Дождь не может идти вечно

— Так не пойдёт, Бобёр. Ты че, е-мае, с дуба рухнул? — Миха аж подскочил со своего кресла и воинственно упер руки в боки. — Миша, я твоё возмущение понимаю, — спокойно отозвался Бобёр. — Но этим людям, — он намеренно поставил акцент на первой части фразы, — просто нельзя отказать. Они для нас, в смысле для вас, — Бобёр обвел раскрытой ладонью репточку, — сделали немало добра. К тому же в гонораре вам никто не отказывает. Усё будет. — Мы на заказниках никогда не выступали, — недобро прищурился Миха. — Мы стадионы, Слав, собираем, а ты хочешь нас, это самое… будто цирк уродов, е-мае… — Он с досадой махнул рукой. — На потеху, блядь, выставить жрущими буржуями. Вот тут Андрей был с ним согласен. Его самого не сильно смущал факт участия в заказнике. В конце концов, гонорар, озвученный Бобром, был весьма неплох. Но все-таки подобная тема, как и говорил Миха, отдавала неким холуйством. — Мы че болонки дрессированные, что ли? — кипятился Миха. — Пусть вон попсовых пидарков к себе на корпоративы заказывают. Мы — панки, е-мае! Без капиталистических подачек как-нибудь протянем. — Миша, — начал Бобёр, глубоко и тяжко вздохнув. — я понял, твои представления о заказниках родом из девяностых. Так было, не спорю. Но сейчас все несколько иначе. Да и публика другая. Сет-лист вы утверждаете сами, райдер — тоже. Ну, людей, конечно, будет меньше, чем вы привыкли. Клуб есть клуб. Но жрать оливье и шашлыки под ваши песни никто, разумеется, не станет. Сейчас ван-оффы по-другому проходят. — Ван-че? — переспросил Миха. — Ван-оффы, — терпеливо повторил Бобёр. — Так заказники на западе называют. Там это, кстати, распространённое явление. Знаешь, какого уровня звезды на них иногда выступают, — он возвел очи горе и принялся перечислять: — Роллинги, Кисс, Брайан Мэй. Про всяких Мадонн с Майкл Джексонами я вообще молчу. — Во-во, лучше молчи, — посоветовал ему Миха. — И че прям Роллинги для десяти человек играют? — заинтересовался Поручик. — На счёт десяти не знаю, — ответил Бобёр. — Но для сотни, думаю — вполне. Поручик с пониманием покачал головой. — Но вот пусть и играют, — снова вызверился Миха. — А мы не будем. Какие мы после этого панки? Так, хуйня из-под коня. — Слышь, Бобёр, — решил вмешаться Андрей. — А без нас прям никак на этом празднике жизни не обойтись? Ну ты ж видишь, нашла коса на камень. — Тут какое дело, Андрюх. — повернулся к нему Бобёр. — Там люди будут, которые нам очень помогают. Вот ваша охрана на концертах. Сопровождение после. Гонорар без всяких налогов. То, что вас никто не трясёт и не трогает лишний раз. Все это ведь не просто так. Не с потолка. — Он развёл руками, как бы говоря «сэ ля ви». — Как-то не по-людски будет, если мы сейчас в отказ пойдём. — Вообще, деньги неплохие, — задумчиво протянул Ренегат. — Сейчас после тура мертвый сезон. Можно и разбавить будни для разнообразия. — Ой, бля, Реник, — скривился Миха. — Ты только не начинай. Мужики, — он обратился к остальным, — а вы чего молчите? Давайте, выскажитесь, е-мае. Сперва все проигнорировали его призыв. Шура уткнулся в свой бас, сделав вид, что очень занят. Поручик перевел взгляд с Бобра на Ренегата и тоже воздержался. Ренегат задумчиво поправил очки и вообще отвернулся к окну. — Я — не против, — первым подал голос Яха. — Если все так, как Бобёр говорит, то лучше выступить. — Ага, — тут же поддержал Поручик. — Бабло победит зло. — Ну можно, конечно. Че мы хуже Роллингов, что ли? — хитро улыбнулся Шура, но все же бросил короткий любопытный взгляд на недовольного Миху. — Ну вот, — повернулся к Михе довольный Бобёр. — Группа свое слово сказала. Остались вы с Андрюхой. Миха сделался мрачнее тучи. Андрей прямо всем телом ощутил, как сгустилась вокруг него темная тяжелая аура. Он застыл, сложив руки на груди. Вперился взглядом в Бобра, пожевал нижнюю губу. — Слав, а, Слав, — позвал Андрей. — А помнишь, тётка в гостинице хотела нас в ментовку сдать. Мы вроде и не сильно шумели, а она все равно бегала к нам каждые пять минут и верещала: «После десяти соблюдайте режим тишины», — эту реплику он почти пропищал, старательно изображая высокий женский голос. — И че? — не понял Бобёр. — А то, Слав, — усмехнулся Андрей, — что ты сейчас на эту тётку похож. — Собираешь тут коалицию. Прям как она, когда по соседним номерам ходила и требовала, чтобы те тоже на нас настучали. — Сравнил, блин, — хохотнул Бобёр, но по лицу было