Дождь не может идти вечно

— У вас точно талончик на десять? — недоверчиво щурилась на Андрея старушка с ортезом на запястье. — Смотрите сами. — Андрей сунул ей под нос бумажку из регистратуры. Старушка отодвинула его руку подальше, внимательно пригляделась к написанному и только после этого, поджав губы, кивнула. Андрей спрятал талончик в карман, отошел подальше от стульев, прислонился спиной к выкрашенной в бледно-розовый цвет стене. Сегодня у него был последний «магнит», и полуторамесячный больничный марафон наконец заканчивался. За это время он уже почти привык к бестактным вопросам, праздному любопытству и гнетущей атмосфере. Хотя поначалу больничная суматоха, бесконечные очереди и периодически вспыхивающие у разных кабинетов скандалы его несколько обескураживали. Вот где была настоящая анархия — в обычной городской поликлинике. До случая с рукой Андрей даже не предполагал, насколько все сложно и запущено в бесплатной медицине. К счастью, у хирурга Андрей наблюдался платно и по рекомендации. Но вот на физиопроцедуры пришлось записаться по месту жительства. Хорошо, что только на них. Очередь из костылей, аппаратов Илизарова, гипсов всех мастей, повязок и прочих атрибутов тяжёлых мучительных болезней он бы просто не вынес. Андрей каждый раз внутренне передергивался, когда проходил мимо хирургического отделения и видел всю эту толпу, штурмовавшую кабинеты. По мнению Сергея Ивановича, доцента с кафедры, руку Андрею заштопали на совесть. «Слушайте, ну, собрали прямо не хуже наших светил из сосудистой. Рефлексы, все как положено. Отличная работа. Зря провинцию ругают. Талантов везде хватает». Сергей Иванович улыбался, разглядывая предплечье Андрея, с энтузиазмом тыкал в кисть тонкой металлической палочкой и удовлетворенно кивал. Потом писал на листке направление на процедуры, но сперва обязательно отправлял на перевязку. Около его кабинета неизменно тусовались студенты в белых халатах и смешных чепчиках. Мальчишек среди них было мало, Андрей насчитал четырех. Зато девочек собралось не меньше десяти. Цветник, блин. Не то, что в их реставрационке, где девочек днем с огнем не сыщешь. Да хоть бы и сыщешь тебе-то что, грустно думал Андрей. Кроме Михи все равно никого не видел. Студенты у Сергея Ивановича были забавные. Андрея узнали в первый же день. Увидев его на кафедре у кабинета, мальчишки начали толкать друг друга локтями, кидать в его сторону любопытные взгляды и перешептываться. Но за автографом никто даже не сунулся. Для себя Андрей решил, что это издержки профессиональной этики: его загипсованную правую руку сложно было не заметить. Сергей Иванович хоть автографов тоже не просил, но про «Король и Шут» явно слышал. Андрей даже немного удивился, когда однажды он оторвался от заполнения каких-то бумажек, посмотрел на него с интересом и вдруг поинтересовался: «А ваш Дурак по утру все-таки поймал молнию или окончательно с ума сошел?» — глаза у него при этом смешливо блестели. «Поймал», — честно ответил Андрей. Сергей Иванович улыбнулся и кивнул, как будто сделал себе какую-то мысленную пометку. «А вы нас слушали?» — не удержался Андрей. Не то чтобы он не допускал такую возможность. Но допускать и получить прямое подтверждение — не одно и то же. «Вас это удивляет?» «Немного», — не стал юлить Андрей. «Напрасно, — Сергей Иванович снова занялся своими записями. Сказал как бы между делом: — Жена моя тоже вами интересовалась. Кое-кто из коллег. Студенты опять же». Андрей довольно улыбнулся. Вот тебе и группа для птушников. Их, вон, уже, оказывается, преподы в универах гоняют. Круто, че. Конечно, до сих были и те, кто