сборник текстовых

Как только выделенный на занятия драмкружка час отсчитывает последнюю секунду, внезапно пунктуальный Минхо тут же отрывается от экрана телефона и в упертом ожидании смотрит на учеников. Все, время вышло. Почему они все еще здесь? По расписанию репетиция уже две секунды как закончилась. Уходите, уходите уже. «Я перепутал время? Или я должен начать собираться первым? Вы что, не хотите домой?» — как можно громче думает Минхо и в надежде поглядывает то на Хенджина, то на Чанбина, пока раздражающая нервная щекотка неумолимо расползается дальше по всему телу. Он продержался целый час, медленно сходя с ума от такой издевательской близости Джисона и невозможности даже поговорить с ним, зачем продлевать его мучения еще на несколько минут? Наконец, словно по какой-то общей безмолвной команде, ленивый человеческий кисель начинает шевелиться по направлению к выходу. Минхо уже собирается незаметно вклиниться в этот поток, забыв о должностных обязанностях, но его ненавязчиво останавливает Хенджин и «организационные вопросы», которые нужно обсудить вот именно сейчас и именно здесь. Не успев быстро придумать отмазку, Минхо плюхается обратно в кресло и с раздирающей, кислющей как лимон досадой смотрит, как спина Джисона пропадает в коридоре вместе с остальными. Разговор длится недолго: внутренности драмкружка и свою роль в них Минхо уже и так знает, новогодний концерт лучше обсуждать вместе со всеми, да и собеседник Хенджину попался не самый сосредоточенный и настроенный на диалог. По подсчетам Минхо, Джисон уже почти дома, значит будет вполне логично каждую секунду обновлять телефон в ожидании сообщения. Минхо обещает себе, что если так ничего и не дождется, то напишет сам. Чуть позже. Когда освободится. Когда будет время и настроение. И когда придумает, что написать. Поиграв еще несколько минут во взрослых и ответственных начальников на собрании, Хенджин и Минхо бегло проверяют актовый зал на предмет забытых вещей и тел, выключают свет и направляются к выходу, продолжая лениво возмущаться по поводу новогоднего концерта. Кроме таланта хранить секреты, у них двоих нашлось еще кое-что общее: тонкое, почти невесомое, но прочно въевшееся презрение к директору, завучам и всему педагогическому составу в целом, смешанное и подпитанное необходимостью играть по их правилам. Старшеклассник-активист и молодой преподаватель, едва закончивший вуз, вполне естественно находятся в самом низу школьной пищевой цепочки. — Я поищу список всех секций, где-нибудь в бухгалтерии он точно должен быть, — подытоживает Хенджин, выходя в коридор первым, — И потом уже вместе решим, кого из них можно… Ты чего тут? Минхо не сразу понимает, что обращаются уже не к нему, и запоздало переводит взгляд. И тут же больно прикусывает себе язык, потому что очень хочется завопить. Джисон. Здесь. Ждет его. Сидит на диванчике в обнимку с рюкзаком, дожевывая трубочку давно пустого сока и очевидно ждет его. — Контрольную переписываю. Через пятнадцать минут, — заготовленно отвечает Джисон, пока его взгляд совершенно не подозрительно скачет по всему вокруг, — Решил тут подождать. Хенджин делает вид, что поверил. Минхо делает вид, что его это абсолютно не касается, и сосредоточенно пытается закрыть актовый зал. Дождавшись, пока куратор совладает с ключом, Хенджин перебрасывается еще парой неважных фраз, прощается с обоими и уходит по коридору к лестнице. Щелкнув ключом последний оборот, Минхо тут же направляется за ним, не оглядываясь, словно никакого Джисона здесь нет, просто какой-то призрак, плод воспаленного воображения. Дойдя до угла, Минхо замедляет шаг и напряженно смотрит в удаляющуюся спину Хенджина. Осторожно, словно невзначай осмотревшись по сторонам, он делает шаг назад, обратно за угол, и вдруг резко разворачивается с твердым намерением вернуться к актовому залу. И со всего размаху мощно врезается в перепуганного Джисона, который с непонятной целью пошел за ним по пятам. Минхо пугается не меньше, едва не выругавшись от неожиданности и потирая ушибленную челюсть, но тут же берет в руки себя, а затем и Джисона, и в полной тишине, нарушаемой лишь шорохом взаимных тычков и пинков, суетливо выталкивает его обратно в закуток перед актовым без каких-либо объяснений. Джисон ничего и не спрашивает, потому что слишком сосредоточен на том, чтобы не запнуться о собственные ноги, пока они нервным паникующим перекати-полем долетают до двери. Руки у Минхо непривычно трясутся, как у заядлого алкоголика перед стеклом запертого буфета, а уже дважды выпавший на пол ключ кажется Джисону не меньше чем разорвавшейся бомбой, которая посреди полупустой школы обязательно привлечет чье-нибудь внимание. Пока