Заживо погребенный

Голоса в темноте. Следы на снегу. «Я люблю тебя». «Я хочу тебя». Приснилось, как шли по берегу. Ди нес кроссовки на отлете, раскинул руки, как будто держал равновесие над пропастью, а не гулял по пляжному песку. Волны лизали его узкие стопы, битое стекло блестело на солнце, и Ди старался не попасть по осколкам босой ногой. Его вкрадчивые, осторожные движения. Во сне было не видно его лица, Антон не мог поднять взгляд, и как только всерьез заморочился – сразу проснулся. Ближе к концу февраля запостил скриншот: в Краснодаре +20, солнечно. Получил в личку «Хватит хвастать, и так завидуем». Отправил злорадный смайлик. Гулял с собакой. Остановился. И протупил на скамейке еще полчаса, пока садилось солнце. С тем, как теперь обстояли дела, свыкнуться не мог упорно. Первое сообщение пришло, когда залил фото Лео в инстач. Увидел оповещение, зашел, открыл картинку с мемисом «Отец и собака». На картинке был дикий орк на диком волке, из третьих Героев. Сначала поржал, потом понял, кто картинку отправил. «Лео красивое имя» «И плохой подарок» «Это в честь того, что я купил твой альбом, а Ди Каприо выдали Оскар (с), или в чем дело?» «Он прелесть. Даже и не угадаешь, кто его притащил» «Питомцы должны быть похожи на хозяев, а не на тех, кто выкупил их у заводчика Не за что» Антон стер «Поэтому у тебя собака одноногая?» и тормознул. «Ди» - стер. «Ну и нахуй вот этот цирк?» - стер. «Как ты себе видишь дальнейший ход событий?» - стер. И так и не ответил. Прошла неделя. «У Джоя стильная коляска» «Он еще бегает пиздец, быстрее ветра Я с ним гулять умаялся Охуительно, когда тебе мало надо: снег лежит, солнце светит, палку бросили – охуенно, стоит на ноги вставать Я завидую, честно-то говоря» «Я тоже, пожалуй» - стереть. И как-то незаметно растворились еще три дня. И лень, и посредственность, и бессилие готов был простить себе запросто, коль скоро научился прощать себя за каждое сраное 23 февраля, за семь лет подряд, когда просыпался с мыслью: у Ди день рождения. Надо что-то сделать, пока он не догадался, что Антон забыл. Дал себе по рукам. Вбросил в сториз манип и фиток с Дуней, пользуясь случаем. В конце концов, на обложке к треку они оба были в военной форме. Получил в ответ: «А чо погоны сержантские, ты ж военку заканчивал?) Как минимум лейтенант должен быть» «Годы учат скромности» «Ну тут капитулирую, конечно» Полчаса спустя: «Почему вы с Саней под ручку в яблоньках стоите, я уже и не уточняю» Антон посмеялся, искал флип поудачнее, но отвлекся на рабочий звонок – и забыл до вечера. Долго думал, стоит ли все-таки поздравлять его. Условия перемирия казались сомнительными и невнятными. Боялся попасть под огонь. Не решался сделать шаг на полосу отчуждения. Не знал, злиться на себя за слабость или умерить гордыню. Дошло до абсурда: спросил совета на исповеди. Поймал себя на том, что улыбался, как еблан, выходя из храма: и все потому, что думал – Ди проебал бы ему мозги насквозь, если бы узнал. - Прощение есть отдохновение души. Не спал до четырех утра. Зашел к нему в инсту (раньше вообще не знал, что у него инста есть, раньше жилось попроще). Смотрел на его голый вкаченный торс и не мог поверить, что совсем недавно Ди спал у него на диване, неловко подогнув ноги, и выглядел так, словно Антон по-прежнему мог бы поднять его на руки, если бы захотел. Если бы это еще было про них. Антон смотрел на родинку у него на боку. На выступающую вену, от запястья к локтю. Не просто помнил, какой его кожа была на вкус: чувствовал этот вкус во рту. Знал, что не сможет заснуть, не передернув. Знал, что все это плохо кончилось – плохо не кончалось – плохо началось. Написал ему в итоге на рассвете: «Не могу поверить, что ты старше, чем был я, когда мы познакомились» Ди ответил через час. Антон успел заснуть. Он – видимо – проснуться. «Я тоже» А ближе к вечеру он спросил: «Можешь сделать для меня кое-что?» «Как быстро растут наши аппетиты» «Не отвечай, если не хочешь. О чем вы говорили?» «?» «Со Славой, когда он приехал в Краснодар» Гной был в Красе два года назад. «Ди, ты выпил, что ли?» - стереть. «Спроси у него, тебе ближе» - стереть. «А Гной тебе уже не отвечает?» - стереть. «Не о тебе, не обольщайся» И это была почти правда. Антону позвонил Замай, взял номер у Аббалбиска – а Аббалбиск у Вани, и по