Дождь не может идти вечно

Время действия 2004 год Бывают такие дурацкие сны, когда вроде понимаешь, что спишь, а проснуться никак не можешь. Барахтаешься, барахтаешься в них, как в болотной жиже, охреневаешь от происходящего вокруг, прямо говоришь себе, что это не взаправду, но все равно никак не вынырнешь обратно в реальность. Андрею сейчас снилась как раз такая жуть. На подоконнике в его комнате сидел Шут. Страшный-престрашный. Грим на ухмыляющейся физиономии растрескался и местами отвалился. Краска на губах расплылась, превратив его в только что отведавшего кровушки вампира. А воротник с брыжами был почему-то черным, даже каким-то темно-бордовым, будто тоже пропитался кровью. Шут демонстративно покачивал ногой, затянутой в кожаный чулок, и разглядывал Андрея с любопытством. Андрей лежал на кровати, но почему-то не мог пошевелиться. Руки и ноги были как плети. Только голову получалось слегка повернуть в сторону. — Ну, привет тебе, Князь, — оскалившись, наконец произнес Шут. — Как рука? Не болит? Андрей посмотрел на свою загипсованную от пальцев до плеча руку, и в памяти всплыли урывками отдельные события двух последних дней. Андрей вспомнил поезд, сибирского шамана, как спьяну разбил стекло рукой, как из рваной раны хлынула кровь, как разоралась перепуганная проводница, как после суровый провинциальный Айболит заштопал его вполне сносно, хоть и отчитал потом как школьника. А ещё перед мысленным взором встал Миха. Его брезгливо перекошенное лицо, когда он обнаружил полуобморочного Андрея в тамбуре, и его же «не идёт тебе, не твоя тема» небрежно брошенное накануне в клубе. Почему-то именно эти два момента до сих пор не шли из головы, задевали больше всего. Протрезвев на утро в больничке, особенно после общения с мрачным врачом, Андрей четко осознал, что действительно мог остаться без руки. От Михи он ждал если не сопереживания, то хотя бы какого-то участия. Но Миха словно обозлился на него за то, что Андрей в кои-то веки перетянул внимание на себя. И выходка с проститутками и клубом тоже была показательная. Мол, вот, смотри, пока ты на койке загораешь с капельницей в обнимку, я тут в контру рублюсь и красивых сосок лапаю. — Ну, что ты так переживаешь, Князь? Ты прям не знал, какой твой дружок гандон. Шут склонил голову к плечу и мерзко хихикнул. — Ты кто? — спросил Андрей. Не то чтобы его удивило, что какой-то залетный монстр читает его мысли как раскрытую книгу — во сне и не такое бывает, в конце концов — но для разнообразия хотелось все-таки узнать, кто перед ним. — А вот это обидно, — вытянув губы куриной гузкой, сказал Шут. — Неужели не догадываешься? Столько лет рисовал, рисовал, и на тебе. Или ты портреты Горшочка-наркошочка писал? А, Князь? Признавайся, мне можно. — Я тебя не рисовал. Наш Шут добрый. — Ай, да ладно, — отмахнулся Шут. — Ты в головушке-то своей покопайся, может, вспомнишь, как оно изначально было. — Шут спрыгнул с подоконника, потянулся, разминая мышцы, подошёл к кровати Андрея. — Ну, что скажешь, Князь? На кого я похож? — На демона, — поморщился Андрей. Шут запрокинул голову, имитируя раскатистый хохот. — Ой ли? А может, ik ben ulen spiegel? — Шут подмигнул. — Я много интересного расскажу и покажу тебе, Князь. — Обойдусь как-нибудь, — Андрей закусил щеку изнутри в надежде, что боль поможет проснуться, но увы. Он по-прежнему лежал вроде бы в своей комнате на вроде бы своей кровати, только рядом ошивался Шут из ада и тело ощущалось как неродное. — Ты, Князь, совсем в нем растворился, — продолжал разглагольствовать Шут. — Да-да, я про Горшка. Не делай вид, что