Пять внешних чувств

Федя не сразу догадывается, в чём причина. Просто Юра кладёт руку ему на плечо и замирает на месте, что, собственно, для Юры большая редкость. — Ты чего? — Федя отмирает и смотрит на Юру с упрёком (что не так он делает, что заслуживает эту поддержку и этот взгляд, он не понимает, пожалуйста, хватит). — Подержаться больше не за кого? Юра руку убирает быстро, будто успевает обжечься, поэтому и морщится, и отступает на шаг. Мог бы на пальцы подуть, чтобы Федя точно ему поверил — это больно, слушать в свою сторону такие слова. Такой тон. Разве Юра что-то такое заслужил? Феде нужно вызвериться, запустить этот механизм Карпмана в действие. Перестать быть жертвой и наконец-то самому сбросить негатив. Он только потом понимает, что значит этот юрин жест. — Я же работаю под прикрытием, я всё вижу, — говорит ему Юра. Федя хмыкает: да все видят. Все, кроме Грома, которому упëрлось в жизни только одно — работа на риск. Чтобы если что — голову в одну сторону, а ноги — в другую. Мало же ему впечатлений. Мало. — Ну хочешь, я тебя поцелую, — предлагает Юра в следующий раз. Федя только бровь приподнимает. — Чтобы он заревновал. Федя думает, что это детский сад, но мысль свою поясняет вот так: — Чтобы ревновать, нужно быть влюбленным. Да что угодно чувствовать. Поэтому не сработает. Юра разводит руками: других идей у него нет. Он после ладонь заносит над плечом Феди, но в последний момент не решается коснуться. Ему не хочется вызывать раздражение и гнев. Он помнит — Федя его касания не любит. Теперь он знает ещё одно — Федя не хочет его целовать. Каждый день он узнаёт что-то новое. Разве не прекрасно? То, как всё в мире работает. То, как Костя ругается с Федей, как в лицо ему говорит о том, что может справляться и без него. Ты, Федя, слишком много на себя берёшь. А если бы не Федя! Вот если бы не он! Видели бы они сейчас Грома живым? Да ни за что. Это Федя его за шкирку от опасности тащит, а тот бесится — он, видите ли, и сам справится. — Ну и пусть справляется! — говорит.                                                   А Юра кивает: да, да, Федь. Не ценит он тебя совсем. Пусть сам попробует и сразу увидит всё. — Да чего он там увидит… По мере того, насколько становится поникшим голос, плечи Феди немного опускаются вниз. Он сидит, согнувшись над столом, и только спичку в рот засовывает, чтобы было менее тяжко. Он курить бросает. А это дело нелегкое. Нужно что-то другое, что он сможет сжать в губах, на что он сможет отвлечься. Эти механические движения. Он ведь может спичку изо рта вытащить, покрутить ей — и снова сжать в зубах. — Ты, Федь, не слушай его, ты же знаешь, Гром на эмоциях какие только слова не говорит. Юра примирительно предлагает компромисс: просто переждать. Дать остыть и Косте, и самому пока охладиться. Вон какая погода. Можно даже перекурить. Ах, да, бросаешь же. — Ну я тогда курить тоже не буду, — Юра пачку сигарет возвращает себе в карман. — Заметил, что мужики при тебе теперь не курят. Поддержу их в этом. — Спасибо, — Федя пожимает плечами. Бурчит, а не говорит с ним. Да и выглядит задумчиво-печальным. Юра его в таком состоянии видеть совсем не рад. — Вот даже они, — Федя указывает на пустые места у их стола, где обычно собираются остальные, чтобы поделиться новостями. Ванька, вон, вечно один и тот же анекдот рассказывает на повторе. — Они замечают всякие мелочи. Я уже не говорю о фундаментальных вещах. А он? Не видит ничего, кроме своих вот этих целей! Ничего, что он курит при мне, что может в рожу мне как выдохнуть этот дым, мол, спасибо, что подвёз, дальше я сам. Это ничего. Ему на меня, как на друга, плевать. Понимаешь? Если уж