видно, что вспомнил и тетку, и то, как они над ней ржали и предлагали не блажить по чем зря, а лучше присоединиться к ним. — Да, помним-помним, — поддержал Шура, — а Миха ей цветы хотел подарить. Типа, никто ей цветы не дарит, вот и злая такая. — Ага, Бобёр, может, тебе тоже цветы подарить, — оживился Андрей. — Будешь больше уважения к нашим панковским идеалам проявлять. Все заржали. Обстановка несколько разрядилась. Андрей порадовался. Он всегда считал, что в таких ситуациях проще переключить внимание на тупую шутку или на какую-нибудь незначимую фигню. Звериная серьёзность в их деле обычно только мешала. Но в этот раз Миха юмором Андрея не проникся. Не засмеялся, в отличие от остальных. Даже позы не изменил. Так и продолжал стоять, скрестив руки на груди, будто хотел ото всех отгородиться. Смотрел недовольно и в целом выглядел напряженным. — Хуй с вами. Заказник так заказник, — наконец он с досадой махнул рукой и сразу как-то сник. — О, историческое решение, — объявил, ощерившись, Бобёр. — Внесите протокол собрания. Кто-то из пацанов хиленько зааплодировал, Шура немного разочарованно хмыкнул. А Андрею действительно показалось, что сейчас произошло нечто очень важное. Почти как смена эпох. Конечно, даже в мыслях это звучало так себе. К тому же наверняка было преувеличением. Но ассоциация получилась стойкая. — Ой, блядь, идите в жопу! — рявкнул Миха, подхватил с вешалки куртку и вылетел наружу, как ошпаренный. — Чего это он? — удивился Бобёр. — Расстроился, — философски заметил Поручик. — Было бы из-за чего… Андрей не стал слушать продолжение разговора. Тоже накинул куртку и вышел вслед за Михой. За порогом сразу же пахнуло холодом и сыростью. Ветер швырнул в лицо мелкую ледяную морось. Андрей достал сигарету из пачки, Миха машинально дал ему прикурить от своей зажигалки. — Че, успокаивать меня послали? — Он кивнул на дверь у Андрея за спиной. — Не, — затянувшись, покачал головой Андрей. — Я на перекур вышел. Душно чего-то там. Миха усмехнулся, сказал, исподтишка поглядывая на Андрея: — А нефигово ты Бобра приложил. Так ему и надо. Ишь, е-мае, нашёл че предлагать, — он щелчком отправил бычок в полет, зябко поежился. — Вот ты можешь представить, Андрюх, чтоб Хэндриксу или Мориссону какой-нибудь агент, понимаешь, да… ну, взял, прикинь, и приказал на вечеринке в этом, как его, Голливуде выступить. Или где там у них богатые уебки тусовались. Ну, ты хотя бы просто, это самое, мысль такую допускаешь? Он с вызовом посмотрел на Андрея, достал новую сигарету. Андрей невольно залип на то, как его большие длинные пальцы сжимают оранжевый фильтр, а потом подносят его к чуть влажным губам, и нехотя отвёл взгляд. — Думаю, тридцать лет назад такого просто ещё не было, — предположил Андрей. — Люди о другом думали. Ты ж помнишь. Хиппи, свобода, мир, мейк лав, нот вар. Коммуны. Все со всеми. Время протестов и разных революций. — А Роттен с Вишесом… да, е-мае… — не унимался Миха. — Или наших кого взять. Почему Бобёр Кинчеву заказник не подогнал? — Спроса не было, — предположил Андрей. — А на нас, выходит, был? — Походу. Но я же говорю, Мих, сейчас такая петрушка начнется. Вот увидишь, через пару лет заказники станут обычным делом. «Вопрос будет лишь в цене», — последнее он специально не сказал в слух, чтобы не топтать в пыль Михины эдельвейсы. — Ладно, ладно, уговорил, — без энтузиазма согласился Миха. — Просто, знаешь, блин, все равно это тошнилово какое-то. Как представлю, е-мае, как мы там будем… все эти сытые рожи… пиджаки-галстуки… еба-а-ать, — Его аж передернуло. — Короче, сразу сдохнуть охота. — Зачем тогда согласился? — Ну а как ещё? — выдохнув дым, сказал Миха. — Ты ж сам слышал. Эти там начали. Семьи им кормить надо. Праздники на носу. Мертвый сезон. Короче, разнылись, как тёлки, е-мае. — И ты прогнулся, — закончил за него Андрей. — А ты нет, скажешь? — И я. Только я к этому проще отношусь, Мих. Че мы в клубах не выступали, что ли? Да с них все начиналось, вообще-то. Думаешь, сейчас как-то по-другому будет? — спросил Андрей. — Я что-то сильно сомневаюсь. Ну, денег, и правда, побольше получим. Бобёр слово держит. Этого у него не отнять. А в остальном люди они везде люди. Если бы не хотели нас слушать, не позвали бы. Попсовиков же реально проще притащить, мороки точно меньше. Сам посуди. — Да там, поди, только Скалу и Куклу ждут, — без привычной издевки, даже с некоторой грустью, произнес