не понял. — Он сел на постель, Андрей хотел отодвинуться, но где там. — Ты даже слова его повторяешь. Вот это «наш Шут добрый» он же придумал, не ты, — пользуясь его беспомощностью, склонился ниже Шут. — Ты себя заставил даже музыку эту полюбить, потому что он её любит. Тебе ведь совсем другое нужно, Князь. Я же знаю тебя, как облупленного, милый. Он нежно провел рукой в перчатке по груди Андрея и облизнулся. На мгновение во рту мелькнули острые акульи зубы. Андрей отшатнулся бы от омерзения, если бы мог. — Я покажу тебе кое-что, мой друг, — голосом Ильича пообещал Шут. — Ха, заметил-таки. — Он погладил пальцами свою рисованную бородку-клинышек. — Герой, кстати, выбран неслучайно. Почитай на досуге его собрание сочинений. Я ж знаю, ты в своей шараге не читал. Ладно, что-то я отвлёкся. — Шут щёлкнул пальцами и комната перед глазами Андрея подернулась рябью. Исчезли стол со стулом у окна, пропала полка, висевшая на стене, шкаф с одеждой растворился в дымке. Зато, откуда ни возьмись, появилась кровать. Большая, настоящий траходром. А на кровати возник Миха. Да не один. Девушка, что лежала под ним, Андрею точно была незнакома. Он бы запомнил такую красавицу. Большие сочные сиськи, острые соски, призывно торчавшие вверх, бесконечные ноги, раскинутые в стороны. А как она стонала, просто заслушаешься. Миха нависал над ней, утробно рычал и ритмично двигал бедрами, толкаясь в ее наверняка текущую от возбуждения и мягкую вагину. Его грудь блестела от пота, волосы внизу живота и в паху завивались мокрыми упругими колечками. Девушка извивалась под ним, выгибалась навстречу. Миха довольно скалился, иногда трогал её соски, сдавливал пальцами, отчего девушка стонала ещё слаще, а её бедра начинали мелко дрожать. Андрей представлял, как в такие моменты сжимаются внутри вокруг Михиного члена её маленькие тиски, и его дергало, словно разрядом тока. — Нравится, Князь? — вкрадчиво шепнул Шут над ухом. — Ну смотри, смотри, это все, что тебе остаётся. Тебе же не привыкать, правда? Тут Шут тоже был прав. Из Андрея получился отменный наблюдатель. Безмолвный и непритязательный. Как с Анфисы началось, так до сих пор и тянулось. Только не Михины подружки приковывали к себе взгляд Андрея, а сам Миха. Вот и сейчас темноволосая красавица попадала в поле зрения лишь за компанию. А Андрей, не отрываясь, как загипнотизированный следил за Михой. В его глазах под тяжёлыми веками полыхал огонь, губы кривились в сытой усмешке. По темно-коричневым соскам хотелось провести языком. Андрей на несколько секунд зажмурился. Решил — это всего лишь сон, он должен прекратиться. А когда распахнул глаза вновь, никакой девушки на постели не было и в помине. Вместо неё под Михой лежал сам Андрей. Член в его заднице двигался плотно и горячо. Низ живота пульсировал жаром. Миха медленно входил до самого конца, замирал, с шумом выдыхал, а потом так же осторожно скользил назад. Внутри все тянуло и ныло, от каждого толчка прошибало горячим потом и в то же время колотило, словно в ознобе. У Михи над верхней губой скопилась испарина, Андрей мечтал попробовать её на вкус, а часто бьющаяся на виске жилка сводила его с ума. А когда Миха обхватил его член своей ручищей, сжал, ласково помял, потер головку, яйца скрутило оргазмом. — Князь! Грязный извращенец! — заорал над ухом Шут. — Ни на минуту тебя оставить нельзя. Он снова щёлкнул пальцами, и Андрея моментально выкинуло из видения. Он опять оказался на своей кровати совсем один. Ни Михи, ни девушки рядом не было. Даже никаких следов их присутствия не осталось. — Я тут ему, понимаешь