как на друга плевать, то о чём речь? Как он тогда увидит остальное? Может, другие ребята и не все детали замечают и видят конфликт иначе, но Юра знает больше. Юра может судить по себе. — Ты, Федь, человек хороший, — Юра напоминает себе не касаться. Юра напоминает себе, что Феде всё это неприятно. Что тебе, Юр, больше подержаться не за кого? В самом-то деле. — Я таких, как ты, и не видел больше. Федя открещивается. Хотя Феде приятно. Совсем немного. — Просто я на самом деле не понимаю, как он может не замечать того, насколько я его… Насколько я о нём думаю, насколько переживаю. И забочусь. Я же не требую этого в ответ. Просто так сильно отталкивать того, кто в тебя влюблён… Он всерьёз этого не замечает? Просто если бы он видел и отталкивал, это было бы ответом. А он. Он приходит ко мне, когда ему нужна помощь. Он рассчитывает на меня. И при этом в упор меня не видит. Да, Федь, говорит Юра, так порой бывает. Вот именно так — ты любишь, а тебя не видят. Не дают тебе никакого ответа. Было бы, может, и легче, скажи человек «извини, но тебя в моей жизни не должно быть, я тебя не люблю». А люди, с ними ведь иначе. Сложнее. Особенно с Громом, добавляет Федя. Особенно с ним. — Хотя, — Юра пожимает плечами. Федя поглядывает то на него, то на арку, за которой скрылся Гром. — Мне тоже не до конца понятно, как он может не видеть, какой ты человек. То есть, не хочу тебя нахваливать, но ты, ей-богу, замечательный. Ты понимающий, заботливый, идёшь на компромиссы. Терпеливый. А работа! — А что работа? — спрашивает. — Уверен, ты далеко пойдёшь. У меня глаз намётан. Федя не то, чтобы не думает об этом, но, может быть? Юра пальцы над столом заносит, они бьют по поверхности рядом с фединой рукой. Но он помнит — без касаний. — Если я говорю, что ты, — Юра указывает на Федю пальцем, — хороший человек, то так оно и есть. И раз Костя этого всего не видит, то он полный дурак. Хотя я его и уважаю. Плечи Феди расправляются. Он становится на треть менее поникшим. Даже улыбается, когда Юра пытается его нахваливать. Вот же подхалим. Знает же, куда метить. Даже в таких вещах — меткий стрелок. — Иди ты, — смеётся Федя. — Если мне понадобится эпитафия, я к тебе подойду. Кто ещё, кроме тебя, будет меня так нахваливать. — Всегда к твоим услугам, — Юра театрально отвешивает поклон. Федя смотрит на него, а после — за его спину. Юра догадывается, что Гром снова на виду. Что Гром вернулся и, скорее всего, он сейчас закуривает. Юра оборачивается, чтобы в этом убедиться. Костя смотрит на них, затягиваясь глубоко. — А знаешь что? — Федя больше не весел. Юре неловко на это смотреть. — Целуй. — Че? — Ты предлагал это сам, — Федя всё ещё смотрит за его спину. Когда Федя смотрит на Юру, тот едва не теряет челюсть. — Поцелуй. Или передумал? — Нет, нет, без проблем. Давай попробуем! Юра подрывается со своего места. Федя на секунду жалеет о том, что принимает такое поспешное решение. Но Костя то смотрит на машину, то смотрит на них. Это представление для него. Федя только голову поднимает, потому что Юра рукой упирается в стол и наклоняется ниже. Их губы едва соприкасаются, а у Юры уже частит — дыхание, картинки перед глазами, сердечный ритм. Он касается губ, и Федя сжимает их, когда ощущает влажный язык. Ничего. Юра может и так. Юра сам предложил. Юра, ты рад? Он спрашивает себя: рад ли он этому сейчас, когда получает желаемое? Он языком давит на сжатые губы, пока те не размыкаются. Федя даёт себя целовать, Юра очень неуверенно руку тянет к его плечу. Касается пальцами. Ведёт по всему надплечью к загривку. Сжимает. Федя, на его удивление, реагирует на это тем, что воздух со свистом вдыхает через нос. И