при их упоминании показушно кривился. Бросал пренебрежительное «да это панки, что от них ожидать» или дико высокомерное «ни звука, ни смысла, группа двух хитов». Таким было пофиг на собранные стадионы, на главные дворцы спорта, плевать на ротацию в прайм-тайм и даже на идиотскую «Овацию». Борьба с ними напоминала бой с ветряными мельницами. Наверное, поэтому Миха этой темой не особо заморачивался. Имидж, амбиции, деньги в конце концов. Че об этом думать? И так сойдёт. Андрея такой подход не устраивал. Времена менялись, эпоха андеграунда уходила в прошлое, пренебрегать этим было глупо. Андрей нутром чуял, что на верном пути. Они уже практически стали народной группой. Осталось лишь закрепить успех. Только Миха вместо этого предпочитал тратить время на сомнительные эксперименты. Когда Андрей пытался это до него донести, Миха лишь отмахивался. Это раздражало. «Он просто завидует, — подсказывал внутренний голос с непривычным, но подозрительно знакомым выговором. — Завидует тебе, успеху твоего альбома, твоему таланту». Да ну, бред какой-то, — обрывал сам себя Андрей. Настоящая зависть, не та, которая — «эх, Андрюх, твои стихи лучше, в самом деле» — едва ли относилась к Михе. Не такой он был человек. Сорваться, наорать, расколотить что-нибудь, полезть в драку — это он только в путь. Но завидовать, смотреть на друга и вместо радости за его успех, испытывать лишь гнетущую черноту, нет, Миха так не умел. У него же все чувства на лице сразу отражались. Какая уж тут зависть. «А что на счёт тебя?» — не унимался голос. Андрей задумался. Почти сразу разозлился. Он-то тут причём? Это его песни выстрелили, что бы там Миха не говорил. Самому себе, что ли, он должен завидовать? Чтобы отвлечься от всякой чуши, Андрей тогда принялся разглядывать кабинет Сергея Ивановича. Чего здесь только не было. На столе, заваленном бумагами, стоял муляж человеческой головы в сагиттальном разрезе, в высоком шкафу за стеклом виднелись, закрепленные на планшетке разные хирургические инструменты. На полках громоздились учебники и атласы. На стенах висели разные пособия, плакаты всякие, таблицы. Взгляд невольно зацепился за странное название «Перелом по типу зелёной веточки». Андрей посмотрел на картинку, прочитал описание под ней и вдруг понял, что этот перелом с чудным названием идеально характеризует их с Михой отношения в последнее время. Всё уже сломано, но что-то мешает осколкам разойтись окончательно. Андрей еще раз взглянул на плакат и поймал себя на том, что опять мысленно вернулся к Михе, хотя тут это было совсем не к месту. — Закончили, — объявила медсестра, сняла с Андрея датчики-магнитики, протерла их спиртом. — Кажется, мы с вами все доделали? — Да, сегодня последний день, — согласился Андрей, опустил вниз рукав, уже по привычке сжал и разжал кулак несколько раз. — Спасибо. — Не болейте, — улыбнулась медсестра. — Буду стараться. На этот счет он не обманывал, говорил искренне. Развороченной руки хватило за глаза. Врач в Ангарске был прав: иногда, чтобы остановиться, нужно по-настоящему испугаться. С Андреем это сработало на сто процентов. Жаль, на Миху даже клинические смерти такого эффекта не произвели. Андрей многое отдал бы, чтобы его завязка перетекла в бесконечность. Но надежда на это была весьма призрачной. Когда кто-то очень долго и планомерно гробит себя, но умудряется балансировать на краю, страх за его жизнь на самом деле притупляется. Не исчезает полностью, вовсе нет. Превращается в бесконечную фоновую тревогу. С такой тревогой не станешь ходить за человеком по пятам, не будешь бить в набат при каждом подозрительном