Одиночество на двоих

— Может, в другой раз? — Москва не сдержал звонкого смеха, когда Александр, мило улыбаясь тонкими губами, протянул к его рту кусочек молочного шоколода от его любимой фирмы «Alpen Gold». Саша лишь по-доброму качнул головой. — Пока есть время побыть наедине, надо пользоваться. И ты понимаешь, о чём я, Миш, — Питер положил шоколад в приоткрывшийся рот москвича и сизыми добрыми глазами посмотрел на него.- Я не жалуюсь, а вот ты сейчас начнёшь. Так что молчи. — Хорошо, Сашенька, — приторно сладко произнёс блондин, лёгким движением обнимая его и подсаживаясь к нему ближе. Тот снял ненужные в таком приглушённом свете очки, положил их на рядом стоящую тумбочку и закрыл глаза, погружаясь в свои мысли, как и Миша. Московский посмотрел на весело мелькающие за окном огоньки фонарей и фар машин. Тусклый, но такой приятный свет из окон, где ещё не спали люди в такой поздний час, успокаивал его всегда после тяжёлого рабочего дня, а свежесть после недавно закончившегося дождя приносила во всю квартиру мягкого холодка. Звук редких капель, тарабанящих по окну, подобно тихой дроби барабана, обволакивал их обоих, добавляя домашнего уюта. Для полной картины не хватало мягкого клетчатого пледа и горячего какао с зефирками в качестве приятного дополнения. Такая поздняя ночь дышала уютом, когда они находились рядом, таким глубоким чувством родственности душ и их связи, что не будь её, ночь была бы совсем другой. Это Миша прекрасно понимал, поэтому сильнее прижал к себе Романова, пытаясь сохранить такой родной для них обоих уют. Посреди всей этой атмосферы, когда Московский стал погружаться в сладкую дрёму, громыхнул сигнал звонка и набатом стал звучать по всей комнате. Хотел бы москвич проигнорировать, раздражённо кинув пару недобрых слов треклятой технике, как скрипящим звуком раздался звонок на сашином телефоне. — Да к чёрту! — вскипел голубоглазый, злобно осматриваясь, и посмотрел на зевающего Александра.- Отключи к чёрту!.. — Не реви ты, — Романов сдержанно вздохнул, протягивая мраморную в таком свете руку к телефону, бегло взглянул на высвечивающийся номер и мельком посмотрел на любимого. — Если это он, то можешь даже не говорить, — небрежно фыркнул он, отворачиваясь к окну. Свет окончательно погас во всех окнах, мягкая дробь сменилась на тихий вой ветра, а огоньки фонарей превратились в яркие вспышки, мешающих нормально расслабиться. Александр грустно взглянул на номер, неторопливо поставил на беззвучный режим и, чуть задержав взгляд сверкающих тоской глаз на номере, о чём-то думая, положил голову на напряжённое плечо москвича. Он с досадой смотрел на раздражение Миши и в глубине души искренне надеялся, что те, кто звонил им, поймут их. И особенно тот, кто звонил ему, простит его. Рано или поздно это случается у всех, когда разлука непременно настигнет близких по духу людей, и тогда лишь понимание поможет сберечь ту одну-единственную нить, связывающую их. С каждым днём Саша всё больше и больше боялся, что вот, порвётся и она, пока новая наматывается вокруг его и мишиной руки. Ему становилось хуже, когда его мысли подходили к той мысли, что он потеряет её, но пока смиренно верил словам Москвы:" чтобы построить новое, иногда нужно пожертвовать старым. Никто не знает, может ты обретёшь новое счастье". Чувствовал ли Михаил тоже самое? Не с полной уверенностью он ответил бы нет. Родственные чувства мало с кем его связывали, он сам это отлично понимал, поэтому всегда здраво, по его собственному мнению, оценивал ситуацию, не смотря на чужие чувства и переживания. На то он и лидер страны, на то он с самого рождения боролся за свою