Быстротечность

– Не ходи, Какаши, на ручей, что около старого ясеня, загубишь себя, – каждый раз напоминал старый Сакумо, поглаживая непослушные волосы сына. Никогда он не говорил причину, но настоятельно, из года в год, просил не ходить к дереву. Какаши каждый раз клялся не нарушать запрет, но глубоко в мыслях рисовал это страшное место и постоянно придумывал разных монстров, что живут там, и по ночам выдумывал, как их победить. Много лет прошло со смерти отца, но все равно, перед тем как заснуть, проговаривал те самые слова бедный юноша: – Не ходи, загубишь... До сих пор не знал он причину страха батюшки. На все вопросы он отвечал что-то о большом грехе какой-то семьи, что сгубили бедную девочку, а потом уходил в красный угол, оставляя сыну еще больше вопросов. У кого еще Какаши не спрашивал, все ему отвечали не сувать нос не в свое дело и идти лучше на поле. Ну, раз говорили не лезть, Какаши и не лез. Нельзя так нельзя. Но случилось в один месяц горе. Все деревья, что срубали на прежних местах оказались трухлявыми и сгнившими, ни в какую печь не пойдут. Куда только мужики не ходили, каких еще деревьев не срубали, все оказывались сырыми. Решили тогда каждый зайти подальше в лес, что никогда раньше не делали – дикие животные да опасные дебри могли стать могилой для храброго путника. Собрались, каждый взял провизии побольше и разделились. Вместе с ними пошел и Какаши, ведомый криками птиц и порывами ветра. Какое дерево не находил, какие ветки не срубал – все оказывались такми же негодными. Весь день проходил юноша, время уже было возвращаться, как услышал вдруг он тихое журчание воды. Решил сначала, что не худо бы умыться да напиться, а потом быстрее к деревне бежать. Окунул руку в ледяную воду, зачерпнул пригоршню, а на вкус вода оказалась сладкая-сладкая, будто мёд. Что за чудо, подумал было Какаши, да вдруг взгляд его зацепился за стоящее вблизи дерево. Что-то с ним не так было. Достал он топор, срубил ветку одну, а она сухой оказалась. Подрубил немного коры, и она оказалась добротной. Не долго думая, начал Хатаке рубить под корень, одни только щепки летели. Собирался уже было Какаши нанести последний удар, как услышал неожиданно чей-то смех. Обернулся он, решив, что это мужики к нему подоспели, да топор от удивления уронил. На берегу сидела девушка в подвенечном платье, с длинными зелеными волосами. Сидела и улыбалась. Красоты она была ангельской, даже длинный шрам на лице, что редко можно было встретить у девушек, совсем не портил её. Взгляд её был направлен на лицо Какаши и выражал такую нежность и любовь, что юноше стало неловко. Он уже хотел было отвести взгляд и убежать, как вдруг девушка заговорила. Какаши не слышал, что именно она ему рассказывала, он был поражен её голосом, что был похож на шелест листвы в знойный летний день. Она, казалось, звала его, называла его чужим именем, но противостоять ей Какаши не мог. Медленно идя к берегу, он словно впадал в гипноз от тягучих речей девушки. И вот она протянула руки, хватая его за рукава рубахи и притягивая к груди. Последнее, что почувствовал Какаши, это то, что сердце у неё не билось. Через три дня вышли наконец крестьяне к берегу родника. Ни самого Хатаке, ни его следов найти они не смогли. Лишь затерявшийся топор да не до конца срубленный ясень на берегу подсказывали, что не повезло бедному юноше выйти на мавку и пасть от её неразделенной любви.