сборник текстовых

С этого края деревни Джисон всегда возвращался обратно домой через центральную улицу, по пути заглядывая либо в магазин, либо к Феликсу — его бабушка всегда была рада видеть своего второго названного «внучка», хоть и ворчала из-за худобы и бунтовского характера. К Феликсу зайти действительно нужно, да и у Минхо рабочий день подходит к концу, но привычный маршрут включает в себя также то, что осталось от дома Чана, поэтому Джисон почти неосознанно принимает решение идти в обход. Дома он находит мать уснувшей в кресле с очередным рукоделием на коленях. Не долго думая, Джисон осторожно подходит, стараясь не скрипеть досками, и резко трясет ее за плечо. — Мам, убегает! Убегает же! — Кто? — от неожиданности она дергается и тут же испуганно осматривается по сторонам, — Кто убегает? — Время, мам. Демонстративно потирая пострадавший от вязальной спицы бок, он легко, почти не касаясь ступеней взлетает на чердак, быстро закидывает в рюкзак какие-то книги и тетради, схватив одну из них в руку, и так же стремительно выбегает обратно, пока ему не приставили каких-нибудь домашних обязанностей. Феликса он ловит буквально на выходе из калитки. Еще минута — и разговор бы снова пришлось откладывать на неопределенное время. — Я дневники принес, — нарочито бодро начинает Джисон и похлопывает рюкзак на плече. — А, — вспоминает Феликс, — Закинь мне под кровать, чтобы бабуля не видела, я потом их верну на место. Ты нашел, что тебе было нужно? — Можно и так сказать, — уклончиво отвечает Джисон. Феликс подробнее и не спрашивает. С того дня он стал заметно тише, молчаливее и словно равнодушнее ко всему происходящему — это заметили все, но никто его за это не винил. Отказавшись присутствовать на похоронах, избегая любых разговоров о Чане и собственных эмоций, он старался отгородиться от произошедшего и привыкать к этой новой реальности постепенно, по чуть-чуть, чтобы не сойти с ума. Джисон знает, что сейчас Феликса трогать не стоит. Знает, но все равно останавливает его за локоть и просит вернуться в дом. — Я хотел с тобой поговорить. Это важно. — Прямо сейчас? — Феликс напряженно поджимает губы и точно не горит желанием говорить о чем-то более серьезном, чем прогноз погоды или рецепт пирожков. Джисон крепче сжимает в руке тетрадь. — Это важно, — уперто повторяет он, — Пока я снова не передумал. — Если это про, — Феликс запинается, — Чана… — Не про него, — обещает Джисон, но тут же мнется и увиливает, — Ну, только если отчасти. Но ты должен это знать. Устало вздохнув, Феликс все же пропускает гостя во двор и заходит следом. Возможно, потому что знает, что с Джисоном спорить бесполезно. А возможно, его собственное природное любопытство наконец-то возвращается к жизни. Старая, нагретая солнцем самодельная качель на заднем дворе не совсем подходит для серьезных разговоров. Хочется просто откинуть голову на спинку, закрыть глаза и чувствовать еще теплый, но уже по-осеннему свежий ветерок на веснушчатых щеках, что Феликс и делает, пока Джисон собирается с мыслями. — Ты знаешь, что это? Он расправляет скрученную тетрадь и протягивает ее другу. Тот лениво открывает глаза. — Дневник? — высказывает он очевидную догадку. — Я не сразу понял, чей он, когда начал читать. Если бы знал, то вообще не читал бы, а сразу отдал тебе, — зачем-то оправдывается Джисон, — Извини. — И чей же? — Феликс пролистывает несколько страниц и не сразу понимает, что тетрадь выглядит слишком новой по сравнению с остальными. — Твоей матери. Злосчастная тетрадь летит обратно в руки Джисона, а Феликс вскакивает с качели, от чего та дергается и обиженно скрипит. — Можешь забрать себе. Или выкинуть. Хоть сожги, мне плевать. Он явно не собирается продолжать разговор и хочет либо просто выпинать Джисона из своего двора, либо самому убежать отсюда подальше, но его в очередной раз мягко останавливают и настойчивым взглядом карих глаз заставляют сесть и дослушать. С тяжелым вздохом он плюхается обратно на качель и принимает как можно более равнодушный и бесстрастный вид. — И что там? — мрачно интересуется Феликс, срывая листочки с дикого винограда и нервно растирая их между пальцами, — Пишет, почему бросила меня? Джисон сочувственно мотает головой. Феликса это сочувствие раздражает еще больше. Конечно, его-то мать не бросила, не смотря ни на возраст, ни на финансовое положение. — Она перестала вести дневник, когда уехала отсюда. Когда узнала, что беременна. Хотела родить и воспитать тебя в городе. Но, видимо, переоценила свои силы, не знаю, — Джисон морщится и протягивает тетрадь обратно, — Прочитаешь потом сам, если тебе интересно, а то я странно себя чувствую. Я вообще не это хотел рассказать. — Ну так рассказывай, что хотел, — Феликс тетрадь все