Лань Чжаня как всегда выдавали лишь глаза.       На самом деле, кроме общепринятых, собственных праздников в поселении было совсем немного, тем не менее именно, именно этот, празднуемый как день основания Гоухушань, Цяо Мэймао старался посещать каждый год. Просто так вышло, что детей в строящемся поселении с самого начала оказалось чуть ли не в разы больше чем взрослых, не только выжившие младшие Вэни, но и просто пострадавшие от войны беженцы, сироты и дети из Цветочных домов от которых отказались матери или так же оставили тех сиротами. Поэтому и первое серьезное празднование после хотя бы минимального налаживания быта, было направленно на удовлетворение самой взыскательной публики. Детской публики. Сладости, сказки, игры, и другие веселые развлечения, которые Мэймао без зазрения совести заимствовал из жизни Лин Цзыху.       С того самого первого праздника Цяо Мэймао всегда заранее покупал несколько огромных коробов конфет и пирожных, и даже научил одну из женщин готовить яблочный зефир, занимал один из подготовленных лотков на площади и раздавал детям сладости. Теперь остальным досугом новой малышни занималась уже повзрослевшая молодежь, но лоток со сладостями, как и мелкие подарки от ребятни стали традицией.       Как и присутствие с некоторых пор на празднике главы Цзян с его мелким племянником.       И если Цзинь Лина, вроде как заведшего себе, наконец, друзей, Цяо Мэймао в этот раз не ждал, то его дядя еще пару недель назад предупреждал о своем намерении ненадолго свалить от проблем клана и как следует напиться.       И Мэймао просто жопой чуял связанные с этим надвигающиеся проблемы! Потому он с радостью отвлекался на желающих поболтать жителей, немного удивлённых новыми лицами в его компании, и искренне желал оказаться как можно дальше в момент встречи двух названных братьев.       Именно поэтому после завтрака, плавно перетекшего в обед, он выдал неусидчивому Вэй Усяню полный карт-бланш по расспросам местных на тему возможных странностей и пропаже людей, и умотал организовывать себе место на вечер. Увязавшийся за ним Лань Чжань совсем не мешал, наоборот, на людях вел себя прилично, неудобных вопросов не задавал, помогал носить тяжелые коробки и вешать разноцветные фонарики на высокие столбы под восторженные щебетания юных девиц. В общем, все было довольно мирно, и Цяо Мэймао почти убедил себя, что возможно все обойдется (мало ли у главы Цзян планы резко поменялись. Пожалуйста-пожалуйста!), как в медленно темнеющем небе мелькнула золотая точка. Чуть позже рядом нарисовались еще двое чуть менее заметных на светлом фоне юноши в белых одеждах, что стремительно приближались, а с противоположного конца улицы вдруг раздалось громоподобное и злое: «Вэй Усянь!»       Сопровождавший крик грохот и взметнувшийся в воздух столб пыли окончательно добили надежду Мэймао на относительно нормальный вечер. Он с тоской проводил взглядом выскочивших из переулка заполошно орущих и бьющих крыльями кур и недоуменно озирающихся людей, и решительно дернул на себя широкий светлый рукав:       — Лань Чжань, как на счет сделать вид, что мы ни с кем из них не знакомы, м?