исчезновении, не помчишься в больничку, если внезапно захереет, потому что бывали у вас ситуации и похлеще, но и никогда не расслабишься полностью. Потому что эта обманчивая неуязвимость — до поры до времени. Потому что она вправду обманчива, и дерьмо ближе, чем кажется, как бы кто не хорохорился. Уходя из кабинета, Андрей оставил на столе у милой медсестры несколько купюр. Это было совсем не обязательно, но эта вежливая девочка ему нравилась. Хотелось как-то по-нормальному ее отблагодарить. На следующий день Андрей впервые за последние два месяца приехал на репточку. — Ого, кто к нам пожаловал! — радостно встретил его Шура. — Здорово, Андрюх. Ты как? — Привет, — Андрей пожал протянутую руку, снял куртку, закинул ее на вешалку-стойку. — Наконец-то без повязки, — обратил внимание на его руку Шура. — Писать-то можно теперь? — Можно. Все разрешили, — сказал Андрей с улыбкой и почти сразу добавил: — Но в разумных пределах. — О, Андрюха! — подошёл к ним Поручик. — Вот уж кого не ждали сегодня. — Он приобнял Андрея, приветствуя, похлопал по спине. — А кого ждали? — Мишу ждём, — ответил за него Ренегат. — На полчаса уже опаздывает. Ты, кстати, тоже опоздал. — И тебе привет, Саня, — заржал Андрей. — Не поверишь, как я соскучился. — Почему же, — поправив очки, сказал Ренегат. — Два месяца — приличный срок. Тут он, конечно, хватил лишнего. На репетициях Андрей действительно не был давно. Но с пацанами, с Михой созванивался регулярно. А последние недели, когда гипс сняли и разрешили потихоньку нагружать руку, даже вернулся к стихам и гитаре. — Тогда, может, без Михи пока начнём, — предложил Андрей. — Я тут на больняке время зря не терял, — он похлопал по сумке с тетрадями, — кое-что набросал. Глянем вместе? А я ваше потом посмотрю. Есть же материал. Миха говорил, что вы разбирали что-то. — Конечно, — с готовностью согласился Шура. — Давай показывай, не томи. Через час он же первым вынес вердикт. — Мне нравится, Андрюх. Есть с чем работать. Но тут, конечно, Михин взгляд нужен, — он задумчиво пожевал нижнюю губу. — Сам понимаешь, без него нет смысла что-то начинать. — Но без меня же вы как-то репетировали, — не удержался Андрей. — Да не особо получалось, — неожиданно встрял Яха. — С вами вообще трудно. То Ваньки нет, то Маньки нет. — Хорошее сравнение, молодец, Яша, — похвалил Ренегат. — Но Шура все-таки прав, Андрюх. Без Михи любая наша возня бессмысленна. Ты ж его знаешь, если ему что-то не понравится, всю душу вынет и ни за что не уступит. — А я-то наивно полагал, что у нас решения принимает коллектив, — добавив в голос саркастических нот, сказал Андрей. — Оно, конечно, так и есть, — неуверенно пробормотал Шура. — Но Саня прав, лучше Миху дождаться. Тебе самому с ним будет проще. Что именно проще — договориться, смириться, принять критику — Шура не сказал. А Андрей из принципа не стал уточнять. Он уже сто раз пожалел, что решил поделиться с пацанами своими наработками. Сложилось ощущение, что за время его отсутствия здесь воцарилась натуральная Михина монархия. Хотя и раньше такое иногда проскальзывало, просто Андрей не воспринимал это настолько остро. Сейчас же внутри все буквально кипело от возмущения. — А Миха сегодня придёт вообще? — больше для галочки спросил Андрей. — Кто ж его знает, — отозвался Шура. — Обещал. Он и позавчера обещал, но не пришёл. Андрей хмыкнул. Достал мобильник, прошелся до окна. Старый потертый паркет скрипнул под ногами. Поручик дал по тарелкам мелкую тревожную дробь. Андрей набрал Михин номер и приготовился ждать. Сквозь рассохшиеся деревянные рамы отчётливо долетал шум проспекта. Трубка монотонно