Перевёрнутая страница

      Я вижу, как она стоит у окна. Сейчас раннее утро, и она всегда просыпается раньше меня, чтобы в тишине полюбоваться рассветом. Она обожает рассвет.       Я бесшумно поднимаюсь и смотрю на неё сзади. Нет. Никто из прошлых моих друзей не назвал бы её красивой. Элоиза очень худа, даже костлява, она часто бывает неряшлива. Её одежда не всегда опрятна, а сама она не всегда добра и приветлива. Она горда, своенравна. Я помню, как я видел её, когда она яростно спорила о морали с профессором философии. Я поразился тогда тому, как она отстаивает свою точку зрения, но просто прошёл мимо — она не привлекала меня, только её образ, образ девушки, которая не боится бросить вызов авторитетам.       Я рассказывал об этом образе Дэну, своему лучшему другу. Я говорил об отчаянности голоса «случайной прохожей», точнее, случайной студентки в кабинете философии. Я не помню, что конкретно она говорила, что-то о прошлом и будущем. Я помню, что прошлое не имело для неё никакого значения. Я говорил Дэну, что именно такими характерами так восхищались поэты раньше — сильными и непреклонными. А он, глотнув немного из стакана, ответил:       — Ну и что? Какая разница, что у неё за характер! Ты просто ничего не знаешь! Жаль, лицо её не удалось увидеть… Но по фигуре и так видно, что девчонка не очень. Тощая больно.       Я вздохнул.       — Как знаешь. Но характер имеет значение.       — Для тебя. Не лезь, куда не знаешь.       Я улыбнулся, вспоминая о том разговоре. Я давно не пересекался с Дэном, с тех самых пор, как мы выпустились. Но до этого я случайно познакомился с Элоизой.       Она снова осталась спорить с профессором. А у меня были к нему вопросы. Она вышла из аудитории, яростно бормоча что-то о доказательствах…       — Вот вы, вы согласны с Фрейдом? Что вы о нём вообще думаете?       — Эээ… Великий был психоаналитик, безусловно, я во многих вещах с ним согласен… Я так-то не знаю. Я не…       — Я и не рассчитывала. И вообще, почему я должна рассказывать всем подряд, почему я думаю так, а не иначе? Чтобы полностью раскрыть мою позицию, мне надо эссе страниц на сто написать, не меньше. А у меня полно других дел, кроме этого. Пошли они к чёрту.       Её одежда была очень формальной. Через пару секунд её лицо смягчилось, и она произнесла немного более благосклонно:       — Entschuldigung, ich war vielleicht zu verärgert… Простите, я недавно вернулась из Германии, у меня отец там… Словом, я извиняюсь. Желаю вам удачи во всём.       Я улыбнулся ещё шире. Самые приятные воспоминания того времени.       Я чихнул. Элоиза обернулась и, озабоченно наклонив голову, подошла ко мне, скрестив руки на груди.       — Ryan, du bist krank und ermüdet. Bitte erhole dich.       Ни на полтона от обычного спокойствия. Элоиза никогда не срывается, никогда не кричит, никогда не показывает свои эмоции. Я только пару раз слышал, как она рыдала в одиночестве. Но это было её делом. Я не вмешивался.       — Эээ… Я понимаю, да. Но я не могу ничего не делать.       Она мягко улыбнулась и обняла меня одной рукой.       — Послушай. У тебя есть очень много развлечений. Ты можешь позвонить друзьям, связаться с ними, ты так давно с ними не общался… Позаботься о себе. Ты заслужил отдыха.       — Спасибо. Я это всё очень ценю.       Я выдохнул и улыбнулся. Она была права.       Я смотрел из окна на то, как она идёт, как всё больше ускоряет шаг. Вскоре я потерял её из виду.       Она была такой сильной и умной. Её очень много где недолюбливали. Она так яростно спорила, приводила аргументы, говорила быстро, но никогда не срывалась на крик, даже если собеседник начинал оскорблять её. Она только ухмылялась и снова приводила аргументы. Её не слушали, она быстро уставала, а я видел, что она была в ярости. Но, когда я спрашивал, всё ли в порядке, она говорила, что ничего не случилось, и переводила тему. Она не говорила о своих чувствах. Что ж, значит, ей так удобнее. Ей так проще.       