Ночи напролёт

      Ничто в этом мире не проходит без следа.       Это единственное, что Данис выучил крепко-накрепко. Идёшь по снегу — остаются следы. Ругаешься с близким — ноет сердце. Думаешь только о мести — с рук не смывается кровь.       Уфа хвастается тем, что за всю историю он ни разу не проиграл, но молчит о цене — сотни бессонных ночах. Когда его лихорадило и знобило. Когда рвало до желчи от крови, пролитой им. Когда звенели в ушах крики и стоны.       Он — мужчина. Так положено.       Но рано или поздно даже самый страшный кошмар заканчивается, и Агидель продолжил жить, не впадая в ужас во снах. Вообще, никто не знал об этом, не догадывался. Данис жил один и страдал один.       Однако, в один день его затрясло опять. Как не вовремя. Ему пришлось быстро, пока ещё держит себя в руках, собирать по дому бутылки с водой, платки и пледы. Когда он кое-как ложится на диван, в глазах уже мутнеет. Слишком быстро, обычно он держится дольше.       Снова.       Снова жар и холод одновременно. Снова кровь на губах и во рту. Снова белена в глазах. Снова иглы внутри.       — Ты стал таким нежным.       Ему не хватило сил поднять взгляд, и кто-то поднял его голову холодными руками.       — Мне мерзко тебя касаться.       Ему наотмашь врезали по щеке, но разве могло это причинить ему хоть какую-то боль в нынешнем положении.       Перед ним стоял он сам. Век восемнадцатый, не позже. Весь окружён злостью и решительностью. Руки так и чешутся избить кого-либо.       — В кого ты превратился? — наигранно-спокойно спросил он, косясь в сторону окна. — Кем ты стал?       "Самим собой", — осталось на языке.       — Раньше ты бился, брал, страшал... А сейчас?       "Разве для того чтобы быть кем-то, нужно убивать?"       — Поёшь про брюллики, шут гороховый!       Тот загремел наградами, порвал одежду, сломал гитару. А Даниса больше заботил топот на лестнице.       — Уфа!       Ох, Ксюша, как ты умеешь выбирать момент.       Оренбург встала на пороге, явно не ожидав увидеть ещё одну столицу соседнего края. Даниса ненадолго посетили силы, и он сполз на пол, дабы хоть как-то защитить милую девчушку, застывшую с пакетам лекарств.       — Вот и муза пожаловала.       Он не успел ничего понять, как схватил Орьёву и со всех сил сжал её руки, потянув в свою сторону. Она упала внутрь объятий, и он обхватил женскую спину, заставив смотреть её в окно.       — Не трогай! — сказал он в ответ на усмешку.       — Тебе должно быть стыдно защищать русскую бабу.       — Тебе должно быть стыдно поднимать руку на женщину!       Тот резко стал серьёзнее. Укор ему не понравился.       Данис не мог толком держать Ксюшу, поэтому ту с лёгкостью подняли за волосы. Орьёва сжала губы, но в глазах защипали слёзы.       — Отпусти её, не она сделала меня такой!       — Ты так уверен в этом?       Что-то блеснуло у него в руке, и Уфа подался вперёд на дрожащих ногах.       — Значит, её смерть не станет для тебя ударом.       Ксюша вскрикнула и, зажав кровоточащий живот, упала перед застывшим Агиделем.       — Ксюшенька...       Он подполз к ней, но слишком поздно. Потухшие глаза смотрели сквозь неё, когда он в последний раз поцеловал её в лоб.       — Тебе правда грустно? Слабак.       Едкие замечания не долетели до адресата, и незнакомец подошёл ближе к паре.       — Не смей!       Он не успел помешать: серебряный кинжал прошёлся по шее. Современная столица упала на любимую, не отрывая взгляд от смешных веснушек.       Данис громко и часто дышит, сжимая простынь, что мокрая повязка от жара сползает на подушку. Но Ксюша продолжает осторожно поправлять её, и гладит город по голове, целуя в ямочки на щеках.       Она знает: Даниса снова мучают кошмары.