Профессионал

Володя Он пропустил меня вперед. Спальня кардинально отличалась от гостиной. Мягкий серебристый свет галогеновых светильников в стенах наполняет бледно голубое пространство. Здесь прохладно, здесь много воздуха и света. Но свет не напрягает, а мое внимание привлекает кованое изголовье кровати. И еще – зеркала. В самых неожиданных ракурсах выхватывающие куски пространства. Стас прикрыл дверь и опустился в кресло, развернутое в центр комнаты. Налил еще вина – на низком столике стояла пара бутылок, бокалы рядом с горой каких-то фруктов, - и оценивающе посмотрел на меня, растерянно стоящего посреди комнаты. - Раздевайся. Господи, да! Я так хочу раздеться перед ним, что у меня течет. Вот так раздеться – чтоб он смотрел на меня, как на вещь. Я вынимаю из пряжки ремень, выправляю из-за пояса рубашку, расстегиваю пуговицы и собираюсь ее снять, но он останавливает меня. - Сначала брюки. Я снимаю обувь, раскрываю ширинку и наклоняюсь, стаскивая брюки до щиколоток, переступаю через них и замираю, ожидая дальнейших указаний. - Хорошо. Открой плечи. Я распахиваю рубашку и чувствую холодок в надключичной впадине слева – это он смотрит на меня. Он любит меня сюда целовать. - Спускай трусики, детка… Блядь! Колени дрожат… Я спускаю боксеры чуть выше колен и меня захлестывает волна горячего возбуждающего стыда. Это просто апогей удовлетворения моего эксгибиционизма. Я стою перед ним полуголый, в спущенном белье и расхристанной рубашке, с колом стоящим тяжелым членом, пульсирующим от похоти. И он смотрит! Смотрит на меня, как на вещь! Он ловит меня взглядом, будто сетью. И я чувствую ее тончайшие нити – приятной щекоткой опутывающие все тело. Господи, как хорошо… - Снимай рубашку. Он просто мысли мои читает. Поведя плечами, я роняю рубашку на пол. Ему нравится. Мне тоже. Он будто щупает меня взглядом, я таю под ним, когда Стас снова приказывает: - Повернись. Я послушно поворачиваюсь, чуть выгнувшись в пояснице, чтобы он как следует разглядел мою задницу. И безжалостно упираюсь взглядом в зеркало. Господи, это – я?!. Ягодицы ноют, как мне хочется его прикосновений – уверенных, грубых, хозяйских. Но он только смотрит. - Сними их совсем, - голос его становится ниже, усиливается эта таинственная завораживающая хрипотца. У меня вырывается возбужденный вздох, когда я наклоняюсь, не сгибая колен, и окончательно избавляюсь от последнего оставшегося на мне предмета гардероба. Я слышу тихое удовлетворенное и восхищенное шипение за спиной. Стоять раком команды не было. Поэтому я расправляю плечи и жду. Он подходит сзади, обнимает меня за плечи, прижимая спиной к своей груди, целуя в шею. Я чувствую сквозь ткань его брюк, как мне в поясницу упирается твердый ствол. При других обстоятельствах я бы развернулся, встал на колени, расстегнул ему ширинку и отсосал бы так, что у нас обоих потемнело бы в глазах. Но сейчас я должен делать то, что он мне прикажет или позволит. Только это не мешает мне непроизвольно тереться о него бедрами, подставляя ему задницу. Он грубо сжимает ягодицу и тут же с оттягом шлепает по ней. - Какой нетерпеливый. Как же ты справляешься с таким темпераментом? Искушающим шепотом дышит он мне в шею. - Я… я прошу своего мужчину, чтобы он взял меня… - я откидываю голову ему на плечо, пока он рисует на моей груди какие-то невидимые магические знаки, доводя этими прикосновениями до предела. - А если этого мужчины нет рядом? - Тогда… я сам… Господи, как стыдно… Но я почему-то продолжаю ему исповедоваться. - Как именно сам? Да дрочу я на тебя, когда тебя нет рядом! Дрочу как одержимый. С этим желанием не может справится женщина, я пробовал… - Руками… Я пытаюсь угадать чего он хочет. Неужели заставить меня мастурбировать перед ним? Я бы с удовольствием… Но не мне решать. Он встает передо мной, берет мою правую ладонь в свою и касается ее губами. - Вот этими самыми руками… Ты должен стать терпеливее. - Я не могу. Я пробовал. Не могу…. - Ты использовал не все