Ей часто завидовали, но ей было как будто бы всё равно. Она просто шла дальше. Я часто думал — неужели для неё это действительно ничего не значит? Многие бы сломались. Но не она. И этим я искренне восхищался.       Я считал её идеальной. А её слёзы… Она была прекрасной, когда плакала. И вовсе не жалкой.       Она восхитительна. Сейчас, пока я пишу это, она, наверное, возвращается домой, сюда. Я встречу её, я буду смотреть, как она пьёт чай, как греет себе суп, я буду смотреть и восхищаться тем, как грациозны все её движения, как красиво покачиваются её волосы, как задумчив её взгляд, как спокойно она рассказывает о трудностях, в которых многие бы растерялись. Я буду восхищаться её умом и тем, как она находит выход из безвыходных ситуаций.       Я слышу звук поворачивающихся ключей, я бегу туда, чтобы встретить её, чтобы обнять и спросить, как это было всегда:       — Как дела? Как жизнь? Я очень скучал по тебе.       — Неплохо. Я потратила несколько часов на этом тренинге по личной эффективности и из полезного узнала только о корейской системе тайм-менеджмента. Хочу попробовать, а то у меня бывают проблемы. А как ты? Всё было в порядке, да? Ничего не случилось?       — Нет, нет, всё прекрасно. И теперь, когда ты вернулась, стало ещё прекраснее.       — Ты говоришь так, будто мы не виделись сто лет.       — А разве это не так? Мне действительно показалось, что я ждал тебя целую вечность.       — Я понимаю, иногда действительно становится скучно. У тебя вроде есть много книг, да и у меня тоже немало. Если вдруг тебе снова придётся остаться, можешь взять и почитать.       — Хорошо, я так и сделаю.       Она мягко улыбнулась, достала чашку и налила себе чаю.       — Как раньше, да? — спросил я, улыбаясь. Она посмотрела в потолок и ничего не ответила.       — У тебя что-то случилось?       — Нет, просто ты напомнил… Нет, ничего.       Я даже не пытался ей возражать — я знал, что она меня переспорит. Если она захочет, она расскажет сама. Я просто не мог заставить её чувствовать себя плохо. Я не мог и не хотел.       — В любом случае, как ты себя чувствуешь? Уже лучше? — спросила она, спокойно, как всегда. И мне было приятно, что она — что хоть кто-то обо мне заботится и волнуется. Что кому-то — особенно ей — небезразлично моё самочувствие.       — Да, немного. Сейчас совсем хорошо. Спасибо, что заботишься обо мне.       — Да не за что. Но ты точно уверен, что всё в порядке? Может, мне купить что-нибудь?       — Нет, не надо, я не хочу тебя обременять. Со мной всё в порядке, поверь.       Она так часто нервничала. И я спрашивал себя: почему? Почему она так волнуется из-за каждой детали? Почему она никому не доверяет? Почему она никогда не рассказывает о своих чувствах? Что сделало её такой? Что?.. Почему?       Я часто думал о то, что самые слабые люди — самые счастливые. А сильных что-то заставило быть такими. Я хотел знать, что с ней случилось. Но она не говорила, и я не спрашивал — значит, она не хотела мне говорить, значит, ей неудобно, и я не должен лезть.       Она слишком много брала на себя. Психологическая практика, уроки обществознания маленьким детям, центр помощи подросткам и жертвам различных форм насилия, общественная деятельность… Она бы не отказалась ни от чего из этого списка. А я — я поэт, писатель. Она так много напрягалась, работала без устали… Она выматывала себя. И я боялся, что когда-нибудь она выгорит, у неё закончатся силы. Я меньше всего хотел этого. Но я боялся обидеть её, вызвать у неё неприятные чувства… Она устала. Я не должен был ещё больше выматывать её.       Я очень любил Элоизу. И не понимал тех, кто ненавидел её. Просто за то, что она существовала. За то, что она была такой яростной, сильной, умной. Я очень ценил её. И очень боялся когда-нибудь потерять.