этому поводу Антон пытался провести с Ваней разговор, но быстро понял, что не в коня корм. Замай пригласил его: - Встретиться? Посидеть? А если точнее, сказал: - Слава хочет. Встретиться. Посидеть. - Выкурить трубку мира, так сказать. - Я не курю. - А я бы сказал «выпить мировую», но ты еще и не бухаешь, как я слышал. - Как видишь, мы в тупике. - Чувак. Да ладно, приходи. Никакой подъебки, Слава хочет выразить уважение. - Тогда пусть звонит мне сам. Ну или можешь набрать мою секретаршу. Был уверен, что на этом история закончится, очень приятно завершил рабочий день, отметил с удовольствием, что ты можешь вынести Окси 5:0 и вертеть на хую три эшелона русского хопчика, стоя у майка, но в реальности ты все равно останешься зажатым ссыклом, которому нервно звонить чужим дядям по телефону. В тот момент легко и радостно было верить, что Антон выбрал реальность – уйдя из круга. И на этом поле мог тихо отпраздновать свою победу. Телефон зазвонил в половину седьмого. Номер был московский, Антон решил, что это с работы. - Шаломчик. Голос Гноя узнал мгновенно. Звучало, как подошвой по слякоти. - Чо, в принципе, после хачей перед отцом извиняться не в падлу, прощенья просим-с за дешевые рамсы. Так сойдет, не? Это такая же. Чисто баттловая хуйня, тупая. Чо нам делить. Если Гной хотел, чтоб его приняли всерьез, не стоило базарить так, как будто ему лень закончить предложение, но поле реальности не допускало серьезных конфликтов и обид из-за пары хуевых диссов, и если б дело было только в них – - Мы в гостишку заехали, концик завтра. Антон махнул бы рукой. Принял бы извинения и остался дома. - Считай, сижу у форта с белым флагом, капитан Смолет. Кроме Ди, некому было рассказать Гною про Остров Сокровищ. И Гной прекрасно понимал, что Антон выкупит, а Антон прекрасно понимал, что это крючок, но он спросил у Гноя: - Нечего делить, значить? - Вообще. И сердце застучало быстрей, когда Антон предложил: - Давай в районе восьми в Джованни, не опаздывай. Свиту можешь не брать. Гной взял. Говорили о футболе. Об игрушках на четвертую плойку. О настолках. О Стивенсоне. О Властелине Колец и Гарри Поттере. Гной заказал пюрешку с тефтелями из детского меню, он был обнюханный, еда для него пахла странно, и он ковырял вилкой пюре всю дорогу, не снял в рестике парку, но при всем при этом их разговор ни о чем был на удивление нормальным. Как будто они оба никакого отношения не имели к людям, выходившим за них в кадр. Как будто Гноя и Хайда можно было просто снять с себя и мирно оставить за дверью. С другого конца зала к ним подошла женщина, лет сорока. Смущаясь попросила сфоткаться с ее сыном. Гной сглотнул, скривился, как будто у него болело горло, и ненавидеть его, в общем, стало еще сложнее, потому что Антон убедился: это была не поза и не выебоны, его действительно не грел тот термоядерный успех, который он срубил после баттла. - Слав, респект. Ты – не слушай, чо там говорят про СТС. Это – Малой хотел сказать «хуйня», но оглянулся на мать и осекся. - Все ж адекватные шарят, это и есть Антихайп. Поржали, стараясь, чтоб ребенок не услышал, вернувшись за свой столик. - И часто у тебя так? - Не, в основном наоборот. Но СТС-то похуй, мне больше нравится, когда подходят с этой темой. Гной пощелкал пальцами и обернулся к Замаю. - Как там этот опущ кучерявый сказал в обзоре в своем? - Серьезный биф. - Серьезный биф, пиздец, блядь. Гной обернулся к Антону и, понизив голос, зачастил, как телочка на ушко: - Меня Хованский в друзья добавил, я хуй знает, чо с ним делать, бегает за мной хуже блядь всратой телки, совсем бедный еблан отъехал. Потом он вернулся к сути дела: - Короче, это такая стремная хуйня, да? Мне – прикинь – жидок же… или типа вы – подожди - общаетесь с ним? - Нормально. Гной улыбнулся. - Жидок короче написал, типа, ты живешь ненавистью – какая ненависть? Ты перенюхала что ли, пизда тупая? Я его видел первый раз блядь лицом к лицу у нас на баттле. Какой блядь биф, какие там разборки реальные, реальные разборки нам нахуй не нужны никому. Волшебные блядь чувства, когда тебе замок из двери вырезают братья с Кавказа – храни господи Чечню – а тут чо, какие могут быть душевные предъявы у двух потешных мудаков, которые друг с другом не знакомы? Замай глубокомысленно вклинился: - Люди верят в то, во что хотят