Пять внешних чувств

У Феди внутри ничего не меняется, когда Юра говорит «люблю». Федя отшучивается, а Юра повторяет: вот прям тебя, вот прям люблю. И нет никаких сдвигов по фазе. Ничего нет. Федя эти чувства принимает как научный факт: это его не касается. То есть касается, но не так, как касаются пальцы или как касается ответственность. У такого, как Юра, должно быть много чувств и много людей, которых можно полюбить ещё. Поэтому Федя говорит «ладно». Поэтому Федя говорит «я тебя услышал». Поэтому он знает, что сам никогда не признается Косте: реакция будет подобной. Я тебя, значит, Федь услышал, давай теперь продолжим работать? И это возвращается к каждому, как бумеранг. И пусть Федя не хочет делать больно, но совесть не позволяет врать. И как забавно, что это ещё одна из причин, по которой Юра смотрит на него влюблённо. «Ты особенный, Федь, ты такой особенный». «Позволь мне тебя любить». А Федя никому ничего не запрещает, но на что Юра надеется? Феде нечего ему предложить и нечем откупиться. Он ценит его, как товарища или не самого близкого друга, на которого в теории и можно положиться, но на практике такого не происходит. Они видятся на работе в те самые дни, когда Юра приходит похвастаться или занять денег. Федя всегда попадает под второе. И, если честно, он почти ему не занимает. А Костя — постоянно. И вместо того, чтобы любить того, кто помогает и шутит, Юра любит того, кто буквально ничего для него не делает. Федя решает в своей голове это простым уравнением. Он сокращает подобное — и получает ответ. И не может обманывать себя, что не догадывался раньше. Так или иначе, люди видят, когда их любят, а когда — нет. Дети ощущают ссоры родителей, даже если не становятся свидетелями криков и перепалок. Всё витает в воздухе. Всё считывается в жестах. Федя снова сокращает в голове подобное, и прежде, чем найти нужный ответ, Юра говорит ему «смотри, что я нашёл». И если это не универсальный ответ для всего — Феде не особо интересно. Но он смотрит уважения ради, и понимает, какой же он дурак. — Это что? — Это тебе. — Ты взял мне лотерейный билет? Федя глазам своим отказывается верить, но Юра говорит: попытай удачу. Но, если так смотреть, удачу пытает только Юра, оттого она к нему и не идёт. — И что я должен сделать? Юра достаёт счастливую монетку и кладёт на стол рядом с билетом. И неужели Федя никогда не стирал скретч-слой? Не всматривался в буквы или цифры, которые начинали появляться под ним, пытаясь заранее предугадать, что увидит? Неужели Федя был лишён азарта? Лишён бесполезных покупок? Лишён простой радости быть обманутым ради минутного удовольствия? Юра говорит: стирай. Юра говорит: эта монета приносит удачу. И это единственное, что слышит Костя, поэтому в разговор он встревает своим весомым «ага, как же». — Много удачи тебе принесла эта монета? — Костя щурится, пытаясь прикурить. Ветер то и дело сдувает начинающийся загораться огонёк. Юра находит в кармане зажигалку и протягивает Косте. Наверное, думает Юра, Костя тратит федины спички, потому что своих у него нет. Он тоже пользуется зажигалкой, пока не забывает её в курилке и она не становится всеобщим достоянием. Вчера Юра видел костину зажигалку в руках Цветкова. Юра, конечно же, об этом не говорит. Вместо этого он замечает: — Эта монета со мной с самого первого задания. — И как это что-то доказывает? Юра разводит руками. Он, вон, пока ещё цел, жив и продолжает работать. И монету эту носит с собой постоянно. Когда нервничает, крутит ещё в карманах своего пальто. Полезная вещица как-никак. Костя спорит: это просто вещь. Просто люди наделяют какие-то предметы своими сакральными значениями сами и верят в них гораздо больше, чем в себя. Значит, жив, потому что монетку в кармане носит, а не жив, потому что годами тренировался и работал над собой, чтобы на каждый шорох реагировать мгновенно. — Это глупо, — резюмирует Костя. Юра улыбается. Юра слышит это постоянно. Эту плёнку заедает в одном моменте, в том самом, когда ему нечего возразить. То «это глупо», то «это ненадёжно», то «давай ты сам». «Да у тебя же всё несерьёзно, как на тебя полагаться?» «Да не люблю я тебя в ответ, не люблю». Если