отвечает. То есть, он позволяет их языкам столкнуться. Он даёт Юре вести этот поцелуй, потому что сам даже не уверен, насколько это нормально выглядит со стороны. Он мельком замечает (он даже не полностью видит Грома из-за чужого плеча, обзор собой закрывает Юра), как Костя недокуренную сигарету бросает на асфальт, как топчет её носком ботинок. Как смотрит на них с секунд пять, пока они сплетаются языками, и снова разворачивается и уходит. Самое время Юру бы оттолкнуть. Федя даже ладонью давит ему на плечо. Но Юра, прикрыв глаза, всасывает его язык в свой рот и даёт целовать себя. Федя (это, мать его, любопытство) забирает эту предложенную инициативу. Он пробует языком провести по ряду зубов, убедиться в том, что нет острых клыков (это ведь так важно, Федь?). Пройтись по ребристому нёбу, потереться о язык. Господи, как же слюняво. Гром появляется в поле зрения снова. Это победа — то, что Федя не отстранялся. И два совершенно не связанных между собой факта: Гром идёт к ним — Юра отстраняется. — Прости, дыхалка уже не та… Может, и правда стоит бросить курить? Юра руку убирает от Феди, потому что тот ведёт плечом и хочет отстраниться подальше. Его право. Юра падает обратно за стол. Быстро ведёт языком по своим губам. Ему кажется, что рот полон чужой слюны. И ему нужно сохранить это чувство. Костя садится рядом. Костя говорит: ладно. — Я подумал, и, может, ты в чём-то прав, — Костя трёт щеку. Ни слова о поцелуе. Только работа, работа, работа. — Одному туда не сунусь. Но и спецов вызывать не хочу. Все следы нам перетопчут. Давай так: пойдём туда вместе? — Я уже говорил, что это бредовая идея, я туда не сунусь. — Да погоди. Пойдём туда не ночью. Так, когда чуть потемнеет. Если никого не будет, осмотрим окрестности. Если кто-то будет, то подгадаем другой момент. Федя кивает. — Но только если там будет пусто. — Конечно, — Костя улыбается широко. Федя уже понимает: всё пойдёт не по плану. Но ведётся на это. Ведётся на слова. На улыбку. На взгляд. На доверие. На то, что ни к кому другому Костя не пойдёт. — Юр, — Костя поворачивается к нему. — Если нужно будет прикрыть — прикроешь? Юра поворачивается к Феде. Тот вздыхает тяжело. Да, прикроет. Конечно, прикроет, если будет нужно. Если Федя позовёт. — Ну и отлично, — настроение у Кости становится лучше. Он бьёт себя по ногам ладонями звонко, а потом поднимается и уходит. Так просто. Один шаг. Второй. Ну, как обычно у людей и бывает. И его не волнует ни тот взгляд, которым Федя его провожает. Ни поцелуй. Ни то, что Федя мог бы спланировать свой вечер иначе. — Прости, что не сработало, — Юра разводит руками, а сам тяжело сглатывает. — Да это было ясно изначально, но попытка не пытка. Хотя с учётом того, как его морозит от касаний Юры… Он не знает, что думать на этот счёт. Федя как-то смягчается. Всё же, если он не в ссоре с Громом, он становится куда более приятным. Тем самым замечательным человеком, о котором Юра ему рассказывал. — Всё равно спасибо, Юр. Без тебя не знаю, что бы я делал. Явно бы не вывез и половину. Прости, если отвечал порой резко. — Да ничего. Я не из обидчивых. Федя с улыбкой касается его руки на столе. Треплет её и поднимается сам. — Люди дураки в большинстве своём, — говорит. — Не видят очевидного. А ты видишь. Поэтому ты будешь редким исключением. Постарайся уж не допустить, что я тоже вёл себя, как дурак. — Есть, босс, — улыбается Юра. Федя уходит. Не оборачивается. Юра смотрит ему в спину. Юра всё ещё чувствует, как частит и ноет в груди. Как можно не замечать очевидное? Юра знает «как». Юра понимает «почему». Федя слишком сильно любит другого, чтобы заметить, как любят его самого. Как любит его Юра.