Тоже мне, причуда на мою голову...

Было обычное утро, не предвещающее, так сказать, «беды». Солнце сквозь шторы пыталось пробираться в комнату, но ограничилось одними тонкими лучами, на свету которых было видно парение мелких пылинок. Бакуго мирно спит, видя очередной сон, в котором он – герой номер один, спасающий эту планету и вечно незабывающий подтрунивать над героем номер два – Мидорией Изуку. В очередной раз победив сотого злодея во сне, Кацуки медленно пробуждается, болезненно постанывая: всё тело ломит и горит до скатывания капелек пота со лба, горло будто раздерают наживую, а нос не воспринимает какие-либо запахи. – Блять, – хрипит блондин, моментально скривившись от боли в глотке. Кое-как Каччан решает откинуть идею проваляться весь день в кровати, ничего не предпринимая по лечению, авось «просплюсь, всё пройдёт», ведь этот наглый, вечно лезущий не в свои дела веснушчатый задротский нос точно быстро раскусит друга и начнёт бубнить свою лекцию о том, какой он безответственный и совершенно не заботится о своём здоровье. Не желая слушать натации и уже представив, как бы это было, Бакуго нехотя поднимается с кровати, хмуря брови до складочки между ними, откидывает одеяло куда подальше и, явно этого не ожидав, чуть ли не падает на пол, вовремя удержавшись за тумбочку. Пиздец... – комментирует мысленно свой проёб Кацуки. Тело всё ноет, начиная со спины и заканчивая всей длиной ног, поэтому парень, выйдя из комнаты, рукой опирается о стену. На сколько же жалким он сейчас выглядит наверное... А ещё хуже, появляться в таком виде перед Мидорией. Начнётся: «Каччан, что с тобой?», «Да ты весь горишь!», «Я вызываю скорую»... Ладно, со скорой помощью перебор. Невыносимо длинный коридор позади, страдалец спускается по ступенькам, время от времени крехтя и вздыхая. Ему открывается вид на гостиную, в которой на диване читает какую-то «бесполезную хуету», по мнению Бакуго, Мидория. Было понятно, что тот уже во всю бодрствует, хотя остался в пижамной голубой футболке и таких же пижамных шортах. Изуку, заметив друга, тут же заулыбался и отложил журнал, но от увиденного улыбка сменилась гримасой беспокойства и ужаса. – Доброе утро, Кач...чан... Что с тобой? – Мидория подбегает к слегка шатающемуся Бакуго и кладёт руку тому на плечо. – Какое оно, блять, доброе, задрот? Не видишь, что я подыхаю? – Кацуки грубо сбрасывает руку Изуку, хрепя пониженным голосом. Зеленоволосый обеспокоенно мелтешил вокруг блондина, пока он дрожащими руками наливал себе воду из полного графина. – Давай помогу. – Не на-адо, Де-еку, убери-и свои ру-уки, – максимально раздражённо, но максимально тихо из-за боли в горле прорычал Кацуки. От графина то он руки убрал, но затем, обеспокоенно поглядывая на друга, пока тот пытается пить воду, прислонил ладонь к пылающему лбу. Температура была чуть выше левой стороны Тодороки, но достаточно высокая для Бакуго. – Каччан, у тебя температура! Кацуки неловко сглотнул, сморщившись, а затем недовольно цыкнул. – Капец ты наблюдательный... – Тебе нужен постельный режим, иди лож... – Бакуго хватает пальцами одной руки Мидорию за щёки. – Ничего мне не надо, я ясно говорю? – парень убирает руку с лица Деку и плетётся мимо него к ступенькам, но дойдя до первой тут же оседает на колени. И если бы не «вовремя, сука» Мидория, Бакуго бы шибанулся головой о перила, но шрамированные руки быстро перехватили её. – Нет, Каччан, тебе нужно примиком в кровать. Ты себя вообще видел? У тебя температура, а с этим не шутят, знаешь ли, – всякие попытки Кацуки скинуть свою руку с плеча дожопыобеспокоенного Деку и откинуть его руку со своей талии, оказались, как назло, напрасны. Тело не слушалось из-за высокой температуры. Мидория понимал, насколько горячим стал Бакуго и как он помято выглядит, поэтому, оперев на себя его, пошёл провожать до комнаты. Сам ведь не дойдет, ушатается куда-нибудь. Всю дорогу по ступенькам и коридору Кацуки обматерил свою болезнь и до чёртиков обеспокоенного Изуку. Нет, не этого он хотел... Не этого... Какой же он будущий герой, если не может сам о себе позаботиться, вместо чего его прёт на себе болван Деку? Противное чувство самоунижения скребёт по горлу, однако веснушчатый друг и не думает отступать, продолжая выслушивать всё, что лапочет его больной подрывник. Комната достигнута! Бакуго уже во всю старается как можно скорее скинуть с себя эти заботливые родные руки и забыться в мягких подушках. Что, собственно, и делает. – Так, я принесу градусник и лекарства. Не вставай. – Т-с, чёртов Деку, хватит так печься обо мне, я тебе не младенец. И как, блять, интересно, я по-твоему встану? – наблюдал Кацуки за удаляющимся из комнаты Изуку. – Я ж тебя знаю, поэтому и говорю, – прокричал напоследок Мидория, окончательно скрывшись за дверью. Бакуго облегчённо выдохнул и прикрыл тяжёлые веки.