Миха. — Будешь один отдуваться. — Да я особо не против, — отозвался Андрей, хотел добавить, что двумя песнями концерт не закрыть, но заметил, что Миха прячет лицо, опустив голову вниз и занавесившись волосами. Плечи у него при этом подозрительно вздрагивали. — Мих? — позвал Андрей, протянул руку, хотел дотронуться до него, убедиться, все ли в порядке. Миха сперва отшатнулся, а потом сам подался навстречу, чувствительно пихнул Андрея плечом в плечо. — Повелся, — сказал, смеясь. — Признавайся, Андрюх, губу раскатал, что только ты петь будешь. — А то. Прям сплю и вижу. Андрей тоже засмеялся. На душе сделалось легко и радостно. Почти безмятежно. А ведь ещё совсем недавно ничего, кроме страшного разорения внутри, он не чувствовал. Под конец сибирского тура, особенно после случая с рукой казалось, что от привычной, более-менее устоявшейся жизни остались только бесформенные обломки, полуразложившиеся головешки да едкий дым. Андрей стоял на распутье и не знал, что делать дальше. Все было не так. Что бы он не делал, куда бы не шел, о чем бы не думал, за что бы не брался, раз за разом натыкался на препятствия. Будто какая-то неведомая сила не хотела, мешала, останавливала его. А потом через сны, через мстительный внутренний шепот твердила, зудела в голове: неужели ничего получше не мог придумать? А Андрей действительно давно исчерпал запас идей и теперь топтался на месте. У него опускались руки и невыносимая тоска сковывала все тело, опутывала цепями с головы до ног. Андрей не мог вспомнить, с чего начался этот раздрай. С чего-то ведь он должен был начаться. Но зато хорошо прочувствовал, когда внезапно стало лучше. Той ночью, после того, как он, можно сказать, раскрыл перед Михой все карты, Андрей впервые за последние месяцы спал крепко и спокойно. Его не мучали кошмары, ему вообще ничего не снилось. И утром он проснулся по-настоящему отдохнувшим. К вечернему разговору они с Михой больше не возвращались. Хотя Андрей ещё тогда, в первое утро заметил в Михе явное томление. Он часто посматривал на Андрея, но стоило их взглядам пересечься, тут же отводил глаза. Много хмурился, так что иногда хотелось подойти и прямо провести с нажимом пальцами по морщинке между бровей. Подвисал чаще обычно. Глубоко мечтательно вздыхал. Иногда будто хотел что-то сказать, но останавливал себя в последний момент. Но самое удивительное — он снова начал Андрея слушать. Не соглашаться безропотно с каждой строчкой и идеей, но хотя бы не рубить все без разбора. Они, конечно, по-прежнему спорили едва ли не до хрипоты, только у споров вновь появились аргументы и смысл. Напряжение последних лет не ушло полностью, но заметно ослабло. И все-таки Андрея не покидало чувство неудовлетворенности. Чего-то ему не хватало. А чего — хрен разберешь. Ты же хотел именно этого, приходилось напоминать самому себе. Да, хотел, соглашался Андрей. И продолжал страдать от непонятной маяты. Иногда казалось, что тяжести, запутанности стало ещё больше. Общая стыдная тайна не только объединила, но и противопоставила всем остальным. Нечего было и думать, чтобы как-то походя от неё избавиться. Но зато Андрей теперь чётко видел выход. Оставалось лишь понять, хватит ли ему сил пройти этот путь до конца. Не сломаться и не свернуть. — Андрюх, — Миха как-то незаметно оказался совсем рядом, заглянул в лицо и предложил, сверкая глазами: — А может, это самое, махнемся песнями на этой заказухе? Вот тема будет, прикинь. Я твою Скалу возьму. А ты — Рассвет. Буржуи охренеют. — Если там реально буржуи, то они даже не заметят разницы, — остудил его пыл Андрей. Хотя идея с обменом ему в целом понравилась. Наверное, он даже хотел бы такое попробовать: взять и выйти за рамки собственного репертуара, особенно на публике. — Короче, Мих, — продолжил Андрей. — относись к этому, как к какому-нибудь условному Секстону. Нам надо туда просто прийти и устроить хороший разъеб. Чтобы, знаешь, всем запомнилось. И нам, и им. Они все ещё стояли слишком близко, Андрей мог разглядеть сухие корочки на чужих обветренных губах, бисеринки капель, запутавшиеся в волосах, хмурые морщины на лбу. Изморось снова перешла в дождь. Он занудил, замельтешил короткими мелкими штришками. Упал на город почти бесшумно, завис туманом в глухих вечерних сумерках. Сырой ветер растрепал и осыпал последние ярко-красные листья на одинокой осине. — Может, ты и прав, — улыбнулся Миха. — Вспомним молодость, е-мае. Он