ли, перспективы обрисовываю, — продолжал наигранно сокрушаться Шут. — А он везде свою гомосятину пихает. Тьфу на тебя! — Шут смачно сплюнул в сторону. — Будь у тебя хоть немного гордости, ты бы давно от него свалил. Какой резон делить группу с тем, кто тебя в грош не ставит. Не можешь настоять на своём, так уйди. Покажи, что у тебя тоже есть яйца. — Куда я, по-твоему, должен уйти? — не выдержал Андрей. Он понимал, что нельзя ввязываться в диалог. Но Шут так умело давил на самые больные мозоли, что у Андрея не оставалось выбора. — А это ты должен сам решить, Князь, — многозначительно подвигал бровями Шут. — Я пока только познакомиться пришел. И маленькое напутствие оставить, так сказать. Завтра, — строгим металлическим голосом произнес Шут, — возьми с собой в автобус девчонку. Что бы там не вякал твой Горшок, обязательно забери её с собой. Шут очень артистично подмигнул ему, завертелся вокруг своей оси волчком и был таков. Андрей резко открыл глаза в тот миг, когда в воздухе растаял последний обрывок черно-красного дымка. Сел на кровати, огляделся. Гостиничный номер был точно таким, каким он его запомнил накануне. Впрочем, во сне, если он ничего не спутал, они с Шутом развлекались в питерской квартире Андрея. Так что глупо искать следы нечисти здесь. Но какой же все-таки яркий приснился кошмар. Хотя и кошмаром его в полной мере назвать не получалось. Особенно ту часть, где Андрей трахался с Михой. В паху до сих пор фантомно тянуло возбуждением, когда он вспоминал особенно порнографические моменты. Что за?! Андрей мотнул головой, сбрасывая наваждение. Потер простреливший болью лоб. С соседней кровати доносился знакомый звучный храп. Миха спал, повернувшись к Андрею спиной и укрывшись одеялом едва ли не с головой. Кто бы мог подумать. Пришел-таки ночевать сюда, не остался с ночными феями в клубе. Странно, что Андрей пропустил его возвращение. Наверное, в крови ещё дофига всего бродило после наркоза с обезболом, вот он и отрубился без задних ног. Обычно Миха не умел быть тихим. Если он приходил среди ночи, то обязательно что-то ронял, чем-то гремел, обо все спотыкался и ругался при этом. Не проснуться от такого шума не было шансов. Но эта ночь, видимо, стала исключением. Андрей еще раз окинул взглядом тёмный силуэт, невольно улыбнулся. Вопреки всему он радовался, что Миха все-таки пришел ночевать сюда, а не остался в клубе. Да, Андрей был обижен на него за то, что Миха не поехал с ним в больницу, а потом даже не навестил. Злился за несправедливые обвинения и отвратительную стычку в клубе. Но в том, что Миха сейчас был рядом, виделась какая-то робкая надежда на мир. Андрей посмотрел на часы. Полшестого. Рань какая. Выезд у них был намечен на десять утра. Он улегся обратно, аккуратно устроил забинтованную руку поверх одеяла и решил ещё немного поспать. Главное, чтобы дурацкий Шут опять не приснился. Андрей не помнил, чтобы раньше сны были такими реалистичными и так детально запоминались. Это необъяснимо тяготило. Город покидали почти в молчании. Миха с похмелья был угрюмым и неразговорчивым. Андрей после всех приключений тоже не горел желанием по-новой выяснять отношения. Пока складывали сумки, в голове навязчиво крутилось: может, Шут из сна был прав? Их общее время вышло. Пора каждому идти своим путем. Андрей украдкой покосился на Миху. С досадой вспомнил их спор в поезде. Почти издевательское Михино «давай пацанов спросим, вынесем спорные вопросы на голосование». Как будто эта показуха могла бы что-то изменить. Нет, подумал Андрей, компромисс для них вряд ли возможен. Да и нужен ли он? Не