способы. Это можно исправить. В его руке звенят наручники, он прижимает ладонь к моей груди, и я чувствую холод металла. Жесткие кольца царапают болезненно сжавшийся от возбуждения сосок. Я не могу сдержать стон. - Ты должен будешь к ним привыкнуть, их полюбить… Он заходит мне за спину и браслеты необратимо смыкаются на моих запястьях. Меня будто током бьет - от этого звука, от этого ощущения полной беспомощности. Стас отступает в глубину комнаты, слышно, как он наливает вино. А я продолжаю стоять, повернувшись к нему голой задницей, со скованными за спиной руками, потому что он не позволял мне двигаться. - Обернись и подойди ближе. Снова в голосе сталь. Я подхожу ближе, так чтоб он мог коснуться меня. И он касается. Не поднимаясь из кресла, гладит мои бедра, кончиками пальцев трогает низ живота, дразнит между ног у самой промежности, сводя с ума, но не прикасается к члену. Я весь дрожу, хватая ртом воздух. - Чувствительный мальчик… Ну-ну, успокойся… Я еще не разрешал тебе кончать… Как?! Как, блядь, можно успокоиться, когда ты так дразнишь меня?! - Давай - ко мне… Одной интонации достаточно, чтобы четко понять, что это значит. И вот я уже стою на коленях перед ним. Он обливает меня взглядом, гладит по щеке. - До сих пор детка вела себя безупречно. Я поворачиваю голову и целую его запястье. - За это ей причитается еще один подарок… Стас берет со столика такую же коробочку из дубового массива, только шире предыдущей. В такой могло бы лежать что-то вроде колье, но не думаю, что колье аутентично обстоятельствам. Он ставит таинственную коробку себе на колени. - Бедный мальчик, ты же не можешь сам… Я напрягаю руки, чтобы лучше прочувствовать давление браслетов. Да, я сейчас сам мало что могу. Все мое внимание сосредоточено на маленьком серебряном замке. Пальцы Стаса как-то даже нежно касаются его, и он отпирается будто сам собой. Мой Бог поднимает крышку. Та же черная замша, тот же серебряный приглушенный холодный блеск. Только теперь это гибкий плетеный ошейник. С метровым поводком. Мне кажется, я сейчас упаду в обморок. Теперь Стас не спрашивает, нравится мне или нет. Его руки обвивают шею и где-то над седьмым позвонком защелкивается замок. Я вздрагиваю, и холодная цепь поводка, качнувшись, задевает сосок. Я просто не могу не застонать. - Тебе идет, - он кивает головой куда-то в сторону, я оборачиваюсь по направлению его взгляда и вижу свое отражение в одном из зеркал. Блядь, все-таки я нарцисс – сам от себя кончить готов. Но все это сделал со мной – он. И я глубоко благодарен ему за это. Очень глубоко… Под воздействием все того же возбуждающего стыда, я отворачиваюсь от зеркала и опускаю голову, не смея посмотреть на Стаса. - Что надо сказать папочке? - Спасибо. - Я дам тебе возможность выразить всю твою благодарность, - едва улыбается он, - но что же делать теперь, когда твой мужчина не прикасается к тебе и ты сам не можешь этого сделать? А ведь ты очень хочешь… - Да…. Очень… - я мог бы и не говорить, это и так более чем очевидно, - Я не знаю… - Ты должен найти решение. Он кормит меня с рук спелыми ягодами клубники. И я нахожу решение. Я целую его пальцы и каждую ягоду облизываю, прежде чем поймать губами. Кое-что я могу и со скованными руками. Я могу соблазнить. А способ удовлетворить себя я найду в процессе. - Допустим, - понимая, чего я добиваюсь, усмехается он и расстегивает ширинку. Вот он – член, который вызывает во мне желание преклониться перед ним и какой-то священный трепет, член, который я готов ублажать в режиме двадцать четыре на семь, член, единственный, который может унять мою бесконтрольную похоть, путем жесткого вторжения мне в рот или в задницу. Стас наматывает поводок на запястье и тянет меня ближе, свободный конец цепи ложится на его бедро. От одного этого зрелища можно кончить. Но он не позволял мне. Я принимаю положение, чуть расставив колени, смотрю ему в глаза, будто ища одобрения, и касаюсь головки его взведенного ствола языком. Я