еще раз пристально посмотрел Андрею в глаза — опять, что ли, хотел найти там какие-то ответы — и все-таки отступил назад. Внутри снова заворочалось разочарование. В последнее время Андрей только и ждал, когда же Миха наконец решится хоть на что-нибудь. Слишком уж откровенными были все эти попытки подойти ближе, дотронуться невзначай. А взгляды… Иногда Андрей замечал, что Миха смотрит на него, как голодающий на кусок хлеба. Но в то же время он понимал, стоит хоть кому-то из них перейти границу, и тогда обо всех договоренностях, о придуманной амнезии придется забыть. Фарш назад уже не провернешь. Когда он думал об этом, то испытывал чересчур сильную тревогу и дикое волнение. Особенно, если Миха начинал ни с того ни с сего крутиться рядом, шумно вздыхать, нервно теребить рукава свитера и курить чаще обычного. В эти моменты Андрей просто не понимал, какого черта они все ещё морозятся, если давно должны были повалиться на любую горизонтальную поверхность. Впрочем, вполне могло оказаться, что подобные мысли терзают лишь его. А Миха вовсе ни за что не переживает. Не корежит его от желания, ничего ему не жмет и никого не хочется, а все страдания только у Андрея в голове. Стоило признать, на Миху он всегда реагировал слишком остро. Чувствовал перемены в его настроении, угадывал мысли, порой знал наперёд, что он скажет и как поступит. Будто долбаный настроенный камертон. Но сейчас что-то не срабатывало, по всем привычным каналам шли сбои и помехи. Андрей не знал, что с этим делать. И нужно ли вообще так заморачиваться. Жил же он как-то раньше. Порой фантазировал о Михе. Иногда хорошо так, смело давал волю воображению. Но при этом никогда не позволял себе раскисать, ни на что не рассчитывал и не лез на рожон. А теперь, что бы он там не затирал Михе и себе заодно, в груди трепыхалась глупая надежда. Сперва совсем хиленькая, почти призрачная, она совершенно против его воли крепла с каждым днем. Но в этом-то и был главный подвох. Андрей чувствовал себя не окрыленным, а ужасно уязвимым. Страшно было обмануться, раскрыться, подставить нежное нутро, вывернуть душу, а потом получить туда ушат помоев. Но ещё страшнее было все просрать, упустить свою синюю птицу, когда она почти сама садилась в ладони. В день концерта Андрей был на взводе. Предчувствие чего-то неотвратимого разбегалось электрическими разрядами под кожей, жгло между лопаток. Что-то должно было случиться. Непонятно — хорошее или плохое, но что-то несомненно важное. Подперев плечом стену, Андрей наблюдал, как настраивают аппаратуру, проверяют звук, как меряет шагами пятачок сцены Миха, отмечал про себя, как сильно напряжены его плечи и какой недовольный у него взгляд. А в голове при этом вертелся вопрос: интересно, что он выкинет, если на выступлении что-то пойдёт не так? Что будет, если сегодняшний зритель окажется таким дерьмовый, как он говорил? Андрей живо представил, как Миха швыряет микрофон в лоб какому-нибудь высокомерному кренделю, орёт матом, посылает всех в известном направлении. Гитарный рифф обрывается на взлёте, смолкает звучный барабанный ритм, Шурин бас издаёт прощальное «ту-ду-думс» и тоже затихает. А венчает всю эту картину колотящий себя по лысине Бобёр. Строго говоря, Миха был вполне способен на такое. Уж Андрей-то в нем не сомневался. Однажды ему понравилось в Михе именно это неумение притворяться, нежелание врать, пресмыкаться и прогибаться перед кем-то ради выгоды. Наверное, многим пришлись бы не по душе излишняя Михина прямолинейность, искренность на грани фола и правда-матка, ощетинившаяся острыми углами, но Андрея это в нем подкупило ещё в первые месяцы знакомства много-много лет назад. Они тогда раздобыли билеты на фестиваль рок-клуба в Юбиле. Народу было видимо-невидимо. Они кое-как пролезли вперед и приткнулись сбоку у металлического ограждения. Весь концерт Миха ни секунды не стоял на месте: вертелся, порывался протиснуться к центру, вставал на цыпочки, смешно тянул шею, стараясь получше разглядеть выступающих. Подпрыгивал, скандировал речевки вместе с толпой, при этом не забывал наклоняться к Андрею и громко комментировать группы и песни. Для него не было авторитетов и неприкасаемых. Если что-то заходило, то от души хвалил. А если — нет, то честно ругал. Иногда получалось довольно жёстко. Придирался в основном к музыке, тексты почти никогда не трогал. «Вот посади их с акустичками и ничего же не