проще обрубить концы, и начать все заново? Андрей чувствовал, что ему хватит сил уйти. Да, как творческая единица они с Михой перестанут существовать, но, возможно, сохранят человеческие отношения. Или хотя бы не возненавидят друг друга. Ещё год назад такие мысли даже не закрадывались в голову. А сейчас настолько прочно обосновались в ней, что, вон, уже и подсознание кульбиты в виде бредовых снов выдавало. Но разве Андрей мог так поступить с Михой? Мог ли он уйти из группы после не слишком удачного в коммерческом плане Бунта? Уйти хотя бы для того, чтобы делать то, что нравится, без оглядки на чужое мнение. Мог. И ушёл бы, наверное. Только всегда оставалось пресловутое «что, если». Что, если Миха все же уступит ему? Что тогда? Снова вперед и с песней? Андрей сам не знал. Столько всего накопилось между ними. И плохого, и хорошего. Но плохое сейчас особенно настойчиво лезло из всех щелей. Иногда казалось, они настолько отдалились друг от друга, что не осталось между ними ничего общего, только склоки и разногласия. Андрей опасался, что чем дальше, тем все будет только хуже. Не все можно спасти и исправить. Но почти все можно растоптать и уничтожить. Толпа фанатов окружила их прямо в гостиничном холле. Андрей кое-как черканул несколько автографов на обложках дисков, уже собрался двигать дальше к ожидавшему их автобусу, как вдруг углядел среди галдящих людей девчонку из поезда. Агату. Она сжимала в руках фотик и смотрела прямо на Андрея. Серьёзно, без намека на улыбку. В глазах горел огонёк надежды. «Возьми её с собой. Не пожалеешь», — раздался над ухом вкрадчивый шёпот. Андрей дернулся, обернулся. Никого рядом не было. Пацаны уже садились в автобус. Миха подписывал последний плакат, подпирая спиной тяжелую входную дверь. Колпачок заимствованного маркера он сунул в рот на манер кубинской сигары. Получилось смешно. Андрей снова посмотрел на Агату, кивнул, как бы приветствуя. Она наконец оттаяла и улыбнулась. Андрей уже собрался, шагнуть к ней, поцеловать на глазах у всех и действительно позвать с собой — а вдруг, и правда, судьба — как Михин резкий окрик испортил весь момент. — Князь, ну, е-мае! Давай закругляйся. Он сунул плакат в руки тощему подростку в бандане, отлепился от двери и в два шага преодолел расстояние между ними. Андрей глазом моргнуть не успел, как Миха ухватил его за локоть и резко дернул на себя. Хорошо, в здоровую руку вцепился. — Ехать пора. Чего ты тут тормознул? Он с такой силой сжал пальцы, что Андрей поморщился. — Ага, сейчас. — Да че ты, Андрюха? Пошли уже, — Миха впился пальцами аж до боли. Словно боялся, что Андрей сбежит. «Возьми с собой девчонку», — как приказ позвучало в голове. «Да пошёл ты», — мысленно огрызнулся Андрей. Одному все время уступи, теперь ещё второй нарисовался. Ладно Миха, он хотя бы зло известное. А тут вообще голос какой-то. Ну, нафиг. Андрей позволил Михе утянуть себя в автобус. Только садиться рядом с ним не стал. Прошёл в самый хвост. Там никого не было, пацаны как всегда расположились в серединке. Андрей устроился у окна, прислонился виском к прохладному стеклу. На улице фанаты скандировали «Король и Шут», иногда переходя на неразборчивый галдеж. Но вместо гордости и удовлетворения, Андрей чувствовал лишь смертельную усталость. Вот и завершился этот тур. Почти полгода выпали из жизни, а он и глазом моргнуть не успел. Шрамы на руке теперь будут как напоминание. Кому он что доказал своей выходкой? Миха вообще ничего не понял. Только вывернул всю ситуацию наизнанку, да ещё психанул, как ребёнок, у которого забрали любимую игрушку. Реально