слышу его тихий хриплый вздох и чувствую, как пальцы сильнее сжимают цепь. Еще. Языком. Вокруг. Как он любит. Я опускаю веки. Я знаю, что он смотрит. Я вкладываю всю душу. Я выпускаю его только чтобы вылизать от основания до головки и, каждый раз, когда снова принимаю в рот, поднимаю глаза на своего хозяина. И каждый раз я принимаю все глубже. Меня это не просто заводит, меня это сводит с ума. Я не могу прикоснуться к себе, и мой мучитель тоже не собирается этого делать. Я не могу прикоснуться к себе, но я… могу прикоснуться собой… Не отрываясь от своего занятия, я перекидываю левое колено через его ногу, прижимаясь членом к лодыжке, притираясь яйцами. Боже мой, да! Его дыхание сбивается, но он не останавливает меня. Трение чувствительной кожи о грубую ткань еще больше распаляет. Правой рукой Стас перехватывает за ошейник, а левой направляет свой ствол прямо мне в горло. Я глотаю несколько раз, сдавленно застонав, продолжая тереться о его ногу, как течная самка. Мне мало. Я хочу глотать его семя, хочу подставить ему задницу, но все, что я могу, это только стискивать коленями его лодыжку, прижавшись намертво, чувствуя, как хозяйская рука тенет за ошейник, заставляя выпустить его ствол, чтобы унизительно сладко провести головкой по губам, как раз в тот момент, когда я уже содрогаюсь в совершенно животном оргазме, чтобы слышать мои стоны. Он заставляет меня запрокинуть голову и жадно целует в губы. Он и не собирался кончать во время этой сессии. Он хотел довести до безумия меня. И ему это удалось. Чувствуя, что я теряю силы, он придерживает меня под спину. Левая ладонь ложится между лопаток, правой рукой он не глядя отпирает замок наручников, перехватывает, упавшие с моих запястий браслеты и откидывается на спинку кресла, по ходу, так буднично, заправив член. Тогда я вижу свидетельства своей страсти в виде капель спермы на его туфлях, (с брюк я все стер собственными яйцами). - Какая оплошность, - чуть прищурившись он смотрит на меня, и я уже знаю, чем буду занят ближайшие несколько минут, - Это нужно убрать. Наверное, я действительно сошел с ума, если делаю это… Но я это делаю! Делаю, блядь, языком! Выгнув спину и расставив колени, зная, что позади меня и чуть справа еще одно зеркало, в котором видно все мои прелести, как на ладони… На ладони… Рука сама тянется к члену, но Стас меня останавливает, дернув на себя, - о, Господи! – поводок… - Я не позволял тебе. Я как завороженный смотрю на серебристую цепь, тянущуюся от моей шеи к его руке, и мне кажется, я в жизни не видел ничего более органичного. Я подаюсь вперед и припадаю, - да, блядь! – именно – припадаю, к его руке. Эта рука держит меня не только за поводок, она держит меня за яйца. И держит крепко. Я зависим от него, как бывают зависимы от наркотиков. Я прикован к нему не только цепью. Но она очень кстати обвивает его запястье, и я целую, целую, целую ее. Чувствуя, как у меня снова встает. Стас размеренно перебирает браслеты свободной рукой, позволяя мне становиться прахом у его ног. Так продолжается пока меня не поглощает полностью звук. Звук металлического скольжения цепочки по браслетам, с точностью метронома, повторяющийся через равные промежутки времени, вводящий в какой-то эротический транс. Этот звук возбуждает меня еще больше. Я должен к ним привыкнуть? Я должен их полюбить? Уже… Я готов полюбить орудия пыток, если только они будут в твоих руках… Я поднимаю голову и смотрю Стасу в глаза. И вижу в них холодную сдерживаемую страсть и удовлетворение от безраздельной власти надо мной. Снисходительно, со скупой лаской он гладит меня по щеке, не снимая цепь с запястья. Я опускаю ресницы, а потом бросаю короткий взгляд на замершие в его ладони наручники. Он замечает это и едва улыбается. А потом бросает их на кровать, подается ко мне, и снимает ошейник. К чему бы это? Неужели все кончилось?.. - Мальчику пора в постель, - он говорит это с такой интонацией, что я понимаю – все только начинается.