гудела, абонент привычно игнорировал вызов. Андрей на этом не успокоился, позвонил на домашний. Впрочем, с тем же успехом. — Черти его слопали, что ли? — буркнул он с досадой нажал отбой. — Найдется, — беспечно отозвался Поручик. — Не сегодня, так завтра придет. — Ага. А не завтра, так через неделю, — закончил Ренегат. И улыбнулся так понимающе. У Андрея мелко задергалась мышца под левым глазом, безотчетно захотелось прижать ее пальцами. Лоб противно заломило, щеки загорелись. Ещё несколько минут назад он собирался тут задержаться. Чужие партии послушать, для себя, может, какие пометки сделать, но настроение в момент скатилось под плинтус. Знаем, плавали: что позволено Юпитеру, не позволено быку. — Ладно, пацаны, бывайте, — Андрей собрал свои записи, накинул куртку. — Как Миха объявится, так и встретимся. — Погоди, Андрюх, — встрепенулся Шура. — Не хочешь оставаться, тогда хоть Михины ноты посмотри. — Ну давай, — согласился Андрей. Работать над композициями все равно придётся. Дурная традиция, когда все доделывали и сдавали в последний момент, порядком достала. Со своей стороны Андрей планировал максимально уложиться в срок. Или послать всех заранее, если почувствует, что больше не тянет эту лямку. Второй вариант нравился ему все больше. Оставалось только окончательно договориться с самим собой. Когда Андрей вышел на улицу, на город уже сползли серые ноябрьские сумерки. Ветер стих, дождь прекратился. В воздухе повисла влажная плотная дымка. Особенно четко она выделялась вокруг горевшего над парадной фонаря. Слабый жёлтый свет не мог пройти сквозь неё и тоже будто застывал в пространстве. Андрей свернул в тёмное нутро арки-туннеля, прошлепал по лужам и двинул в сторону шумного проспекта. Вопреки здравому смыслу он собирался поехать к Михе. В другой раз, конечно, отмел бы такую идею, как в высшей степени абсурдную, но сегодня все шло наперекосяк. А началось еще с ночи, когда Андрею снова приснился очень странный сон. Он был в больнице, точнее, в кабинете Сергея Ивановича. Андрей сразу узнал его заваленный книгами и тетрадями стол с приткнувшимся на самом краю экраном компьютера. Знакомой головы на подставке только нигде не было, и плакаты на стенах висели как будто другие. Приглядевшись, Андрей увидел на одном своего лесника, на соседнем красовался его же вурдалак. За столом Сергея Ивановича сидел Шут. Стоило только взглянуть на белую от грима физиономию с густо подведенными глазами и рисованной острой бородкой, и Андрея прибило нехорошим дежавю. Вместо шапки с бубенчиками на голове у Шута возвышался огромный накрахмаленный белый колпак. Наверное, он должен был походить на медицинский, но упорно напоминал поварской. Под белым, небрежно накинутым на плечи халатом угадывался уже знакомый бордово-черный камзол. На носу у Шута громоздилось несуразное пенсне. В пальцах он крутил не ручку — перо и при этом внимательно слушал сидевшую напротив него на стуле женщину. — Выпишите мне лекарство, доктор, — просила женщина, стискивала в пальцах пузырёк из тёмного стекла и громко всхлипывала при этом. — Какое лекарство, солнце моё закатившееся? — с издевательской улыбкой спрашивал Шут. — Для сна, доктор. Я спать не могу. Не могу, понимаете. — Она особенно громко всхлипнула, закусила нижнюю губу, по её запавшим серым щекам потекли слезы. — Только глаза закрываю, и Витя мой передо мной стоит. — Просто стоит или что-то делает? — Кулаком грозит. Ругается. «Ух, су-у-ка», как при жизни говорил. — Что ж ты натворила, бедняжка, что он так в посмертие осерчал? — сочувствие в голосе Шута было насквозь притворным, но вдова этого словно