изменится, понимаешь, да?», — говорил больше с досадой, чем с язвительностью. «Ты ж слышал Хендрикса, Андрюх? Джонни Рамона? А соло Джимми Пейджа? Ну или там, если из современных брать, то Слэша Хадсона, к примеру?» «Слышал. И чего?» «А того. Им даже петь не нужно, одной игрой все тащат. Понимаешь, да?» Андрей не очень понимал, к чему он клонит. А Миха тем временем продолжал: «У наших если слова убрать, то ничего не останется. Нет такой музыки, чтоб цепляла. Чтоб за живое брала. Чтоб по нервам, по нервам… бритвой, лезвием. Ага? Понял теперь?» «Не, я не согласен, — возражал Андрей. — Связка должна быть. Хороший текст он тоже, знаешь, как пришпилить может. Будешь слушать с замиранием сердца и ждать развязки, как манны небесной. Точно тебе говорю». «Это ты про свои тексты, что ли? — беззлобно подначивал Миха. — Тут и не поспоришь, е-мае. У тебя всегда такое напряжение к концу, что аж поплохеть может». Так и пошло у них. Миха любил покритиковать, не кривил душой и не стеснялся в выражениях, если что-то не нравилось. В самые плохие дни Андрей выслушивал его требовательное «перепиши» бессчетное число раз. Понимал, разумеется, что Миха не со зла, не из вредности, что он искренне хочет, как лучше. Но все равно обижался. А Миха просто был вот таким. Сейчас Андрей тоже с сомнением рассматривал его недовольно поджатые губы и не мог отделаться от мысли, что этот заказник выйдет им всем боком. — Андрюх, — Миха вдруг обратился к нему. — Поможешь, это самое, иглы поставить? Он показал на свои волосы и вопросительно изогнул бровь. Андрей посмотрел на часы. До начала оставалось не больше сорока минут. Очень вовремя Миха решил заняться укладкой. — Да я как-то не умею, вроде бы, — попытался соскочить Андрей. — Да чего там уметь, ептыть, — заржал Миха. — Пошли, короче, сзади мне хотя бы сделаешь, а спереди я и сам справлюсь. Они свернули в узкий коридор, прошли мимо нескольких дверей по обе стороны, а потом Миха толкнул одну и зашёл внутрь довольно просторной комнаты, которую им выделили в качестве гримерки. Первым делом взгляд упал на Ренегата, занявшего широкое немного потертое кресло. Он вытянул длинные ноги вперёд и съехал по сидению. Устроил локти на подлокотниках, сложил пальцы в районе солнечного сплетения и прикрыл глаза, сдвинув очки на темечко. — Медитируешь, Сань? — не удержался Андрей, громко шепнул, наклонившись к самому уху. — Да, Андрюха, блин! — вскинулся неожидавший подвоха Ренегат. Подслеповато заморгал, фокусируя взгляд, чуть не уронил на пол очки и тут же надел их как положено, от греха подальше. Сказал недовольно: — Вечно тебе неймётся. — Не спать, боец, на сцену через полчаса, — напомнил Андрей, усмехнувшись. Безобидное подтрунивание над Ренегатом самому помогало сбить нервное напряжение. — Да дай ему дух перевести, — вступился Яха. — Устал человек, весь день вибрато вымучивал. Андрей закатил глаза, изобразил подобострастное согласие, а после подошёл к усевшемуся напротив зеркала Михе. На полке перед ним стояли флаконы с лаком, пенкой и ещё чем-то для Андрея не известным. Тут же лежали несколько разных расчесок. — Я думал, ты не будешь сегодня марафетиться, — Андрей старался, чтобы голос звучал как можно беззаботнее, но, кажется, раскрасневшиеся щеки, отражавшиеся в зеркале, выдавали его с потрохами. — Так и не буду, — покачал головой Миха. — Но иглы вот надо, да. В образ хочу войти, чтоб, это самое, отделиться от ситуации, понимаешь, да? — Только я позабыл уже, как их делать, — предупредил на всякий случай Андрей. — Когда в последний раз-то было, уже и не помню. — Да ладно тебе, — беспечно отмахнулся Миха. — Справишься. Все равно больше некому. Андрей кивнул. Конечно, справится. — Только не ной потом, что за хуйня у тебя на башке. — Когда это я ныл? — вскинулся Миха и резко повернулся к нему. Андрей хмыкнул и многозначительно приподнял бровь. Случаев Михиного нытья у него в закромах памяти была целая коллекция. Но раз сейчас так нужно, он, конечно, поможет, не перетрудится. Только за результат не станет ручаться даже под дулом пистолета. Он взял в правую руку расческу, левую устроил у Михи на макушке, и, сказав себе, что ничего, в общем, не теряет, принялся за дело. Сперва расчесать, потом разделить, заколоть часть, снова разделить, забрать в ладонь подходящую прядь и заняться укладкой. По сути — ничего сложного. Волосы у Михи были удивительно мягкие, прямо шёлковые. Андрей перебирал пряди и