важно, Юр, то статистика никогда не врёт. На себя посмотри. Эти перстни на пальцах хоть о чём-то говорят? Новый прикид не по размеру ситуации, улыбка не в тему разговора. Слова только те, которые желают услышать. Никаких конфликтов. Никаких пререканий. Запомнил, Юр? Не можешь говорить — не говори. Всё просто. По пальцам правой руки — начиная с большого и заканчивая мизинцем — выучи пару правил. Знай свою работу, как и своё место в мире. — Может так, — говорит Юра. И он не видит, как Федя монеткой стирает тонкий скретч-слой, а под ним уже напечатаны цифры. — Может так, — говорит Федя. — Только билет-то выигрышный. — Сколько? — спрашивают хором. И Федя говорит, что не знает, связано это с монеткой, со случайностью, с Юрой, с ним самим, но билет можно обменять ровно на две с половиной тысячи рублей. — Они твои, — говорит Федя, протягивая Юре и билет, и его счастливую монету. — Ну уж нет, — отвечает Юра, вчера ещё пытающийся занять деньги, а сегодня отказывающийся от выигрыша, который, вроде как, и сам купил. Но не для себя же. Поэтому он открещивается от цветной картонки и монету зажимает в фединой руке. — Оставь себе. Теперь это твоя удача. Что Феде делать с монетой, он, если честно, совсем не понимает, но от подарков не отказывается. Более того, есть что-то забавное в том, когда Гром, говоря правильные вещи, оказывается в тупике. Он тогда так хмыкает, а потом усмехается… Как и сейчас. — Вы меня не перестаёте удивлять, — говорит Костя. И тон его голоса становится неожиданно мягче. Юра ему кланяется, мол, рады для тебя стараться. Клоуны на полставки. Костя докуривать отходит в сторону. Юра садится к Феде и тихо так говорит: — Хочешь поцелуемся ему назло? Федя весь подбирается. Он будто включает мозг, и каждая мышца в его теле становится напряжённой. Подготовленной к чему-то. Федя думает. Думает. Думает. И всё же отвечает: — Нет. Не стоит оно того. Юра пожимает плечами: если что, он просто предложил. Бессрочное желание поддеть Грома в ответ. Только вот Юра вряд ли учитывает, что Грому плевать. Федя знает, что ему всё равно, оттого и тоскливо смотрит в спину. Можно любить. Можно быть любимым. Но никогда и то, и другое вместе. И Юра бы согласился, если бы Федя озвучил эту мысль вслух. У них же так и выходит: один любит, другой любимый — и все разные люди. — Когда ты так смотришь на него, — тихо говорит Юра, — я даже немного ему завидую. Заслуживает ли кто-то такой любви. Заслуживает ли её Костя? Юре хочется сразу же возразить: нет. Ни за что. Никогда. Но Юра знает Костю, и знает, какой он человек. Поэтому честно и со всей искренностью плохого он ему желать не хочет. Он бы даже порадовался за друзей, будь у них всё взаимно. Но пока он может радоваться только тому, что Федя свободен. И что Федя не шарахается от касания к локтю. — Всё хорошо, Юр, — говорит Федя. И Юра его отпускает тут же. И Костя отправляет окурок в полёт до банки из-под кофе. — Федь, — говорит Гром. — Нас ждёт работа. И точно. А у Юры пока голяк. У Юры пока что только истории о том, как успешно «Заточка» оказалась расчищена, потому что он в две руки перестрелял всех, кого только было можно. А кого нельзя — увёл уже другой отдел. Юра руку в пустой карман засовывает: перстни уже так не покрутить в пальцах, но он хотя бы поглаживает их, и, так или иначе, ему становится проще. И уже не кажется, что все на него смотрят, что думают о чём-то нехорошем на его счёт. Юра повторяет себе: они о нём ничего не знают. И на какой-то из дней понимает, что Федя ведь тоже… Федя тоже ничего не знает. И панику свою он разгоняет тем, что начинает разговор в понедельник утром. В тот день, который по какому-то всеобщему закону называют тяжёлым. Юра начинает сходу, не подбирая никаких причин и выражений: — Достучаться до небес. Федя вместо вопроса приподнимает брови. Юра продолжает: — Вышел не так давно новый фильм. Достучаться до небес. Могу с вероятностью в девять из десяти сказать, что лучше этого фильма в ближайшие годы я ничего не найду, и он будет возглавлять топ моих любимых фильмов. — И о чём этот фильм? — О том, чтобы ценить жизнь, потому что она может оказаться короткой. Болезнь, несчастный