не замечала. — Я не хотела, доктор, — всхлипывала она. — Вернее, я хотела как лучше. — А вышло как всегда. — Он же пил, доктор. Как скотина пил. Не просыхая. Извел меня всю, — с жаром воскликнула вдова. — Вот мне соседка, Галька, к бабке одной сходить посоветовала. Мол, бабка та все хвори душевные да пороки человечьи лечит. Ну я и пошла к ней. — И что же потом было? — Помер! — Вдова уронила пузырёк на колени, закрыла лицо руками, зарыдала в голос. — Как же ему не помереть, если ты ему в водку настойку чистотела вылила, — всплеснул руками Шут. — Вот поджелудочная и того. — Он театрально закряхтел, закатил глаза и вывалил язык. Андрей передернулся от отвращения. Все-таки Шут был на редкость уродлив. — Помер-то помер, — сквозь слезы, икания и сопли выдавил вдова, — а изводить меня не перестал. Каждую ночь приходит, доктор. Каждую. — Так это, голубушка, не он. Это совесть. — Но лекарство, лекарство-то выпишите, — сложив ладони в молитвенном жесте, заискивающе попросила вдова. Наверное, Андрей должен был испытывать неприязнь. Вдова горевала не только по безвременно ушедшему супругу, но, в первую очередь, по себе. Как сказал Шут, совесть, совесть не давала ей покоя. Но она так горько, отчаянно плакала, что в душе у Андрея находилась для нее только жалость. Когда плачут прилюдно, ждут сочувствия. Если жалость не нужна, на неё не напрашиваются. — Ей не нужна жалость, Князь, — резко повернулся к нему Шут. — Ей нужна волшебная таблетка, чтобы не чувствовать вину. Андрей не успел ничего ответить. Шут щёлкнул пальцами, и вдова застыла без движения в той позе, в которой сидела, будто они играли в «Море волнуется раз». — Кому-то пилюлю от проснувшейся совести подавай, — принялся рассуждать Шут. — Кому-то — бессмертие. Кто-то эликсир храбрости клянчит, — он прищурился и погрозил Андрею пальцем. — Но хоть бы кто, я серьёзно, хоть бы одна скотинка мозгов попросила. Их-то, известно, в магазине не купишь. — Ничего мне от тебя не надо, — нахмурился Андрей, тихо добавил: — Сгинь, нечистая. Шут расхохотался. Да так громко, что вибрации разошлись по всему кабинету. Грохнулись со стола книжки, зашелестели рисунки на стенах, пол под ногами начал шататься. Андрей едва не свалился, лишь чудом удержал равновесие, вцепившись в спинку удачно подвернувшегося кресла. Шут раздражённо махнул рукой, и вдова вместе со стулом, на котором она сидела, рассыпалась на песчинки. Не пойми откуда взявшийся порыв ветра унёс их прочь. — Это ты сейчас так говоришь, — глумливо пропел Шут. — Всем что-то нужно. Ты поразмышляй на досуге, может, придумаешь. — растянув губы в ухмылке, он продолжил буравить Андрея взглядом. — Но вообще, я тебе вот что скажу. Цепляться за того, кому на тебя совсем плевать, не просто унизительно, Князь. Пошло и дёшево. Может, тебе микстуру гордости выписать, а? Что скажешь? — Пошёл в жопу, — с чувством послал его Андрей. — Ой-ей-ей, — картинно прижал руки к губам и вытаращил глаза Шут. — Как грубо. Но в жопу ведь ты у нас мечтаешь сходить. К своему приятелю Горшку. Хм-м-м, — он снова оскалился, демонстрируя акульи зубы. — Но это гиблая затея. Понимаешь, да? — Шут отрывисто засмеялся, очевидно очень довольный собой. — Он тебе под хвост никогда не даст. Он же пидаров ненавидит. Или ты забыл? — Сгинь, — повторил Андрей. Сжал кулаки, ногти до боли впились в ладони. — Идиот. Я же помочь тебе хочу, — обиженно произнес Шут. — Можно сказать, нить Ариадны протягиваю. А ты кочевряжишься. Ладно, — снисхождение в его голосе было почти осязаемым, — пёс с тобой. С первого раза не понял, авось, во второй дойдёт. Пока с дружком своим не