вспоминал, как давным-давно, перед самыми первыми выступлениями так же помогал ему с образом. Иглы ставил и лицо разрисовывал. Это уже потом Миха приноровился сам, а ещё позже на большие концерты их стали собирать девочки-стилистки. — Отрастил ты себе шевелюру, — заметил Андрей, заливая лаком прядь за прядью. — Тебе не угодишь, — несколько обиженно буркнул Миха. Чтобы убедиться, что ему не послышалось, Андрей посмотрел на него через зеркало. Миха сидел, сгорбившись, и следил за ним без отрыва. Его глаза при этом влажно блестели. Сердце заколотилось как бешеное, в висках застучал пульс, руки сделались неловкими и непослушными. Андрей вдруг понял, что уже расправился с большей частью волос и дальше можно смело передать инициативу Михе. — Закончи, раз уж начал, хорошо? — будто подслушав его мысли, попросил Миха. Голос у него был совсем низкий и почему-то хриплый. Андрея окатило небывалым и совершенно несвойственным смущением пополам с раздражением. Вот какого хрена он так себя ведёт?! Чего добивается? Ведь решили уже все. Тогда к чему эти непонятные игры с огнем? Андрей чувствовал, что закипает. Хотелось выругаться, развернуться и уйти, не говоря ни слова. Последние иглы он себя буквально заставил доделать. Щедро полил свой шедевр лаком, глубоко вздохнул и снова посмотрел на их отражения в зеркале. — Готово. — Круто, — отозвался Миха, покрутил головой, разглядывая себя. — Спасибо, Андрюх. Прям сделал лучше, чем девчонки. А говорил, не умеешь. — Ну, значит, без работы, в случае чего не останусь, — пошутил Андрей. У Михи по лицу пробежала тень. Он поднялся, прошелся по гримерке, забрал со стола бутылку пива, сделал хороший глоток и снова повернулся к Андрею. — Ты мне это брось, — серьёзный тон совсем не подходил ситуации, прозвучавшие слова превратили шутку едва ли не в угрозу. Типа, только попробуй рыпнуться куда-нибудь — пожалеешь. Андрей был уверен, что правильно расслышал между строк. Миха говорил вполне конкретно. Неужели он знал? — спросил Андрей сам себя и тут же ответил: Разумеется, знал. Как там говорил Шура: в нашем болоте ничего не утаишь? Да, не утаишь, не скроешь. Глупо было рассчитывать, что слухи про Андрея и его возможный проект обойдут Миху стороной. Не в каменном веке, чай, живём. По-хорошему, им давно надо было эту тему обсудить. Но когда, блин?! Подходящий момент все никак не поворачивался. Даже сейчас для нормального разговора было неподходящее время. Они оба это понимали. Но Миха свою позицию обозначил более чем однозначно. Андрей не увидел здесь намёков на компромисс. А вот предупреждение вполне уловил. Но сказать друг другу что-то ещё они уже не успели. В гримерку заглянул оживленный Бобёр, притащил с собой каких-то незнакомых мужиков, и понеслось веселье. Познакомились, выпили, потрещали о чем-то незначительном. Потом снова выпили и так по кругу. Постепенно комната заполнилась кучей народа — Андрей перестал запоминать новые имена ещё на этапе первой партии просочившихся сюда людей. А через какое-то время их наконец пригласили на сцену. Бобёр не обманул, никакого жлобья в зале не было. Публика радостно приветствовала их, время от времени взрывалась протяжными выкриками, одобрительным свистом и топотом. Чувствуя отдачу, Миха почти сразу словил привычный кураж и уже к середине выступления скакал по крошечной сцене, постоянно налетал на Андрея, корчил фирменные рожи, рычал, скалился и выделывал какие-то немыслимые па, рискуя сломать себе позвоночник. Народ в зале оживленно подпевал и замирал в нетерпеливом молчании, встречая новую песню. На Скале Миха не слился как обычно куда-нибудь к барабанной установке, а старательно вытянул с Андреем припевы. И кидал при этом такие красноречивые взгляды, что становилось жарко и пульс начинал частить где-то в горле. Андрей старался не поддаваться на провокации, отходил подальше, сохраняя дистанцию, принимал самый невозмутимый вид. Но Михино поведение просто уже не лезло ни в какие рамки. Его словно примагничивало к Андрею. Поэтому он то лез обнимать за шею, то бодал лбом в висок, то опалял жарким дыханием щеку, то почти непристойно прижимался бедром. Понимал ли он, к чему все это может привести? Андрей ведь не железный. В какие кусты на этот раз побежит прятаться Миха, когда — не если — его сорвет? После часа подобной пытки Андрей чувствовал себя злым как черт и очень взвинченным. От Михиных выкрутасов немного отвлекли внезапно атаковавшие