случай. Смерть повсюду. И пока ты жив, нужно наслаждаться. Увидеть море, напиться до беспамятства, переспать на первом свидании. И чем больше Федя усмехается, тем дальше Юра заходит, уже почти смехом добавляя «украсть тачку, связать копов, попробовать текилу с солью и лаймом, может быть, даже всё одновременно». — Да, да, очень похоже на твой стиль по жизни, — Федю забавляет то, как Юра начинает и заканчивает разговор. И почти никогда невозможно предугадать, что же он скажет в следующий раз. — Угон служебного автомобиля, применение силы к сотруднику правоохранительных органов. Какими ещё статьями ты живёшь, Юр? — Дай-ка подумать, — Юра прикидывает в голове, что ещё можно добавить, и выдаёт: — статья 192 ТК РФ. — Несоблюдение субординации? — Как видишь. — Пока что не вижу. — Осторожнее, Федь. Иначе решу, что это призыв к действию. Федя усмехается, но ничего более не отвечает. И каждый разговор становится для Юры напоминанием того, что, всё же, он немного ошибается, потому что, несмотря на то, что Федя может не знать его прошлого, он знает настоящее, и не удивляется ему. Всё, что может показаться для других странным, Федя принимает. Оттого и ценность его возрастает в глазах. Оттого это становится тем, что делает только хуже. Юра пытается убедить себя, что нет никаких причин обманываться, и каждый раз находит новое доказательство того, что у них ещё может что-то получиться. Может же? А потом на горизонте возникает Костя, и это наваждение сходит с Юры, как желание спать с наступлением рассвета. Ровно до появления солнца желание очевидно, но после — как переключает рубильник — желание сходит на нет, и оставляет только память о том, что спать ещё недавно хотелось. Но нет ощущений. Нет чувств. Больше всего Юра не хочет находиться с Костей наедине. Но именно это происходит, когда работы мало, а курилка почти пуста. Федя же старается лишний раз не травить себе душу. Всё пытается бросить, потом, конечно, срывается, и попытки повторяются снова. Костя стоит, привалившись к стене, и смотрит на Юру так, что тому не удаётся пройти мимо. Юра подходит ближе и молча принимает протянутую ему зажигалку. Юра смотрит: а она новая. Скоро будет в руках Цветкова, если Костя не перестанет терять вещи, которые не имеют для него ценности. Внимательный во всём, кроме того, что не греет душу азартом. Юра знает, каково это. Он закуривает, и зажигалку возвращает Грому. — Как твоя жизнь, брат? Костя говорит дежурное «нормально», и только потом разговор принимает хоть какие-то очертания. Важные вопросы. Интересные суждения. Очень опасные предположения. — Тебе нравится Федя? Да? Юра давится дымом, как давятся едой, когда не могут её проглотить: он задыхается и не знает, ему пытаться и дальше проглатывать чужие слова или отплёвываться от них. — А тебе? Костя усмехается: разве ответ не очевиден? Разве сам Федя не обрисовывал ситуацию словами? Не приходил к Юре, чтобы найти грёбанное утешение? Будто Гром может дать больше, чем у него есть. На него смотрят, как на огромный кувшин, надеясь, что внутри будет вино, но вот сюрприз — там вода. И она ни черта не опьяняет. И Костю готовы винить за то, что он не превращает воду в вино, как ещё более грёбанный, чем все эти люди и суждения, Иисус. Выдуманная картина. Выдуманные обстоятельства. И Костя, который не отвечает на вопрос. — Понятно, — Юра усмехается, и вместе с тем изо рта у него валит дым. — Да, мне он нравится. С ним… хорошо. В любой ситуации. В любой обстановке. Костя хмыкает, но не спорит, потому что это всё чистая правда. И Костя сыт этим по горло. Он получает это ежесекундно просто потому, что он есть. И это порционно получает Юра, потому что для Феди он друг. — Только поэтому он тебе нравится? — Костя приподнимает бровь. Если бы причина была только в этом, Костя бы и сам Федю любил всей своей прогнившей душонкой. — Нет, не только, — Юра стряхивает пепел себе под ноги. — Может быть, он мне просто нравится и всё? Может быть, у этого есть много причин. А, может, я пытаюсь подогнать причины под событие, потому что так легче. Другой вопрос, почему тебе он не нравится? Костя хмурится и смотрит на него, потому что такую глупость