разбежишься, не будет тебе ни счастья, ни славы, ни покоя. Помяни моё слово. Он замолчал, наигранная веселость сползла с разукрашенной рожи, будто сорванная маска. Тяжёлый взгляд из-под чёрных век парализовал, пригвоздил к полу. Шут по-собачьи вздернул верхнюю губу, обнажая пики зубов, коротко рыкнул, сгруппировался и внезапно прыгнул на Андрея, как бешеный зверь. Над ухом раздалось характерное клацанье, щеку обдало горячим дыханием, перед глазами мелькнула раззявленная жуткая пасть. Андрей в ужасе зажмурился, отшатнулся, а в следующее мгновение очнулся в своей спальне на мокрой от пота подушке. Сердце заполошно колотилось в груди, под ложечкой противно подсасывало, руки дрожали. Он потрогал себя за лицо, огляделся. Отголоски кошмара медленно отступали под напором реальности. Андрей видел перед собой распахнутую дверцу шкафа, которую он так и не удосужился прикрыть, чуть левее — полку с компакт-дисками, сбоку — стул с горой одежды на спинке. В комнате было еще довольно темно, но молочно-белый свет из окна просачивался в зазор между шторами. Андрей сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, сел на постели, нашёл ногами тапки. Шут из сна маячил где-то на периферии сознания. Строго взирал из темноты черепной коробки, мерцал ярко-голубыми глазами, паскудно ухмылялся. Вот же привязался, раздраженно подумал Андрей. Мало того, что выспаться не дал, так ещё голову забил всякой херней. Унизительно, пошло, дешево. Можно подумать, Андрей без чужих подсказок не разберется. «Так разберись, сделай милость», — прозвучало будто со стороны. Андрей потер переносицу, тряхнул мутной башкой. Но прав ведь, холера сраная. Оттягивай не оттягивай, а встречаться с Михой придётся. И спорить про новые песни, и слушать опостылевшее «перепиши», и пытаться снова убедить, перетянуть его на свою сторону, потому что глупая надежда на лучшее до последнего теплится в груди. Мечтать он, конечно, мог о чем угодно. Даже о том, что Миха в тайне, пока никто не видит, поёт Куклу колдуна. Но события последних месяцев упорно намекали на паршивый финал в их истории. Как бы там не сложилось в итоге, на предстоящий день у Андрея были большие планы. Правда, ночной кошмар несколько сбил настрой. После него Андрей предсказуемо начал сомневаться, что все пройдёт так, как задумано. Как оказалось, не зря. Дурацкий сон пришёлся в руку. По всем фронтам вышел облом. Пацаны заартачились, Миха, который мог хоть что-то разрулить, куда-то пропал. Вместо того, что поехать домой, Андрей зачем-то назвал бомбиле его адрес. На что он рассчитывал? На нормальный разговор, на какую-то ясность? Ну, бред же, ну. Андрей точно чокнулся. Михи поди, и дома не было. На звонки он по-прежнему не отвечал. Может, дрых, может, валялся пьяным. Может, потерял телефон. Кого Андрей хотел найти в его квартире? Олю с Настеной? Они-то, конечно, помогут. Ага-ага. Надо было развернуть такси. Поехать к себе, посмотреть материалы, что дал Шура. Разобрать ноты, наиграть мелодию, попробовать наложить текст. Короче, заняться делом. Отбить Михе сообщение и успокоиться на этом. Просто подождать. Но Андрея вперед будто черти хворостинами гнали. Он смотрел в окно, но не видел за ним города, только черноту и жёлтую гирлянду уличных фонарей. — Привет, проходи, — сказала Оля, открыв дверь. Выглядела она удивлённой и немного расстроенной. — Привет, — поздоровался Андрей. — А Миха где? — Не знаю, — пожала плечами Оля, привычным жестом поправила волосы. Устало вздохнула, посмотрела Андрею прямо в глаза и с грустью призналась: — Мы расстались. Он ушёл две недели назад. Больше не появлялся. — В смысле? — опешил