прямо в коридоре фанатки. Две девчонки поймали Андрея прямо на пороге гримерки. Одна из них вручила ему огромный букет роз, вторая — плюшевого медведя, будто он был не рокером, а какой-нибудь поп-звездой. Андрей усмехнулся, но подарки забрал, чужое внимание все равно очень польстило. Он аж растаял сразу. Пацаны неспешно собирались, переодевались, складывали инструменты, Миха о чем-то трепался с Бобром и каким-то его приятелем из местных. А Андрея тем временем вовсю осаждали комплиментами и вопросами. — Спасибо тебе за Куклу колдуна, — благодарила та, что принесла букет. — Моя любимая песня. — А мне очень нравится Ведьма и осел, — вторила ей подружка. — Особенно, как ваш басист за осла кричит. Они обе захихикали. Андрей поискал глазами Шуру и пообещал себе, что обязательно передаст ему похвалу, если тот сейчас вдруг не услышал. Пусть знает, что не зря старается. — А можно с тобой сфоткаться? — хором спросили девчонки, стреляя глазками. — Конечно, можно, — сказал Андрей и отложил букет с медведем на свободное кресло. — Ну-ка идите сюда. — Он приобнял обеих за талии, притиснул к себе поближе, вдыхая сладкий запах духов, и позвал: — Миха! Мих! Сфоткай нас, будь другом. Одна из девчонок отдала Михе цифровую камеру и снова прижалась к Андрею, позируя. Андрей игриво пощекотал её за бок, девчонка взвизгнула, потом рассмеялась, а Миха разом помрачнел. — Ты так классно стихи читаешь, перед песнями. Очень артистично, — громко шепнула та, что встала слева. — Конечно, классно, — поддакнула другая. — Ведь это же его собственные. Они снова захохотали и повисли на Андрее. — Да встаньте уже нормально, е-мае, — разозлился Миха. — А то будете с кривыми рожами на ваших фотках. — А ты несколько кадров сделай, — посоветовала хозяйка камеры. — Какой-то точно хорошо получится. Миха аж подавился воздухом от такой наглости. Но честно щёлкнул их пару раз, а потом буквально впихнул камеру в руки девчонке. Позвал с нажимом: — Андрюх, е-мае, заканчивай, нам пора уже. — А куда опаздываем-то? — парировал Андрей. — Туда, блядь, — зло выплюнул Миха, поймал его за локоть, дернул на себя, отрывая от девчонок, вытащил в коридор и почти сразу втолкнул первую же открытую комнату. Это оказалась заставленная вёдрами и швабрами подсобка. — Вот че вокруг тебя вечно бабы крутятся? — в сердцах бросил Миха, закрыв за ними дверь и для надежности повернув замок. — А тебе надо, чтоб мужики крутились? Андрей знал, что сейчас сам его провоцировал. Понимал, что ступал на скользкую дорожку, и путь этот не сулил ничего хорошего. Но Миха же сам нарывался, натурально напрашивался то ли на грубость, то ли на ласку, вот и пусть получает теперь. — Ты чего добиваешься, Мих? — сложив руки на груди, прямо спросил Андрей. — Что тебе нужно? Миха ничего не ответил, только отзеркалил позу Андрея, встав напротив, и сурово посмотрел исподлобья. Отлично. Попробуем ещё раз. — Что ты хочешь от меня, Мих? — выделяя каждое слово, повторил вопрос Андрей. — Сам не знаю, е-мае, — с явным раздражением признался Миха. Да ты что! — мысленно всплеснул руками Андрей, но вслух промолчал, продолжая сохранять напускное спокойствие. — Тебя, Андрюх, хочу, — наконец выдавил Миха, и плечи у него напряглись, будто в ожидании удара. Он вообще соображал, что нёс? Понимал, к чему могут привести эти глупые хотелки? Кто громче всех орал, что он не пидор? Не Миха ли? Так какого хрена он теперь лез со своими признаниями? Наверное, это был хитрый план, чтобы Андрея точно удар хватил. — Допустим, — согласился Андрей. — А дальше что? Это был очень важный момент. Андрей мог поспорить, что Миха в свойственной ему манере даже не думал о последствиях. А от них в случае чего не получилось бы отмахнуться. — В смысле — дальше? — растерянно моргнул Миха. — В прямом, — подсказал Андрей и решил кое-что напомнить: — Две недели назад ты согласился, что лучше нам обо все забыть. Что все это пидорство тебе как кость в горле, и вообще мимо. Так? Он знал, что Миха скорее откусит себе язык, чем ответит, поэтому продолжил спустя пару секунд: — Я согласился со всем, заметь. Через себя переступил, засунул в жопу свое мнение. Лишь бы тебе спокойнее было. Сечешь? — Не стало спокойнее, Андрюх, — покачал головой Миха. — Да я уж вижу. — И че теперь? — Ты меня спрашиваешь? Не знаю, Мих. Внутренний голос настойчиво подсказывал: разве не об этом ты мечтал столько лет? Вот он, сам пришёл. Сам говорит, что хочет