сборник текстовых

Жизнь останавливается. Чувство абсолютной безысходности и беспомощности превращает парней в опустевших кукол, в жертву, которая устала сопротивляться. Какой во всем этом смысл, если уже завтра ты можешь просто перестать существовать? Все сильнее отдаляясь друг от друга, они остаются наедине со своими мыслями и проигрывают. Уджин сдался. Джисон сдался. Феликс сдался. Сынмин сдался. Хенджин… Хенджин справляется хуже всего. Происходящее не вписывается в его видение мира, безжалостно разрушает все устои, кажется настолько неправильным и нелогичным, что внутри нарастает назойливая болезненная щекотка, от которой он не может спать, думать и даже дышать. Неправильно, неправильно, неправильно. Когда становится совсем невыносимо, ноги сами приводят его к обрыву над рекой. Живописный вид и опасная высота всегда манили сюда самых смелых и глупых, которых не останавливали ни запреты старших, ни периодически кем-то обновляемое число погибших, начерченное на старой деревянной доске неподалеку — то ли в назидание, то ли с издевкой. Хенджин вовсе не смелый и далеко не глупый, но все равно делает шаг. И еще один. И еще. Последний шаг заканчивается в руках Сынмина, и Хенджин ломается. Он бы не прыгнул, он бы точно остановился на самом краю, это просто эмоции, он же не дурак, не переживай за меня, все хорошо, правда — Хенджин быстро, лихорадочно тараторит, будто это не его сейчас в первую очередь надо успокаивать, будто это не он трясущимися пальцами цепляется за чужую куртку, а наоборот. Сынмин встречает его истерику молча, не мешая потоку все более бессвязных, захлебывающихся причитаний, и лишь позволяет спрятать зареванное лицо у себя на плече. Сказать ему все равно нечего. «Почему все должно быть так?» Феликс находит Джисона у болота. Тот тихо сидит на привычном бревне, как раньше, но смотреть на это оказывается неожиданно тоскливо и неправильно. Ветки, холод, мох, грязь — все осталось прежним, но пугающе-загадочная атмосфера теперь сменилась на липкую, тяжелую, всепоглощающую печаль, которая плотным кольцом сдавливает грудную клетку и затягивается все туже с каждой секундой, мешая дышать. Кажется, будто бездушное болото скорбит вместе с Джисоном. Даже света здесь стало гораздо меньше. Феликс молча садится рядом, но Джисон даже не вздрагивает — он слышал его неловкое переступание за спиной. «Тебе не тяжело возвращаться сюда?» Джисон мотает головой. Ему всегда тут было спокойнее, и даже если сейчас это несколько изменилось — он просто не знает, куда еще идти. Раньше можно было бы прийти к Минхо, но тот теперь тоже здесь, как удобно. Феликс от такой мрачной шутки только ежится. На новость о Хенджине Джисон реагирует искренним беспокойством, но Феликс тут же успокаивает и говорит, что все обошлось, что тот и сам не хотел, и что с ним сейчас Сынмин. Собственно, поэтому Феликс и пошел искать Джисона. «Боишься, что топиться пойду?» — криво усмехается Джисон и удивляется, когда Феликс неловко кивает. Конечно, он соврет, если скажет, что не думал об этом невольно хотя бы раз. Но это было бы просто бессмысленно, зачем? Это же не вернет Минхо. «И я не могу, даже если бы хотел. Я обещал». Феликс считает, что Джисону нужно выговориться, и просит рассказать про Минхо. Джисон сначала сопротивляется и отвечает нехотя, но в итоге признается, что да, они действительно были близки. Да, от него правда словно оторвали половину. Нет, не любовь — больше. Да, ему жутко его не хватает. Да, он понятия не имеет, как жить дальше, и чувствует, словно заново учится ходить. И да, ему действительно нужно было выговориться, даже если сейчас он с трудом сдерживается, чтобы не перейти со слов на вой. Впервые после смерти Чонина оставшиеся в живых наследники понимают, что теперь им во что бы то ни стало нужно оставаться вместе. Больше никаких обид, конфликтов, страданий в одиночестве и недомолвок — они делят одну судьбу на