***

Вечер. Солнце уходит за горизонт, одаривая город последними лучами. Кацуки медленно открывает глаза в сопровождении подрагивающих ресниц. Всё ещё херово. Проводя усталым больным взглядом по комнате, он замечает за своим рабочим столом знакомую спину. – Чё ты тут забыл, придурок? – совсем тихо говорит Бакуго, но даже такой звук способны уловить уши Мидории. – О, Каччан, ты проснулся, – Изуку обернулся, а затем пересел на кровать где-то около бёдер больного. – Я спросил тебя... – А, я же не могу тебя оставить, ты же болеешь, вдруг чего-то захочется, а я буду в другой комнате, – В ответ на свой вопрос блондин лишь страдальчески застонал, запрокидывая голову назад и забавно сморщивая нос. – Свали, Деку, пожалуйста... – с надеждой и нескрываемой агрессией в глазах просит Кацуки. – Нет, Каччан, я не буду тебя слушать. Говори, что хочешь, но я тебя не оставлю, – но Мидория куда упрямее, когда дело касается своего друга. Друг в беде не бросит. – Я ж по-хорошему говорю, задрот, не вынуждай меня, – но не успел закончить свою угрожающую речь, как начал закашливаться. А ведь рука уже была готова к применению причуды... Не то, чтобы настоящим взрывом, но хотя бы парой искорок отогнать от себя этого прилипалу. – Каччан, – Мидория взял в свои ладони поднявшуюся руку Бакуго, – я понимаю, что ты не хочешь, тебе не нравится, когда о тебе беспокоятся, докучают и навязывают свою заботу, но мучать себя и страдать от болезни – не вариант. Я хочу, чтобы ты поскорее выздоровел и снова был тем Каччаном, неутомимым и буйным. Поэтому, пожалуйста, потерпи меня, пока не выкорабкаешься. Грудь защемило от искренности слов. Изуку слегка поник головой и не замечал, как всё это время поглаживал кисть Кацуки большими пальцами. Он продолжал смотреть на руки, не в силах поднять взгляд. Ты издеваешься надо мной, тупой задрот? Бакуго внимательно вглядывался в лицо Мидории: вечером веснушки не так сильно выделяются, а глаза-изумруды будто светятся, окутывая в свой плен любого, что посмотрит в них. Лёгкий румянец на бледных щеках был виден, и от этого передался и Каччану. Он устало и недовольно фыркнул, отворачиваясь к стене, но так и не отпуская руку друга. Может, он совсем и не против, чтобы о нём кто-то заботился? Может, он не против, чтобы о нём заботился Деку? На мгновение показалось, что эти препирания показушны, а глубоко в душе Кацуки мечтает, чтобы Изуку не отходил от него ни на шаг. Как можно отказать такому кудрявому чуду? Да, Кацуки не терпит, когда над ним вьются со своей заботой, но он не хотел ранить чувства своего единственного настоящего друга. Парень тяжело вздохнул. – Иди уже за своим градусником, – прохрипел на выдохе блондин. Глаза Мидории сразу засияли ярче солнца, а губы расплылись в теплой улыбке, от чего веснушки поползли вверх. С детской радостью, будто мама разрешила погулять на час позже, Изуку выбежал из комнаты чуть ли не в припрыжку. На такое поведение Бакуго рассмеялся, насколько позволяло больное горло, продолжая умиляться причудному другу.