Одиночество на двоих

Алексей проворчал себе что-то под нос, когда на столе рядом назойливо зазвонил телефон, и стал без особого энтузиазма сонно стучать по столу, с каждой секундой всё больше и больше раздражаясь. Мало того, что ему слепило глаза утреннее солнце, так ещё и телефон, на котором он забыл выключить звук, мешал ему спать. В итоге смолянин скинул неряшливым движением телефон со стола. Холодный утренний ветерок подул в окно, и Смольный, не переносивший любого холода с утра пораньше, прижался к тёплой массе рядом. Он довольно улыбнулся алыми губами мягкой теплоте рядом, чувствуя полное умиротворение. Небольшой лесок, огораживающий терем от серого города, дарил в эту тихую комнату щебет птиц. Редкие ветки рябины частично закрывали от солнца, а мягкий ветерок снова легонько дунул в окно, привнося в комнату холод. Мягкое одеяло укрывало плечи Смоленска, а его голова лежала на чём-то широком и тёплом. И до того было превосходно, что мужчине не хотелось открывать глаза. Да и прижившаяся к его образу повязка лежала на столе и не давила на него своим существованием. Не то чтобы она мешала ему или была неудобна, просто без неё он чувствовал себя свободнее, а с ней словно за маской он прятал добрый и нежный характер. Сейчас Алексей наслаждался всей идиллией утра. С кем она сейчас — не важно, главное в такие редкие для него моменты насладиться ими от всей души и оставлять для них же место в своём разуме и сердце. Ему не хотелось прерывать это. — Я ему раз сто звонил, а он тут с твоим развлекается, — недовольно проворчал Михаил Александру, и Смольный сразу же распахнул глаза. Он не ожидал появления Миши, особенно сейчас.— Соизволил проснуться… Ай! — Миша, — Романов укоризненно глянул на него и добродушно улыбнулся Смоленску. Тот в свою очередь с прищуром посмотрел на него. «Если ты сейчас не отойдёшь от моего Мишеньки, я тебя порву, сожгу, а из твоих костей сделаю порошок» — говорил его взгляд, от чего у питерца по телу прошли неприятные мурашки. Московский это понял, поэтому быстро, но ненавязчиво загородил Питер. Он жёстко посмотрел в глаза смолянина. Голубые глаза предупредительно замелькали и потемнели подобно воде перед штормом, и в комнате наступила напряжённая тишина. В окно тихо стучала сухая ветка; ветер притих, а солнце зашло за тучи, из-за чего в комнате чуть потемнело. Все молчали. Даже довольно эмоциональный Новгород молчал, закусив губу и отведя взгляд куда-то в окно. Но больше всего было неуютно Алексею. Этот взгляд от близкого человека, наполненный злобой и защитной агрессией, пугал его. Он прекрасно помнил, что Москва использовал его во время войны, когда смолянин был в окружении, одной ногой в могиле, лёжа на холодной и мокрой земле, а Миша с автоматом в руках стоял перед ним, отстреливаясь от фашистов. Только сейчас врагом был Смольный. Ему не верилось в это. Неужели Смоленск, жизнью рисковавший ради Миши, стал для него врагом? Святогор не шевелился, боясь спугнуть и разозлить смолянина. Новгородец аккуратно переглянулся с Сашей, который по одному взгляду понял, что не только он был напряжён не хуже оголённого провода, по которому шёл ток. А напряжение Алексея… ему почему-то показалось, что он сейчас заплачет. Настолько он сейчас чувствовал ту мелкую дрожь тела его потенциального друга, что в глубине его разума мелькнула мысль пожалеть смолянина. Волхов не понимал, почему всё это происходит, почему именно у него, но знал точно, что рано или поздно роковой разговор должен был произойти между ними. Всё к этому давно шло. — Давайте выпьем чаю, — Саша решил не оставлять ситуацию так, отчётливо понимая к чему можёт всё свестись. Мало кому это понравилось бы. — Есть много каких угощений… — Да, идём, у меня много всего! Варенье, домашняя выпечка, бутерброды можно, — подхватил новгородец, но Миша продолжил сверлить взглядом Смоленска, как провинившегося ребёнка. — Идите, мы позже подойдём, — прошипел москвич, и Алексей инстинктивно сжал руку новгородца, ища защиты и поддержки. Впервые смолянин так сделал. Ему хотелось упасть перед единственным дорогим ему человеком и олицетворением на колени, навзрыд плакать, прося за не пойми что прощения, и молиться, что бы этот взгляд исчез. Он не мог выносить этого. Злобы никогда не было, когда Миша виделся с ним вживую, поэтому сейчас не злоба, а раскаяние читалось на всём Алексее. — Идите уже! Я хочу высказаться без посторонних и чужих ушей! Новгород оглянул всех раздражённым взглядом. Вынести хозяйничества у себя дома он точно не мог, и Александр, зная это, с досадой покачал головой. — Слушай сюда, эгоистичный недомерок, которому лишь бы сцену устроить, закрой свою паршивую пасть и уйди отсюда, — смолянин краем посеревших глаз посмотрел на него. — Ты тут не хозяин, свои хотелки убери куда подальше. — Не ввязывайся в это, дед. Это тебе не на лавочке где-то под окном поговорить. — Не ввязываться, говоришь? — послышался опасный хруст сжимающихся кулаков.— Как твой прогнивший политикой и эгоизмом мозг мог только выдать это? — Не боишься себе кости переломать, дедок? — Москва надменно прищурился, посмотрев на шатена.— Вижу, ума не прибавилось. Как был ходячей безмозглой силой, так и остался. — Молодец, что смог составить такие предложения из всего твоего словарного запаса. Надеюсь, мозги не поплыли. — Ах ты! — Москва зарычал, опасно сверкая глазами. Оскорбление к себе он потерпеть не мог, и хотел было вдолбить правила общения с ним в голову Святогора, как за его руку мягко, насколько это было влзможно, дёрнули.— Отстань! Дай я его проучу. — Ты уходишь, Миш. Ты ведёшь себя некультурно в чужом доме, и мне это не нравится, — Саша качнул головой.— Остынь, позвони мне, и я приеду. Не раньше. Московский хотел возразить, но если ему уже Александр говорит, что он перегнул палку, то и правда нужно было остановиться. Быстрым взглядом он осмотрел всех и, прошипев себе под нос, направился к выходу. Романов понял, что сейчас было, и прикусил губу, чувствуя навернувшиеся слёзы. Случился тот момент, которого он больше всего боялся. Он тоскливо посмотрел на Смоленска и Новгорода. Те также посмотрели на него. Они все трое понимали, что всё, чего они боялись, происходит сейчас. И Саша понял: последняя нить, связывающая их, начала рваться. — Я останусь. Останусь ненадолго. Не хочу вашей потери! — Романов снял очки, вытирая слёзы. Ему казалось, что если он уйдёт, он потеряет всё. Было страшно. Страшно словно сейчас стоящие перед ним люди умрут.— Мне страшно, Свят. — Мне тоже, Сашенька, мне тоже… Первый раз Алексей согласился, хоть и внутренне, с Петербургом. Ему тоже было страшно. Страшно от случившегося. Михаил больше не будет с ним общаться. Смольный хотел плакать от одной мысли, что Московский больше не будет с ним общаться. Он почувствовал мягкое объятие и невольно прижался к тому, кто его обнимал. «Он больше… больше не будет говорить со мной. Я больше не нужен своей звёздочке… Я… я… смысл мне теперь жить?..»