тупо вышло. Как будто Миха всерьёз переживал только за то, чтобы никто не переплюнул его по ебанутости. Сказать по правде, Андрея в конец ушатали эти качели. То вроде все нормально, и даже можно продуктивно работать. А то вдруг вылезает какая-нибудь шняга, и на Ершалаим снова опускается тьма. Город давно закончился, за окном автобуса теперь тянулись жидкие посадки. Желтые тонкие берёзки роняли водопады листьев от каждого порыва ветра. Опустевшие поля чернели рыхлой, перепаханной землёй. А небо было таким ярко-синим и близким, что почти цеплялось за верхушки деревьев. Осень неотвратимо вступала в свои права. Андрей снова думал о том, что надо что-то менять. Материала, забракованного Михой и остальными, хватило бы уже на полноценный сольник. Некоторые вещи Андрею очень нравились. Он до последнего пытался их отстоять, но Миха упёрся бараном. «Блин, Андрюх, опять сопли какие-то. Давай переделаем, е-мае». И пофиг, что эти «сопли» могли стать новыми хитами. Неужели Миха не понимал, что душит на корню любую инициативу? Раньше было не так. Андрей ещё помнил, как Миха порой вцеплялся в какой-нибудь текст и сходу, не тактами даже — целыми фразами начинал придумывать под него музыку. Конечно, они довольно часто что-то меняли, переписывали и даже не по одному разу, но сам процесс всегда приносил кайф. А сейчас Андрей все чаще испытывал лишь раздражение. Может, не в Михе тогда проблема, а в нем самом? — Как ты это делаешь? — Ренегат поправил очки на носу и с неудовольствием посмотрел на Шуру. Они играли в карманные шахматы, устроив доску прямо на чьем-то чемодане. Ренегат на полном серьёзе переживал за каждую партию, а Шура, кажется, больше дурачился. Андрей наблюдал за ними от скуки и мысленно болел за Шуру. — Что за комбинация? Нет, не последняя. Та, что была за два хода? — не унимался Ренегат. Шура хитро прищурился, взял коня и собрался что-то объяснить Ренегату, но автобус тряхнуло на очередной кочке, и доска с фигурами перевернулась, не спасли даже магнитики. Ренегат разочарованно поджал губы. Шура присел на корты, начал собирать рассыпавшиеся фигуры. Белый слон, задорно кувыркаясь, укатился к задним сидениям. Андрей привстал со своего места. Наклонился и поднял маленькую фигурку. А когда выпрямился, увидел, что по проходу к нему навстречу идет Миха и держит в руках две банки Балтики. Стоило их взглядам пересечься, и Миха расплылся в довольной улыбке. Андрей же, наоборот, едва сдержался, чтобы не отвернуться. Он быстро отдал Шуре потерянного слона, замешкался на пару секунд, решая, куда сесть — ближе к окну или к проходу, но этого оказалось достаточно, чтобы Миха подошел вплотную. — Андрюх, е-мае, ты че в самый хвост забился? — Он аккуратно, явно стараясь не задеть раненую руку Андрея, оттеснил его к окну, а сам устроился на соседнем сидении, заблокировав все пути к отступлению. — Поспать собирался, — почти честно ответил Андрей. Не говорить же, в самом деле, что просто не хотел садиться рядом с ним. - М-м-м, — отхлебнув пива, кивнул Миха и протянул Андрею другую банку. — Будешь? Пива очень хотелось. Особенно, глядя на то, как Миха со вкусом присасывается к горлышку. Но воспоминания об операционной были еще слишком свежи. Да и обездвиженная рука при всем желании не давала забыться и расслабиться как раньше. — Не, мне пока нельзя. — Андрей легко прикоснулся к гипсу. Миха сглотнул, едва заметно закусил нижнюю губу. — Андрюх, я, это, — он шумно вздохнул, поерзал на сидении, пристроил закрытую банку в подстаканник, а потом неловко закончил: — Не прав я, короче, был. Понимаешь, да? Андрей