четверых, объединены одной бедой, и должны справляться с ней вместе. А в идеале — наконец-то разобраться с этим мерзким проклятием. Этим, естественно, активнее всего занимаются Сынмин и Джисон. Объединив усилия и посвятив все свои силы и время, они находят все больше и больше информации об охотниках, которую не замечали раньше, потому что были сфокусированы на ведьмах. Наконец, поиски доходят до своей кульминации. Уджин замечает, что Сынмин и Джисон в этот раз что-то выискивают без него, и в целом чувствует себя несколько брошенным, но решает использовать этот шанс, чтобы наконец-то пожить свой бессрочный отпуск так, как он изначально хотел. То есть — сидя в бабушкином доме и постоянно работая. За этим его и застает Джисон, когда поздним вечером вежливо стучит в дверь и осторожно заходит на скрипучий пол так, словно находится здесь впервые. Уджин удивляется, что тот вообще умеет стучать — раньше за ним этой привычки не наблюдалось. На ожидаемый вопрос «Что случилось?» Джисон отвечает не сразу. На предложение хотя бы зайти и присесть — мотает головой и остается у порога, как незнакомец. «Мы с Сынмином нашли… кое-что», — наконец разлепляет он губы. По тону Джисона и тому, как тяжело ему даются слова, Уджин понимает, что это не просто «кое-что». Внимательным взглядом и настойчивым кивком он просит его продолжать. Вместо слов Джисон все-таки проходит в крохотное помещение и кладет на угол стола какую-то бумагу. «Текст проклятия. Оригинал». Уджин осторожно берет лист, как какой-то могущественный артефакт, смотрит на старый диалект и с трудом понимает его суть. Джисон набирает побольше воздуха и нехотя, заготовленными фразами принимается объяснять. Вероятно, охотники вели документацию по известным им ведьмам: их описание, журнал наблюдений, слабые и сильные места. А в случае, когда ведьма становилась опасной — фиксировали факт убийства и проклятия отдельным документом. Пример одного из таких документов сейчас держит в руках Уджин: конкретно эта ведьма им неизвестна, но на четырех их общих знакомых, скорее всего, были заведены точно такие же бумаги. «Это — ее имя и краткое описание. Здесь — главные преступления, в которых она обвиняется», — Джисон водит пальцем по разным частям документа, — «Причина смерти. Текст проклятия. Дата, печать и подпись династии». Палец дергается, но Уджин даже не обращает внимания, жадно разглядывая такую важную находку. Он внимательно перечитывает текст проклятия, который оказывается гораздо больше, чем они привыкли слышать. Спотыкаясь на незнакомых словах, он взглядом просит Джисона о помощи, и тот кратко переводит. «Мы думали, что проклятие запрещает потомкам при любых условиях приближаться к деревне. Но оно начинает действовать, только когда рядом находится человек из династии охотников». Что-то в тоне Джисона заставляет Уджина вздрогнуть и снова вцепиться в документ. Тут что-то не так. Джисон смотрит в пол и просит взглянуть на подпись внизу. Уджин зачитывает вслух и не может понять, почему название рода звучит так знакомо. Где он мог его слышать? «Какая фамилия была у твоей бабушки?» Уджин машинально отвечает и уже сам догадывается, на что она похожа, и что эта схожесть означает. В ушах пульсирует, зрение темнеет по краям, а где-то на фоне Джисон скучно объясняет, что со временем написание фамилий сильно изменилось, а династия как таковая перестала существовать, но совпадение очевидно. Наследники есть не только у ведьм. «Зачем ты приехал?» Теперь он смотрит ровно на Уджина, ожидая его реакции. Потому что сам понятия не имеет, как себя вести. Уджин ведь не враг, он не мог этого знать, он и про ведьм-то впервые слышал. Но все-таки. «Мне так жаль», — тяжело выдыхает он после долгой мучительной паузы, потому что не может сказать ничего другого, — «Господи, мне так жаль». Болезненное осознание и чудовищное чувство вины накатывает на него волнами, одна сильнее предыдущей. Все это