верить. - Думаешь, жидок хочет верить, что его ненавидит кто-то? - Я про публику. - А? После мефедронового инсульта в 2016ом у Гноя сильно упал слух на левом ухе. Забавно было видеть, как Дудь бесится в интервью, пока тот переспрашивает. Глядя на его влажные клыки камышового кота, Антон думал о том, что все они, к сожалению, знали друг друга гораздо лучше, чем Гною хотелось верить. И в то же время гораздо хуже, чем все они привыкли считать: ловя сплетни в открытую сеть, читая по следам на снегу. Антон ел пасту с креветками, у них были не очищены хвосты, и он вышел в туалет, помыть руки. Гной зашел следом и, слегка задев его плечом, сказал: - Его вообще не существует, там пусто. Ты это понял, получается, тогда? Или наоборот, еще не въехал? Антон хотел спросить, о чем он: звучало, как наркоманский бред, - но Гной исчез в кабинке. Его вывернуло. Дверь он не закрыл. Антон спросил: - Ты в порядке? Нужно что-то? И его вывернуло снова. Потом он долго, неуклюже поднимался с колен, ополоснул ладони и прополоскал рот. Покачал головой, не поднимая взгляд: ни в зеркало, ни на Антона: - Такая конечно неловкая хуйня… Антон дал ему бумажных полотенец. - Пиздец тяжелый тур. Как вы это блядь делаете все? - Сколько городов? - Тридцать четыре. Антон честно ответил: - У меня таких не было. Желание переспрашивать отпало. А на единственный существенный вопрос: - Ты это понял, получается, тогда? Или наоборот, еще не въехал? У Антона ответа не было. Ни для Гноя, ни для себя. «Его вообще не существует». Если учесть, что Антон позвал Гноя в Джованни, где собирались после первых финалов Слова, где отмечали выход В Наушниках и Нерва, где поваром работал Сережин школьный друг, а возле гардероба висели фотки всей тусовкой – включая Дениса в его 19, в рубашке Антона с длинным рукавом, закрывавшем бинты на левом предплечье, - надо было признать: нет, Антон не въехал. Не понял жизнь. И не обрел дзен. - Чо, сэлфач замутим? - Главное, чтоб мне с тобой из горлышка из одного пить не пришлось. - Я передумал, короче. Я не хочу сэлфач, хочу портрет двух гениев. Андрей, дай мне лопату, я свою до Москвы включать не буду. Замай выложил фото, и Антон надеялся, что Денис его увидит. Денис увидел. Это было приятно. Денису было нехорошо – было больно, пусть и с опозданием в два года – какой-то своей частью, Антон не мог не позлорадствовать. Но слова Гноя ему передавать не стал. Не хотелось ранить его сильнее. Невозможно было торжествовать – толком – зная, что больно ему в любом случае не из-за Антона. «Давайте вы свою хуйню будете выяснить как-нибудь без моего участия?» Ди долго молчал. Потом, что было совсем неожиданно, ответил: «Прости» Помехи на линии, сухие листья, драный целлофан запутался в голых ветках. Ты с работы когда поедешь? А можешь мне взять карбонарки на вынос? В этот раз точно съем. Ну за ними идти через дорогу, ты сравниваешь. Скажи Косте, кстати, я открытие домонтировал им почти, там засветов до жопы, срезать много пришлось. Ты уверен? Не, я только встал как раз. Просто ты – сам как? Ничего, думаешь, если я – ну, покажусь? Я не набиваю, ну что мне. Ну… хорошо. Конечно. Набери снизу, я спущусь тогда. Еще три дня Антон пытался вытравить из головы лишние мысли, пока в конце концов к нему не вернулся старый-старый сон. Анапа, первый Словофест. Денис расстегивает на Гное мокрую рубашку, тот зашел в море в одежде и рухнул в воду, как подкошенный. Пальцы Дениса быстро спускаются от воротника до края и распахивают рубашку у Гноя на груди, но серое мертвое мясо отходит кусками, и с набухших синих губ капает вязкий трупный яд. «Услуга за услугу. Скажи мне честно. Неужели оно того стоило?» Денис перезвонил, как только прочел. - Того, о чем ты спрашиваешь, не было. Вообще, совсем, никак, когда мы были вместе. И когда разошлись, тоже не было, и мне сейчас даже не надо тебя убеждать-то, мы не встречаемся, давно все пиздой пошло, у меня выгоды и риски нулевые, но похую, по ходу, похую, чо я скажу – это хуй переломишь. Настолько не – насколько плохо надо было меня знать, чтоб вот так это все нарисовать себе в итоге, я все себе могу с теченьем времени там как-то объяснить – почти что все, почти что все, но этого я блядь не понимаю. Денис выдохнул. Потом добавил. - А то что было, стоило, конечно. Но тоже не того, о чем ты спрашивал.