сморозить мог кто угодно, но не Юра. И Косте нужно убедиться, что это не двойник, не брат-близнец, а действительно Смирнов, который ничего с недавнего времени не видит. Кроме Феди, соответственно. — А с чего ты взял, что он мне не нравится? Нравится. Нравится, как человек. Нравится, как друг. Нравится, как тот, на кого можно положиться. Нравится, что Костя на него и полагается, и нет никого другого человека с таким же уровнем доверия. Другое дело любовь. Костя говорит это «нравится», и в воздухе повисает «но». Нравится, но я его не люблю. И Юра понимает, что у него самого это «но» отсутствует подчистую. Потому что Федя ему больше, чем нравится. И какие бы причины у этого не были, Юра никак не может их хирургически из себя вырезать. — Я тебя понял, — говорит Юра. И он очень рад, что Федя этот разговор между ними не слышит. Федя точно не заслужил вечное напоминание о том, что тот, кого он любит, не любит его в ответ. Вечное чувство разбивающегося сердца. Так погано тянет внутри. Это то, что испытывает Юра, когда Федя понимает его чувства, и сам добавляет «но». Юр, конечно, спасибо, но… Юр, мне приятно, но… Когда Федя появляется в поле зрения, Юра отводит взгляд, и докуривает сигарету с ощущением того, что рядом никого нет. Когда он оборачивается, Костя действительно уже отходит в сторону. Они с Федей о чём-то разговаривают, и Федя кивает много и часто. По мере диалога, лицо его всё меньше и меньше выражает радость. Когда Костя отходит, Федя и вовсе выглядит злым. Юра к нему не подходит, Федя делает это сам. Федя протягивает руку и говорит: — А у тебя не осталось спичек? Юра достаёт из кармана коробок, и вместо того, чтобы забрать его весь, Федя берёт лишь одну спичку и вздыхает. — Когда-нибудь, он просто убьётся к чёртовой матери, и я даже при всём желании не смогу его спасти. Юра заносит руку над его плечом, но убирает. Нечего раздражать и без того заведённого человека. — Ты не обязан спасать кого-то во вред себе. А уж тем более того, кто совсем не хочет спасаться. Федя говорит «знаю». Но разве может он просто стоять в стороне, когда Костя на него рассчитывает и надеется? Разве может он сказать «нет», при этом оставаясь собой? Юра говорит: ты удивишься, сколько ещё вещей можно не делать, если наплевать на мораль и на то ощущение, которое складывается от вопроса, а что подумают другие? Разве важно, что подумает человек, который не ценит твои чувства? Федя спичку между губ сжимает недовольно. — Это всё слова, Юр. Практика совсем другая. — А ты попробуй что-то новое, чтобы расширить свои практические навыки. Федя даже начинает улыбаться. — Ты предлагаешь мне бросить его вот так? — Я предлагаю тебе подумать о себе. — Я бы сейчас закурил, — делится Федя. Юра в кармане сжимает пачку сигарет. Он какое-то время решается на действие, но по итогу лишь качает головой. — Нет, Федь. Подумать о себе, а не губить себя. Последнее по части Грома. А ты другой. Хочешь, я присмотрю за Костей? Я выть готов из-за отсутствия хорошей работы. Мне только в радость будет. Федя думает недолго, а потом говорит: — Поедешь тогда с нами. Вдвоём я вас никуда не отпущу. — Волнуешься, что я за ним не услежу? — Волнуюсь, что вы оба пострадаете. Ухмылка Юры тает с лица, снизу вверх, иначе не объяснить то, почему губы опускаются вниз, а только потом начинает пощипывать в глазах. Федя говорит: не люблю. А потом обрисовывает его значимость. Вот, что чувствует Костя? Когда не любит, но понимает, что человек-то совсем не чужой. Любимый по-своему. Просто не так. Просто не с теми оттенками. — Спасибо, — тихо говорит Юра. И Федя растерянно вынимает спичку изо рта. — За что, Юр? Юра пожимает плечами. За всё и сразу? И тянет Федю к себе, чтобы обнять, пусть и недолго, пусть и против воли. Но Федя не пытается вырваться. Только руку кладёт ему на спину и похлопывает размеренно. Юра прячет лицо в сгибе его шеи и тихо повторяет «люблю». «Я очень тебя люблю». И Федя обманет, если скажет, что любит его в ответ и обманет, если скажет, что ему всё равно. Потому что ни то, ни другое не является правдой. Внутри у Феди что-то с надломом меняется, когда Юра повторяет «никого так не любил, как тебя».