жизнь и жизнь страны, и если бы чувства остальных имели для него значение, то этой страны могло бы и не быть. Может, только Александр и вызывал у него такие противоречивые, но тёплые чувства. Может, поэтому ему хотелось быть и не быть с ним, но однозначно это его притягивало к нему. Другие просто не будили у него таких чувств. Конечно, была ещё одна персона, которая будила в нём теплоту и что-то похожее на трепет, но, по желанию самого Москвы, всё это сводилось к нулю. — Однажды, мы не сможем не ответить, — отстранённо, но так уверенно прошептал Саша, на что Миша лишь хмыкнул. — Однажды, они поймут, что им нужно отстать от нас. Было ли это горьким приговором? Александр не знал. От этого ему показалось, что в комнате похолодало до уровня январской стужи, а мрак, окружающий их, вот-вот и поглотит. На душе от этого становилось вдвойне неспокойно, даже мягкий плед, заботливо накинутый на его плечи Михаилом, и сама столица под боком никак не привносили теплоты. Было мерзкое ощущение, что он предаёт кого-то, этого терпеть Саша всей душой не мог, но с ужасом осознал, что именно сейчас это происходит. Холодные объятия Миши и сквозняк, вой ветра и тёмные столбы соседних зданий разбудили его окончательно.  — Северная принцесса, отдыхай давай, — Михаил зевнул, закрывая сонные глаза. Александру оставалось только пытаться уснуть в миг изменившейся комнате. Недалеко от этого же сияющего разноцветными огнями города, буквально в нескольких километрах от небольшой речушки в одном из немногочисленных теремов над кружками ягодного сидра и домашнего хлебного пива в неловком молчании сидели два олицетворения древних городов. Каждому из них нечего было сказать, а если бы слова и вырвались, то это были бы только оскорбления и обвинения. Такое иногда бывает, когда два вечно враждующих человека объединились против общей проблемы, временно заключив мир. К сожалению, даже такое перемирие не приводит к полному миру и, когда проблема исчезает, снова наступает время вражды. — Я более чем уверен, что это твой Бург моё солнышко затащил невесть куда, — не выдержал Алексей такого молчания, чуть пристукнув стаканом с сидром. Напиток расплескался в стакане, но не вылился. — Да последил бы ты за своим! Сколько лет, а таскается за ещё не выросшим Сашенькой, — ответ Святогора не заставил себя ждать и в такой свойственной ему яркой и эмоциональной манере с брызгами от пива, стакан которого стукнулся о стол, полетел в смолянина. — От кого слышу! Дикарь дикарём! — тот даже не стал вытирать с себя капли напитка, диким взглядом зыркнув на новгородца, и продолжил вальяжно сидеть на дубовом стуле, откинувшись на удобно подогнутую спинку и поставив локоть на неё же. — Я дикарь? Я дикарь?! Сквернослов чёртов! Ещё своего чертёнка научил поди этому! — подобно змее, готовой наброситься на агрессора, прошипел шатен, на что Смоленск усмехнулся так, будто именно этой детской реакции он ждал и совсем не удивился. — А как же. Не я один заметил это, — Алексей решил, что надобно поиздеваться над его извечной проблемой, помимо Александра. Будет знать, как его дорогого Мишеньку чёртом обзывать, такое он никому не прощает, а над Новгородом поиздеваться — дело святое.- Тверь-то поэтому ушла от тебя? Не выдержала головной боли в виде дикаря с севера? Да и я понимаю её, — его тон перешёл на притворно-безразличный, а ногти стали таким интересным объектом для рассматривания. Зачем он это делал, видя как Святогор уже оторопел и не мог сказать ни слова? Какое-то внутреннее непреодолимое чувство мести нахлынуло на него, а превосходство переходило всё больше и больше к нему. Грех Алексею таким не воспользоваться. Пока есть момент, пока есть время ударить, стоит бить. Смоленск делал это не из чувства всеобъемлющей ненависти к новгородцу, хотя оно тоже присутствовало, не из смеха ради, а именно мести. Мести за то, что он решил «осквернить» его близкого человека.