Андрей. — Как так, Оль? Ты зачем его выгнала? — В прямом. Вот так. Она отступила вглубь коридора, прислонилась спиной к стене, обняла себя руками. Отвела взгляд. — Мам, я мультики посмотрю? Можно, мам? — из зала высунулась Настена. Увидела Андрея, застеснялась, хитро улыбнулась и спряталась за дверь. — Смотри, — разрешила Оля. Снова повернулась к Андрею: — Я не знаю, где он. Может, к матери поехал. Может, ещё куда. Странно, что он тебе ничего не сказал. — Да мы не виделись уж месяц, — словно оправдываясь, сказал Андрей. — Пока руку лечил, на репы не ходил. Ольга скептически приподняла бровь. Не сказала, но наверняка подумала: друг ещё называется. Андрей и без её слов почувствовал себя гаже некуда. Чтобы как-то переключить внимание, спросил: — А ты точно решила, Оль? Вдруг вы ещё, это, помиритесь? — Андрей, — Оля запрокинула голову к потолку. Прикрыла глаза ладонью, поморщилась, будто собралась заплакать, но потом все же взяла себя в руки. — Я его не выгоняла. Слышишь меня, Андрей? Это он от меня ушёл. — Она нервно дернула плечом. — Не знаю, что там у вас в Сибири произошло, но он сам не свой приехал. — Пил? — перебил Андрей. — А когда он не пил? — хмыкнула Оля. — Пил, конечно. Сильнее, чем всегда, наверное. Не знаю. Я и так, и этак вокруг него, — она несколько раз сделала клоунский книксен. — А он меня будто даже не замечал. Потом вообще разъехаться предложил. Сказал, так лучше будет. — Что у нас произошло? — принялся рассуждать Андрей. — Вот руку я в поезде разрезал, в больничку попал. А Миха? Да все как обычно. Он не стал распространяться, что для Михи обычно. Оля не хуже него все знала. Просто ничего из этого не могло стать поводом для их расставания. Андрей вообще до сих пор не верил, не осознавал до конца ее слов. — Ладно, — более спокойно сказала Оля. — Неважно уже. Я поначалу пыталась с ним поговорить, — она невесело усмехнулась. — Спрашивала, что не так. Себя ругала. Думала, вдруг слишком давлю на него. Требую много. — Она вскинулась как ото сна — Я даже измениться была готова, если бы он сказал, что дело во мне. Но он ничего такого не сказал. Она снова замолчала, опустила взгляд в пол. Пора валить, — подумал Андрей. Разговор как-то незаметно свернул не туда. Не хватало еще начать копаться в чужом грязном белье. Он и так достаточно сильно погрузился в Михину жизнь. Давно пора было отделиться. — Когда он ушёл, — вновь заговорила Оля, — я сперва все ждала, что вот-вот вернется. Мы поскандалим, как обычно. Потом помиримся. Но он не вернулся. Не позвонил даже. Неделя прошла, и вдруг, представляешь, легче стало. Она закусила губу, пристально посмотрела на Андрея. — Я, поняла, что он прав. Так лучше. Для меня лучше. Он ведь никогда не остановится. Ты же тоже это понимаешь. До последнего будет то алкашка, то наркота. И если что-то случится, — её голос взлетел вверх, а после резко оборвался до шепота. — А оно случится, Андрей. С таким-то образом жизни. То виновата все равно буду я. Не так любила, не так лечила, не так спасала. Перед мысленным взором встала вдова из сна, и к горлу подкатила тошнота. Андрей сглотнул, пытаясь избавиться от навязчивого образа, но без толку. К тошноте добавился холодный пот. — Если думаешь, что я за чужое мнение переживаю, то напрасно, — сказала Оля. — Мне наплевать, что люди скажут. Людям никогда не угодишь. Но я же сама про себя так буду думать. Что в чем-то перед ним виновата. А я так не хочу. Это нечестно. Она всплеснула руками и нахмурилась, как маленькая девочка. — Да брось, Оль, в чем ты виновата-то? — только и сумел выдавить Андрей. — Ты же наоборот. Ты же его, считай, с