еще не принимает и отмахивается, как от заразы, — Что еще обо мне и моей семье ты знаешь больше, чем я сам? Джисон долго смотрит на невзрачную обложку, словно раздумывая, стоило ли вообще начинать этот разговор, и нужно ли его продолжать. Хочется просто вывалить на Феликса всю необходимую информацию и оставить переваривать, не заботясь о чувствах, которые и так будут растрепаны. К тому же, рассказывать другу о деталях его же биографии действительно оказалось крайне некомфортно и странно. Поэтому Джисон открывает дневник, пролистывает несколько страниц — и всовывает в руки все еще сопротивляющемуся Феликсу. — Читай вот отсюда. И вот здесь еще. Будет неправильно, если ты услышишь это от меня. Феликс смотрит на него как-то совсем жалобно и безысходно. — Это действительно так важно? — Это про твоего отца. Все еще сомневаясь, он все-таки неуверенно переводит взгляд на чужой почерк и послушно читает абзацы, на которые указывает Джисон. «Мне так стыдно». «Я боюсь говорить ему. Это точно его ребенок, но у него уже есть семья, их сыну всего два года. Если кто-то узнает, то позора не избежать ни мне, ни им. У такого образцового уважаемого семьянина есть беременная любовница по соседству, просто смешно». «Не знаю, сколько еще я смогу скрывать. Мама уже что-то подозревает. Завтра попробую поговорить с ним». «Ничего не вышло. Он просто наорал и выставил меня из дома. Сказал, что я разрушаю чужую жизнь. Как будто я хотела этого». «Это несправедливо. Это и его ребенок тоже. Почему виновата только я?» «Мы встретились снова. Он настаивает на аборте, готов заплатить. Но я уже решила». «Завтра я уезжаю. Я не хочу разрушать чужую семью, но и не смогу растить здесь ребенка, зная, что его отец спокойно живет рядом, со своей семьей, со своим сыном. Я не смогу видеть, как он играет с Чаном, учит кататься на велосипеде, ходит с ним на речку, а мой ребенок в это время растет без отца». «Родители не знают, никто не знает. Я сказала им, что уезжаю ради учебы. Надеюсь, у меня все получится». — Не получилось, — со вздохом подытоживает Джисон, заглядывая в уже знакомый текст через подрагивающее плечо Феликса, — Импульсивные решения часто заканчиваются неудачей. Хотя, может, все вышло не так уж и плохо. Феликс пропускает философские комментарии мимо ушей и невидяще смотрит на размашистые строчки, пытается их перечитать, но не воспринимает ни слова. — Я не понимаю, — он поворачивает полные слез глаза на Джисона и растерянно мотает головой, — Что это, я не понимаю. Все вполне очевидно, написано буквально черным по белому, но хочется услышать это от другого человека. — У вас с Чаном один отец, — нехотя кивает Джисон и поддерживающе сжимает чужую ладонь, — Был. Точнее, отец все еще есть, но... Ты понял. Феликс молчит, кажется, бесконечно долго. Джисон терпеливо ждет, позволяя переварить новую информацию, и только изредка осторожно поглядывает на друга, следя за его состоянием. Он успевает закурить, воровато оглянувшись в поисках бабки, проследить за ползущим по качеле муравьем и переклеить пластырь на лодыжке, когда Феликс хрипло подает голос. — Как думаешь, Чан знал? Джисон пожимает плечами. — Думаю, нет. Он бы сказал тебе, — Джисон ненадолго задумывается и вдруг улыбается чему-то, — Нет, он бы точно сказал тебе. Представляешь, как бы он обрадовался, если бы узнал, что вы братья. Точно не смог бы об этом молчать. Феликс грустно усмехается и проводит пальцем по обтрепавшимся углам тетради. — Хоть кому-то из семьи я был нужен. Джисон быстро улавливает, куда сейчас пойдут невеселые мысли Феликса, и настойчиво-пригласительно раскидывает руки. Тот обреченно падает в предложенные объятия и морщится, когда его крепко сдавливают и прижимают к костлявому плечу. Но все равно становится как-то сразу спокойнее. — Что будешь теперь делать? — Ничего, — Феликс устраивается между рук поудобнее и старается рассуждать трезво, «по-взрослому», — Уже ничего не сделаешь. Слишком поздно. Теперь буду просто жить, зная, что человек, которого я считал практически своим братом, действительно оказался моим братом. А я узнал об этом только после его смерти. — Извини, — Джисон вдруг чувствует себя виноватым, — Не нужно было тебе рассказывать, наверное. — Нет, все нормально. Я действительно должен был это знать. Ветер становится все холоднее, а солнце уже начинает золотить верхушки крыш. Раздражающая ворона, залетевшая в сад, мешает думать. — Раз уж мы заговорили о Чане, — тихо подает голос Феликс, — Знаешь, я ведь действительно чувствую себя виноватым. Места себе не нахожу. Я же знаю эту легенду наизусть. Про долг, горящие дома. Что, если… — Глупости, — прерывает Джисон, — Вообще даже не думай об этом. Это все сказки. Феликс неуверенно кивает. — Надеюсь, ты прав.