- Я слышал, как всё было. Даже цветов не подарил, не первый раз, хочется подметить, — ядовитая улыбка легла на его губы, — что бегаешь только за этим Бургом. Ему внимания больше, чем ей. Ха! Чего она ждала от тебя? Скажи мне, дорогой друг, — смолянин по невероятно мёртвому выражению лица собеседника понял, что следующие слова добьют его окончательно. — Неужели ты, говоривший, что нужно любить близких, помогать им и заботиться о них, не соблюл этого? — всё. Это был контрольный выстрел. Святогор молчал, словно если он что-то скажет, то в него выстрелят. Он хорошо понимал, что Алексей прав, что нарушил свои же слова, но… улыбка облегчения расцвела у него подобно цветку на солнечном свете. Его тонкие розоватые губы растянулись в смиренной улыбке, а глаза, повторяя за губами, чуть потухли и засверкали сильнее. — Спасибо, Алексей. Спасибо, что помог разобраться, — без всякого скрытого смысла прошептал он, а тот странно посмотрел на него."Сошёл с ума, скорее всего, этот старикашка. Я ему… такую правду сказал, а он… Понял ли он это по-другому, раз такое проворачивает? Смешон для такого возраста, смешон, но странный"— провертелось у смолянина в голове, пока новгородец с очаровательно-спокойной улыбкой смотрел на него.- Ночь сегодня ясная, согласись. — Ты мои слова решил проигнорировать, я не пойму? — блондин в глубоком недоумении смотрел на него.- Или перепил случаем? Ты вообще понимаешь, насколько это странно? — Когда на тебя давят, ты можешь только одно — улыбаться. Улыбка — самый надёжный щит. Вот даже сейчас она помогла мне сбить тебя с толку, а если б не улыбнулся, добил бы? — только сейчас Смольный заметил, насколько тяжело было Волхову держать улыбку. Надтреснутая, подобно весеннему льду, дрожащая, как осиновый лист, и в тоже время подобно спасательному кругу лежала у него на лице. Почему-то ему стало не по себе. — Волхов, у тебя там случаем не маразм? — Алексей выпрямился, отодвинул в сторону стакан с сидром и уставился на собеседника. У того сползла улыбка с лица. Тот не стал отвечать на вопрос, с глубокой тоской уставившись в окно, за которым завывал дикий ветер. Изредка в окно постукивали сухие ветки старой рябины, которую Волхов давно посадил рядом с теремом. В лучшие дни это дерево цвело вместе с ним, в худшие — плоды становились такими горькими, что даже дрозды не клевали их, а сейчас дерево лишь местами покрылось скудной листвой. Смолянин проследил за его взглядом и горько вздохнул. Он тоже знает это дерево. Кто-то же должен был Бурга таскать сюда, и каждый раз, когда он приходил сюда, дул сильный ветер и ягоды, целыми горстями падали на него. На этот раз этого не было.  И вот на смолянина налетела та же самая тоска, что и на новгородца. За сухими ветками было трудно не заметить сияющий город. Он и не думал, что когда-нибудь увидит из этого дома тёмную нависающую над ним тень города. Капли на стёклах замутняли силуэт, но тень со своими огнями было всё равно отчётливо видно. Алексей стал думать:" раньше я не видел его из-за листьев, а сейчас мне кажется, что меня поглотит что-то непонятно-чёрное. Почему мне больше грустно, чем страшно? Неужели это потому, что огни города не такие тёплые, как кажется сначала? Или то, что раньше мне не приходилось смотреть на этот… пейзаж? Город… такой тёмный и серый… и нет больше той ширмы, что скрывала его… Я понял. Вот что грустно…"