не стерпел, хмыкнул: — Да, понимаю. Еще бы он не понимал. Тысячу раз подобное проходили. Из Михиных покаяний разной степени искренности набралась бы уже целая книга. Впрочем, Андрей не мог, не умел долго на него злиться. Он вообще не любил копить обиды. Какой в этом прок? Миха тоже был отходчивым. Во время ссоры он вспыхивал как спичка, но так же быстро прогорал. По крайней мере, Андрей не помнил, чтобы они надолго разбредались по углам и избегали друг друга неделями даже в далёкой юности. Так было раньше. А сейчас неловкие Михины извинения скорее раздражали. Андрей слышал их так часто, что в итоге слова потеряли всякий смысл. «Прости, Андрюх. Я завяжу. Железно. Говорю тебе», — после сорванного концерта в Омске. «Блин, да не собирался я. Анфиса для себя бадяжила, я остатками втерся. Ну и вот. Прости, ладно», — после того, как они с пацанами три часа прождали его на репточке. «Андрюх, да е-мае, я не специально. Эта дура должна про музыку спрашивать, а не про «хмурого». Музыкальная обозревательница хренова», — после провального интервью. И из последнего: «Ты че обиделся, Андрюх? Да хватит тебе. Че кислый такой?» — после того, как прямым текстом объявил, что группе от Андрея только тексты нужны. Может, извинения и потеряли смысл, а вот упреки, напротив, стали восприниматься особенно болезненно и остро. Откуда это взялось? Почему? Кто его знает. Говорят, у всего есть предел прочности. По всему выходило, что свой предел Андрей, уже перешёл. — Я в клубе тогда лишнего наговорил, — не замечая его настроения, продолжал Миха. — Да и в поезде тоже не надо было. — Он махнул рукой от досады. Поморщился. — Просто ты так сочинял складно для той девочки. Понимаешь, да? Что я прям не удержался, блин. Окно ещё это потом. Рука твоя. Короче, хреново вышло. Хватит, хотел сказать Андрей. Остановись. Что ты несешь? Ты извиниться хочешь или оправдаться за кретинское поведение? Он буравил взглядом спинку кресла перед собой и уговаривал себя не подливать масла в огонь. — Андрюх, ну, че ты молчишь? — Миха пихнул его плечом в плечо. — Скажи, что я мудак. Что повел себя как гандон. Что опять проебался. Хоть что-нибудь скажи, а. Андрей все-таки не удержался: резко повернул голову, уставился ему в лицо. Миха почти незаметно хмурился и настороженно смотрел исподлобья. Веки у него были чуть припухшие, на белках глаз проступала тонкая сеть сосудов, а сами глаза казались чёрными, как ночь, и Андрей — да что ж такое — не мог от них оторваться и от Михи тоже никак отгородиться не мог. От осознания этого простого факта внутри ныло — болезненно и горько. — Зачем мне говорить, если ты сам все знаешь, — наконец выдавил из себя Андрей. Язык еле ворочался, рот словно забили разбухшей мокрой ватой. Миха неловко скривился, типа, улыбнулся. — Я — знаю, ты — знаешь. Но то внутри, в башке, ну, это самое, — он прищурил один глаз, покачал головой, как болванчик. — А когда вслух говоришь совсем другое. Легче же становится. Отчасти Андрей признавал его правоту. В таком подходе определённо было что-то здравое. Пожалуй, стоило попробовать. — Ладно, Мих, — максимально спокойно сказал Андрей. — Ты — мудила. Я чуть не сдох от потери крови, а тебе было насрать. Доволен? — Мне было не насрать. — тут же возразил Миха. — Просто я, это, — Он осекся, глубоко вздохнул, почесал кончик носа — дурацкая привычка, Андрей знал, что он так делает, когда волнуется — потом все-таки закончил: — не умею так как ты. Типа, по-правильному все делать. Вот. Он снова замолчал, было видно, что разговор даётся ему с трудом. Реплики громоздились друг на друга, как