Одиночество на двоих

Смоленск, по доброй воле Святогора, остался ночевать у него. Когда он лёг на прохладную из-за открытого окна кровать, а свет в доме постепенно потух, Алексей задумался над тем, что произошло недавно. Над словами, сказанными им и его собеседником. Он несколько раз перевернулся с одного бока на другой, размышлял, смотрел на телефон. Телефон… — Мишенька… Даже не написал. Может, я снова сделал что-то не то? — блондин с нервирующим нетерпением искал хоть где-то весточку от его лучика. Обычно, даже если Смоленск так поздно писал или звонил москвичу, тот обязательно отвечал, или перезванивал, или писал, а сейчас ни того ни другого. Мужчина с тоской смотрел на тусклый экран телефона. Тот мигнул и потух словно отработавшая свой срок лампочка, издав при этом небольшой гудок, а Алексей всё продолжал смотреть в уже потухший экран. Ему стало слишком грустно. Он вспомнил последний разговор с Мишей, от чего ему захотелось выбросить телефон в окно и сломать всё вокругу. Гнетущее чувство печали и гнева забурлило в нём, а рука непроизвольно начала сжиматься в кулак. Алексей пришёл в себя лишь тогда, когда бедная техника издала печальный скрежет, и положил её на тумбочку, сразу же поворачиваясь на бок лицом к окну. Вид из окна этой комнаты открывался на мелкую речушку, на противоположном берегу от терема которого росла с потускневшей зеленью ива. Её длинные ветви колыхал сильный ветер, а воды быстрой речки каплями оседали на жёлто-зелёных листьях. Какое-то время листья сверкали беленькими огоньками из-за этого, чем Алексей невольно наслаждался, но когда луна скрылась за тёмными облаками, картина помрачнела, и Смольный вернулся в реальность. Он больше почему-то не мог видеть подаренный Москвой ему телефон. Та печаль и злость начинали возникать только при одном его виде, а сердце пропускало удар до невыносимой боли в груди.» Если он не отвечает на звонки, то у него появились дела поважнее, — начал он мысленное рассуждение, ложась на спину, и посмотрел на тёмный потолок, изредка мелькающий из-за светлячков за окном. — Но он мне обычно писал об этом. Посылал эти странные смэйлы или смайлы, как он их там называет, даже когда было также поздно, — его руки в раздражении сложились на груди поверх одеяла, и такойже вздох вылетел изо рта. — Снова с этим Бургом, вот готов положить руку на отсечение! Снова одурманил, и мой Мишенька забыл про меня!..» — Да не забыл он про меня! — вслух, будто не веря своим рассуждениям, проговорил блондин и сильнее прижал к себе мягкое одеяло. Форточка со стуком ударилась о стену, когда ветер подобно молнии резко дунул, потом сразу успокоившись. — Не забыл… Он всегда помнил обо мне… всегда…  Смольный повернул голову на шаги в коридоре и еле сдержал нервный смешок, поняв, что это Волхов бродит по дому. Вместо смешка он натянуто улыбнулся, не соотвествуя своему взгляду, и стоящий в затемнённом коридоре новгородец это понял, поэтому медленно встал в проходе, позволяя смолянину обнаружить себя, и пробормотал что-то вроде:» идём выпьем». Наутро, лениво потянувшись возле ещё спящего Александра, Михаил просмотрел все надоевшие сообщения от других и остановился на том, где было написано про звонок Смольного. Не то, что бы ему сильно хотелось звонить ему, внутреннее чувство близости и родства, которое он испытывал исключительно по отношению к Алексею, упорно подталкивало его к звонку. И из-за этого москвич по-доброму усмехнулся. — Надо позвонить. Мало ли что случилось, — после чего он набрал номер. Замешательство осело на его сонное лицо, когда на звонок не ответили. — Не ответил? Да ладно, серьёзно? Этого деда я знаю, может, не смог нажать нужную кнопку… Да! Так и есть! Точно, — Михаил снова набрал номер, но получил тотже результат. — Э-э-э, старик, давай без шуток. — С техникой уже говоришь, а не со мной? — зевнул Романов, безрезультатно ища рукой очки. — Да где ж они? — Смольный не берёт. Не понимаю, — Миша задумчиво уставился на экран, где мелькал контакт смолянина, и в раздумиях прикусил нижнюю губу, хмурясь светлыми бровями.  — Неужели беспокоишься? — всё-таки найдя злосчастные очки, Саша не без усмешки посмотрел на него, на что тот закатил глаза, издав сухое и отстранённое «ха-ха». — А если серьёзно, то есть идеи почему? Миша промолчал. Никогда прежде такого не было, Смольный обязательно отвечал на его звонки. И он сейчас не злился, как обычно делает, когда кто-то не отвечает на его звонки, а давно забытую растерянность. Растерянность, которую обычно чувствуют люди, получив в свой адрес личный вопрос, но в тоже время настолько лёгкий в ответе. Такую растерянность, которая присутствует у самодовольного человека, успехи которого никак не оценили. Именно такая сейчас растерянность была сейчас у Московского. Он просто нервно сжимал телефон и поднял уже проснувшийся взгляд на Питер, который мягко положил руку на его и ласковыми аккуратными движениями погладил её. — Я вижу, как ты волнуешься, — Романов трепетно глянул на него, словно если он посмотрит на него не так, то тот расплачется подобну дитю. — Давай я… — Я не волнуюсь, — молниеносно ответил москвич, чувствуя резко поднявшееся раздражение. Не любил он когда ему говорят подобное. Точнее, он не любил, когда Саша делал это так спокойно и с заботой. — Миша, я знаю тебя давно, и обмануть меня тебе всегда сложно, — голубоглазый медленными и плавными движениями очертил круг на его щеке носом, мурлыча. Москва попытался отодвинуть его лицо от себя, но, сдержав улыбку, взял его обеими ладонями за щёки. Они оба рассмеялись, когда напряжение и раздражение улетучились.- Ты мой ветер. Будь для меня западным зефиром, пока я буду наслаждаться тобой на берегу. — А с остальными? — Михаил зубасто улыбнулся, повалив питерца на диван. В глазах его засияло утреннее солнце как в чистейшей родниковой воде, золотистые волосы растрепались и всколяхнулись на ветру. — Торнадо, — шатен мягко обвил его шею руками, в предвкушении закрывая глаза. Миша смотрел на его мраморную кожу, проводя покрытыми шрамами пальцами по ней в области шеи, и улыбнулся шире. Московский вспомнил свои слова и утвердительно кивнул себе, подметив их верность. Про звонки он благополучно забыл, смотря на другого дорогого ему человека в его руках. Да даже если бы и вспомнил, то махнул бы рукой на это. Постепенно, изо дня в день время разговор между ним и Смоленском уменьшалось, а в некоторые дни вообще не присутствовало, что когда-то было такой редкостью, что ссоры с Александром тогда по количеству обгоняли их. Сейчас же всё поменялось, по мнению Михаила, в лучшую сторону. Не было жалоб на нахождение рядом с Петербургом, излишней заботы, контроля, тупых вопросов по пользованию новыми технологиями и тому подобного. Зато ситуация с Сашей улучшилась. Миша не жалел об этом, всё-таки личную жизнь он ценил больше. В отличие от Александра. Несмотря на всё, он старался не забывать про того, кто защищал его всю жизнь. Святогор был неотрывной частью его жизни, хоть иногда перегибал палку в некоторых моментах. С ним у питерца были только хорошие воспоминания, но, к сожаление, хотел этого Москва или нет, он заставил Романова делать тяжелейший выбор в его жизни. Видеть, как его собственными руками может быть отрезана та нить, связывающая его и Волхова, их историю, их общие воспоминания, переживания, радости было больнее  чем обжигаться огнём. Боль при размышлениях об этом давила на Александра, но он считал долгом не забывать об этом. Иначе он станет тем, кем давно боялся стать.