Минхо беззвучно матерится на старый дверной замок, который и в спокойном состоянии откроешь не сразу, Джисон ответственно стоит на шухере и почти готов рассмеяться от всей абсурдности происходящего, но его наконец-то настойчиво приглашают внутрь. Все так же — абсолютно молча. Запереть дверь оказывается гораздо легче, чем открыть, а включить в огромном пустом зале свет — еще проще и быстрее. У Джисона есть всего несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и наконец сказать хоть что-то, пока Минхо не обернулся к нему, потому что после он уже не сможет думать ни о чем. — Прости, — искренне выдыхает Джисон, не придумав ничего лучше, — Прости, я… Он не успевает даже начать извиняться. Минхо без предисловий притягивает его к себе и целует с такой жадностью и силой, что все внутренности подскакивают и тут же стремительно летят вниз и не находят дна, и Джисону остается лишь закрыть глаза и схватиться за чужие плечи, чтобы не улететь вслед за ними. На автомате он еще продолжает подбирать какие-то слова, пока они не сплетаются в одно сплошное бессвязное «Минхо», «люблю» и «скучал»: даже хорошо, что его временно лишили возможности говорить вслух. Голова кружится, внезапно такая легкая и глупая, колени слабеют и вот-вот готовы подвести, а внутри что-то мелко лихорадочно дрожит, как туго натянутая струна, на которой Минхо так правильно и уверенно играет. Когда губы начинают ныть, а дыхание сбиваться, Минхо медленно отстраняется, не убирая рук с лица и невесомо поглаживая большим пальцем щеку, и смотрит, разглядывает, будто видит в первый раз. Но это все еще Джисон, все еще его Джисон, просто раскрасневшийся, притихший и слегка потерявшийся в пространстве. Несмотря на мутный, ошалелый взгляд, он смотрит так же, как и Минхо — изучающе, заново, словно прошло не несколько дней, а целые годы. И, судя по подрагивающим опухшим губам, все еще пытается что-то сказать. — Грубо, — чуть слышно выдыхает он, — Так перебивать. Уголки губ Минхо неизбежно дергаются вверх. — Прости, — примирительно шепчет он, — Что ты хотел сказ… Придя в себя, Джисон решает мстить. Месть в его понимании — врезаться в Минхо губами, пока тот не договорил. Потому что тоже так может. Потому что он тут не главный. «Кто тут главный» становится понятно уже через несколько секунд, когда на эту самоуверенную выходку Минхо отвечает лишь приглушенным смешком, и боевой дух Джисона начинает сдавать, а спина встречается с дощатым каркасом сцены. Невысокая стенка чуть слышно поскрипывает: повидала она многое, но вряд ли здесь когда-либо целовались так же отчаянно. Минхо отстраняется первым, и Джисон машинально, практически на ощупь тянет его обратно к себе. Для него все это впервые, и ему мучительно мало, ему всегда будет мало. Минхо приходится выставить руку вперед, чтобы опереться на стену и выдержать расстояние — абсолютно смехотворные несколько сантиметров. Зато теперь можно говорить. Оба не помнят, о чем. Джисон, честно, предпочел бы целоваться и дальше — чтобы был предлог не смотреть друг на друга. Чтобы не пришлось сейчас неизбежно краснеть и смущаться, ведь Минхо совершенно не скрываясь смотрит… так. Так, что будь ты хоть сто раз уверен в себе, невольно задумаешься: а заслужил ли? Стоишь ли ты этого обожания в чужих глазах, если осмелился даже ненадолго поставить его под сомнение? — Я долбоеб, — коротко, но искренне признается Джисон. Становится легче. Минхо чуть слышно улыбается и кивает. — Я тоже. От этой пародии на извинения сердце почему-то жжет даже сильнее, чем от того безумия, что происходило тут до этого. Виноватых нет, они оба действительно абсолютно равноправные долбоебы. И это по-странному объединяет и успокаивает, и наконец-то можно посмеяться над всей этой ситуацией. Что Джисон и делает: нервно, тихо, но с облегчением. — Ты не представляешь, — качает он головой, — Я за эти дни… просто… — ...чуть с ума не сошел, — заканчивает за него Минхо. Джисон горько, судорожно усмехается, соглашаясь. Устало прикрыв глаза, он наклоняется вперед, осторожно соприкоснувшись лбами, и они какое-то время стоят молча, подпитываясь, восстанавливая силы. — Давай больше никогда не будем ругаться, — просит Джисон, и слегка бодается, привлекая внимание, — По крайней мере, не так нелепо. Джисон, возможно, в этот момент действительно искренне верит, что достаточно просто пообещать — и больше никаких проблем и ссор. Вместо ответа Минхо коротко целует его в нос, который тут же недовольно сморщивается. И переводит тему, потому что остался еще один вопрос: — Что ты сделал с волосами? Минхо ведет пальцами по виску и по-хозяйски запускает в выжженные желтые пряди. Джисон послушно уводит голову вслед