время. Все это происходило из-за него. «Я не знал», — горячо клянется он, — «Я правда понятия не имел, поверь мне, пожалуйста». Джисон верит, он действительно очень хочет верить, но все равно инстинктивно делает очевидный шаг назад к двери, когда Уджин встает из-за стола. Жест, который сложно не заметить. Уджин для Джисона не представляет никакой угрозы. Но охотник для ведьмы — да. И это сильнее любой дружбы, отпечатано на подсознании и заставляет шарахаться и напряженно следить за каждым действием. «Ты боишься меня?» Джисон мнется и избегает смотреть в глаза. «Я знаю, что ты не виноват. Понимаю, что ты такая же жертва собственных корней, как и я, как и мы все. И ты никак не мог об этом знать. Однако...» Его голос срывается, а по щекам предательски бегут слезы. «Я не могу перестать думать о том, что, если бы не ты... М...Мин...», — он запинается, захлебывается и уже ничего не видит, — «М-минхо… был бы жив. Он был бы сейчас здесь. Со мной. Он… Я...» Уджин бросается к нему и успевает поймать и рывком прижать к себе ровно в тот момент, когда Джисон заходится в истерике — впервые с того дня окончательно дав волю эмоциям. Уджин беспорядочно извиняется, просит прощения, в последних выражениях обвиняет себя, заглушенный чужими рыданиями, и крепче сжимает трясущееся тело, пока оба не оседают на пол. Мозг не успевает заблокировать травмирующие мысли, и на него обрушиваются все прошедшие события, прокручиваются, как в обратной перемотке, но до страшного реалистичные. И всплывают лица, чья смерть теперь на его руках. Чонин. Минхо. Чанбин. Чан. «Я уеду», — обещает Уджин, уже не понимая, кто из них двоих сейчас плачет, — «Я уеду, завтра же». Конечно, это ничего не исправит. Но это единственное, что он может и должен сделать. Ночью Уджин не спит и даже не пытается. А рано утром его уже ждет такси и трое провожающих. Хенджин и Феликс, будучи в счастливом неведении о причине такого скорого отъезда, ежатся от утреннего осеннего холода, искренне грустят и зовут обратно на новогодние каникулы. Уджин незаметно благодарно кивает Джисону, который очевидно ничего им не рассказал и не собирается, на что тот одними губами отвечает «Я делаю это не ради тебя». Сынмин, однако, в детали был посвящен и среди провожающих не присутствовал. Уджин обнимает всех последний раз и садится в машину, навсегда покидая кошмар, которому он стал катализатором. С памятью, к сожалению, такого проделать не удастся. Что произошло после? Уджин все-таки написал свой собственный роман, но, вопреки ожиданиям читателей, он оказался абсолютно не связан с событиями в деревне. Когда у него спрашивают, почему же он не воспользовался таким захватывающим сюжетом, который к тому же происходил с ним наяву, он отказывается отвечать и просит больше никогда не поднимать эту тему. В деревню Уджин действительно так и не вернулся, но с ребятами продолжил переписываться. Хенджин женился и переехал в небольшой городок, соседний от города Уджина. Они общаются больше всех, и он зовет Уджина в гости, но тот постоянно находит предлог, чтобы отказаться. Кстати, спина у Хенджина действительно начала волосеть, хоть он в этом и не признается. Джисон остался с матерью. В их жизни ничего особо не изменилось, только участились ненавязчивые попытки сосватать его с кем-нибудь, на что он лишь шутливо отнекивался. После нескольких провалов эти попытки прекратились: «Я же все-таки мать, я все понимаю». Феликс стал новым хранителем, о чем, конечно же, сам не знает. Похоронив бабушку с дедушкой, он посвятил всего себя деревне и ее жителям, и, когда встал вопрос о выборе председателя (вместо отца Чана, который так и остался в городе), никто даже не сомневался в его кандидатуре. Сынмин поступил в университет в другом городе. В деревню он возвращается редко, а с Уджином в отличие от остальных вообще никак не контактирует. На могиле Чонина всегда лежат свежие цветы. Жизнь продолжается.