пластмассовые ящики в переулке за винником, кренились, покачивались. Одно неверное слово — и хлипкая башня разлетится в тартарары. — Короче, Андрюх, забей, — не стал испытывать судьбу Миха. — Пойду я. Все равно херня какая-то получается. Он резко подорвался с сидения, пустая банка жалобно затрещала в стиснутом кулаке. Но Андрей не дал ему уйти. Поймал за рукав куртки, удержал. Хотел подколоть, зацепить побольнее: «Да, Мих, нормальные извинения — не твоя тема», но вместо этого сказал: — Проехали. Я тебя понял. Давай пока стопорнемся. Явно не ожидавший такого поворота Миха завис. Недоверчиво прищурился, уставился Андрею в лицо, будто рассчитывал увидеть там что-то, что поможет вскрыть подлый обман. Только никакого обмана не было. Просто на разборки уже не осталось сил. Худой мир выглядел заманчивее любой войны. — Падай, — потянул его назад Андрей. И Миха послушно уселся обратно. Спросил, наверное, для порядка: — Как сейчас рука? — Никак. Двигать нельзя, месяц в гипсе таскаться. Потом ещё на какие-то упражнения ходить. Или на процедуры. Я не понял, если честно. Дома разбираться буду. — Ясно. — Бесит, блин, что я даже пальцами пошевелить не могу, — продолжал Андрей. Рука, как ни странно, была самой безопасной темой. — Я у врача спрашиваю, как понять, что она работает. А он мне — поймёте, но месяц в гипсе и никаких выкрутасов. Прикинь? — Да, Андрюх, встрял ты, конечно, — усмехнулся Миха. Напряжение постепенно уходило, тучи рассеивались. — Переживу. Хотя в больничке стремно было. — Чего? — Глюки словил, — Андрей поморщился, воспоминания были не самыми приятными. — Че приглючилось? — Не поверишь — ты. У Михи от удивления брови поползли вверх, в глазах застыл вопрос. Только на этом им действительно стоило остановиться. Прямо сейчас. Дальше — шлагбаум. А еще дальше — минное поле, где каждый шаг может стать последним. Слово, фраза, детонация, взрыв, кровь и куски разорванной плоти. За окном проплывали серые крыши однотипных домиков, деревянные заборы, импровизированные клумбы из покрышек, тонкие газовые трубы, ярко-желтые, новенькие. Автобус тащился мимо этой пасторали на черепашьей скорости, осторожно лавируя между дорожными ямами. Андрей демонстративно зевнул, потер глаза, будто веки слипались. — Тоже спать хочу, пиздец, — быстро подхватил тему Миха. — Не против, если я тут, около тебя покемарю? — Спи. Андрей откинулся на спинку, устраиваясь удобнее. Миха сполз по сидению, вытянул ноги, скрестил руки на груди и, привалившись к нему, закрыл глаза. Не прошло и пяти минут, как его дыхание стало глубоким и ровным. Андрей в очередной раз позавидовал его способности засыпать в любых условия и обстоятельствах. У него самого так редко получалось. А сейчас тем более не выйдет. На душе скребли кошки, в висках противно стучало. Смутное беспокойство тревожным зверем ворочалось внутри. То, что он чувствовал, не получалось описать просто, в двух словах. Обида на Миху, что бы он там ни говорил, никуда не ушла. Сидела занозой глубоко под кожей. Дергала, свербила. И в то же время от его близости, от того, как тяжело давила на плечо его склоненная лохматая башка, от того, как он иногда шумно всхрапывал, накатывала такая нежность, которой Андрей никогда раньше не испытывал. Хотелось заправить за ухо упавшие Михе на лицо волосы, проследить пальцем изгиб бровей, коснуться сухих, обветренных губ. От дикого желания и безнадёги у Андрея в голове рвались петарды, и сердце то замирало, то снова пускалось галопом. Он сидел как чурбан на своём месте и боялся даже пошевелиться. До города оставалось пять часов пути.