за его рукой, выгибая шею. — Не нравится? — смотрит чуть мутно, покорно, но с вызовом. — А тебе самому нравится? — интересуется Минхо, и ведет руку дальше, к затылку. Кажется, еще секунда — и Джисон начнет мурчать, и это зрелище завораживает. И заставляет сдерживаться, чтобы не перебить его опять на середине фразы. — Не знаю, — признается Джисон, — Я еще не осознал, мне кажется. Минхо убирает руку, игнорируя секундный проблеск разочарования в глазах напротив. Пора возвращаться в реальность. — Если что, у меня есть знакомая, которая разбирается… в этом всем, — вспоминает он, — Спасала мою дурную голову, когда я ходил рыжий. Джисон в удивлении распахивает глаза. — Серьезно? Даже представить не могу. — И не надо, — просит Минхо, — Странное было время. Воображение Джисона почему-то рисует комичный и явно не имеющий ничего общего с реальностью образ спутанного немытого хиппи — как обычно в комедиях изображают чью-то бурную молодость. Хиппи или рокер, всегда что-то из этих двух. Минхо явно не был ни тем, ни другим, но выглядело бы забавно. — Не знаю, что ты сам себе воображаешь, но лучше перестань. Минхо направляется к выходу, без слов намекая, что им пора уходить: разговор вроде как закончен, и с места преступления хочется сбежать как можно скорее. Джисон в принципе согласен, но отпускать сейчас от себя Минхо даже на секунду ему кажется непростительным кощунством. — Знакомая? — наигранно-ревниво переспрашивает он. Минхо сначала подвисает на секунду, потеряв нить разговора, а потом смотрит устало-умиленно. Оценил шутку. — Я стопроцентный гей, — сообщает Минхо последнюю новость, — И она об этом знает. А вот тебе стоит быть осторожнее, мистер. Он копирует недавнюю интонацию Джисона, и тот вопросительно поднимает бровь, хотя понимает, что Минхо имеет в виду. — Мне кажется, это тот типаж девушек, которые тебе нравятся, — пожимает плечами Минхо и вдруг тихо усмехается, — Без кошачьих ушей и хвоста, правда. Джисон закатывает глаза и обиженно кривит рот, чтобы скрыть невольную улыбку. Потому что подъеб действительно получился удачный. — Мне не нравятся девушки, — абсолютно неправдоподобно заявляет он. Минхо сразу же по умолчанию не верит, учитывая обстоятельства их знакомства, но Джисон внезапно торжественно продолжает, — И парни тоже. Только ты. Минхо моментально кривит лицо, как от приторной сладости, и разве что не симулирует рвотные позывы. Джисон и сам понимает, что немного переборщил с пафосом, и подтверждение в виде чужой шутливой реакции ему не нужно. — Забудь, все, забей, — зажмурившись и мотая головой от смущения, просит он. — Сам же первый начал, — усмехается Минхо, — Эту игру в ревность. Джисон вздыхает вдруг чересчур отчетливо, и ненадолго о чем-то задумывается, ковыряя носком кед засохшую столетнюю жвачку в щели пола. Минхо замечает изменение в настроении, но ничего не спрашивает. Сам расскажет. — Просто, — долго ждать не приходится, — Блин. Это глупо, наверное. Он смотрит в пол и неловко заламывает пальцы, чтобы собраться с мыслями, и Минхо слегка морщится от хруста, хотя сам страдает такой привычкой. — В общем, — неловко выдыхает Джисон. Минхо не торопит, но и не успокаивает, — Я столько ерунды себе надумал за эти дни. Ты ведь… Ты же все-таки поехал на встречу одногруппников, да? Внутри Минхо что-то обжигающе холодеет, а лицо привычно заключается в прочные тиски самоконтроля. Темнота, шорох одежды и чужие влажные вздохи на ухо под аккомпанемент громкой музыки со двора, кажется, отчетливо транслируются на его лице, как проектором на белую стену. Не вдаваясь в подробности, которые настойчиво лезут в голову, где для них нет и не должно быть места, Минхо лишь молча коротко кивает. — Я в тебе не сомневаюсь, не думай, — почему-то пугается Джисон и примирительно машет руками, — Просто, ну… Ты же немного рассказывал о своем студенчестве, и… Можешь успокоить меня и сказать, что я просто дурак с развитой фантазией? Минхо натянуто улыбается и опускает взгляд. На то, чтобы поднять его снова и заглянуть Джисону в глаза, внезапно требуется немыслимое количество сил. — Тебе не о чем переживать. Минхо не врет. То, что произошло, было всего лишь глупой ошибкой, секундным отклонением от нормы, а Джисон заслуживает спокойствия, даже если в неведении, и Минхо сделает все, чтобы это спокойствие ради него сохранить. Минхо не врет, но в очередной раз захлебывается в отвращении к самому себе. Потому что Джисон сейчас улыбается ему в лицо: с искренним облегчением и немного смущенно, словно ему действительно стыдно хотя бы на секунду усомниться в Минхо. Ведь если кто-то из них двоих и должен косячить, это явно должен быть Джисон. Взрослые ведь не совершают ошибок.