того света вытащила. После этих слов Оля наконец по-настоящему улыбнулась, даже ямочки на щеках обозначились. Красиво. — Вот и хорошо. Получается, в мире одним добрым делом больше стало. Может, мне потом где-нибудь зачтется. Она одернула край футболки, прокрутила часы на запястье. Пауза в разговоре затянулась почти до неприличия. Андрей хотел спросить, не говорил ли Миха, где его искать в случае чего, но вспомнил, что Оля в самом начале дала понять, что не в курсе. Больше ничего на ум не приходило. Андрей переступил с ноги на ногу, повел плечами, сказал наконец: — Ладно, Оль, пойду я, наверное. — Да, давай, пока. Он уже открыл дверь, почти переступил порог, как Оля снова его окликнула: — Андрей. — М-м-м? Она подошла ближе. — Если Мишу увидишь, скажи, что мы с Настей на выходных съедем. Ключ у соседки оставлю. Пусть он домой возвращается. Андрей кивнул. Да, все правильно, квартира-то Михина, значит, уходить придётся Оле. — Тебе помочь, может? Вещи перевезти или ещё что? — Нет, спасибо, — она рассмеялась, отрицательно качнула головой. — Большую часть уже вывезли. Здесь так, мелочи остались. Ты Мише, главное, не забудь сказать. А то ведь он до Нового года скитаться будет. Сам понимаешь. Мои смс-ки он, кажется, совсем не читает. — Мои тоже, — зачем-то добавил Андрей. Оля вздохнула, будто говоря «кто бы сомневался». — Я скажу, если увижу. Не волнуйся. — Андрей, — опять позвала она. Он уже дошёл до ступеней, но обернулся. Оля стояла в дверном проёме, поникшая и очень печальная. При взгляде на неё на ум приходило заезженное чижовское «когда уходит любовь, начинается блюз». — А ты сам не боишься в итоге крайним остаться? Ее вопрос можно было трактовать по-разному. Но Андрей не сомневался, какой смысл в него вложен на самом деле. Хорошо, что Оля не спросила прямо, зачем ему все это, или что он ждёт взамен. Андрей бы точно замешкался, стушевался. Потому что такая формулировка не оставляла места для маневра без использования лжи. А так он легко мог сказал правду. — Не боюсь. Он действительно не боялся. Если, не дай бог, произойдёт то, что они с Олей не рискуют даже озвучивать, Андрею уж точно будет наплевать, крайний он или нет. Без Михи его жизнь вообще потеряет всякий смысл. Кто станет спасать тело, оставшееся без головы? Разговор с Олей оставил горькое послевкусие. После него Андрей чувствовал себя то ли пришибленным, то ли обдолбанным. И к тому же ужасно злился на Миху. Что за выкрутасы с расставанием? Новую бабу нашёл, что ли? Допустим. Но зачем так сразу рубить с плеча? Надо же приглядеться, взвесить все как следует прежде, чем сжигать мосты. Андрей с трудом представлял, что Миха мог найти кого-то лучше Оли за столь короткий срок. В роковую любовь, что выпрыгивает из-за угла, он попросту не верил. А как же ты сам? — откуда ни возьмись залетело в голову. Андрей аж замер посреди пролета. Нет, — сказал себе, — это другое. Волоски на загривке встали дыбом будто кто-то горячо дохнул на кожу. Рука непроизвольно потянулась к шее. Андрей повел головой из стороны в сторону, сбрасывая морок. Подумал, как же хорошо было, когда Миха с Олей сошелся. Спокойно, правильно, серьёзно. Под присмотром и каким-никаким, но контролем. А теперь что? Опять с горы под откос? Андрей от души выматерился. Едва сдержался, чтобы не садануть со всей дури по перилам, вовремя вспомнил про руку. В кармане завибрировал мобильник. Андрей вытащил его и уставился на мерцающий голубым экран. Звонил Миха. От внезапной паники перехватило дыхание, сердце ухнуло в желудок, ладони вспотели. Андрей с силой надавил на зелёную кнопку и поднёс мобильник к уху.