тебя. Бери, пользуйся, не подавись только. На короткое мгновение Андрей будто со стороны увидел, как разворачивает Миху мордой в стенку, прижимается сзади, ведёт ладонями по бедрам, гладит пах через одежду. А потом стаскивает вниз штаны с трусами, раздвигает ягодицы и проталкивает член в горячую дырку. И начинает драть как сидорову козу, двигаться быстро, рывками, ни капли не заботясь о чужом удовольствии, думая лишь о том, как побыстрее да по слаще кончить самому. От поразительно яркой картинки замутило. Даже в страшном сне, на пике злости и обиды Андрей не мог так поступить с Михой. Больно становилось от одной лишь мысли. Тогда ты все ещё можешь трусливо сбежать, продолжал все тот же голос в голове. Дверь в двух шагах, и никто не станет тебя удерживать. Твой Миха сам на грани точно такого же побега. — Андрюх, — неуверенно позвал Миха. Тяжело вздохнул, поморщился, потеребил себя за мочку уха. — Я ж понимаю, это самое, о чем ты говоришь. В смысле, что услышать хочешь. Он посмотрел Андрею в глаза, запнулся, вздохнул ещё тяжелее, чем прежде. Андрей скептически выгнул бровь, как бы говоря: ну, давай, удиви меня. — Так вот, — он все-таки продолжил. — Ты прав, наверное… блядь, да не знаю… пидор — не пидор, какая нахуй разница… Андрюх, — в его глазах плескалась такая беспросветная тоска. — Андрюх, — повторил Миха, — я, в натуре, не могу больше. Я все время о тебе думаю, понимаешь, да? Представляю там всякое, — он поморщился, словно от боли. — Короче, как мы с тобой это самое… и что ты только мой. Это самое — мысленно повторил за ним Андрей. Прекрасное название для того, что он собирался сейчас сделать. Он шагнул вперёд, толкнул Миху к стене, встал рядом, оказавшись с ним почти нос к носу. Звякнуло задетое ногой ведро, с глухим стуком упала одна из швабр. На этом Андрей не остановился. Положил руку Михе на затылок и надавил, вынуждая наклониться. Оттолкни меня, ударь, обзови гомосеком, сбеги, пока ещё есть возможность, — стучало в висках. Андрей смотрел, как расширяются то ли от возбуждения, то ли от ужаса Михины зрачки, и понимал, что совсем скоро остатки самоконтроля полетят прямиком в ад. — Так что я хочу услышать, Мих? — голос скрипел, как ржавый механизм. — Скажи мне. Андрей немного отстранился. От повисшего в воздухе напряжения покалывало кончики пальцев и немного подташнивало. Здравый смысл твердил, что сейчас самое время втопить заднюю. Оторваться от Михи, послать его в жопу, сказать о своём уходе из группы и забыть все случившееся, как глупый сон. Вот только другая, влюблённая, доверчивая, романтическая часть Андрея хотела совершенно иного. Она верила, что у них может что-то получиться, что за следующим поворотом их точно ждет рай, остаётся чуть-чуть потерпеть. — Не уходи, Андрюх, — наклоняясь ниже и согревая дыханием губы, попросил Миха. — И меня не прогоняй. Вот какого, спрашивается, хрена?! Простые слова били наотмашь сильнее пудовых кулаков. Такую искренность в интонации нельзя было сыграть, будь ты хоть трижды заслуженный и народный артист. И Андрей сдался. Капитулировал. Поднял белый флаг. Поверил, несмотря на то, что до трясучки боялся обжечься. Он обхватил лицо Михи руками, закрыл глаза, сглотнул вязкую слюну и легко, почти целомудренно коснулся губами его губ. От этого едва ощутимого прикосновения Андрея тряхнуло, словно от удара молнией. Возбуждение нахлынуло резко и мощно, шибануло в голову. Андрея повело, он просунул колено Михе между ног и с нажимом потерся о его бедро. Вдруг Миха коротко облизал нижнюю губу, Андрей почувствовал быстрое мокрое скольжение языка, и это почему-то стало последней каплей, снесшей плотину. Чуть наклонив голову, он углубил поцелуй. Раздвинул языком зубы и проник в горячий влажный рот. Вязкий, тягучий жар зародился внизу живота, быстро пронесся по венам, окутал от макушки до пальцев на ногах. Миха довольно замычал и с готовностью ответил. Переплел их языки, потом переключился на губы: прихватил сперва нижнюю, потом верхнюю. Положил горячую ладонь Андрею на затылок, растопырил пальцы, зарылся в волосы. Стайка щекотных мурашек разбежалась от шеи по плечами. От предвкушения в паху горячо запульсировало тяжестью. Андрей опустил руку вниз и с силой провел сперва по Михиному боку, потом по бедру, а после переместил ладонь на пах и несколько раз потер заметно выпирающий член. Он хотел, чтобы Миха захлебнулся стоном, зарычал, замер в его руках, а потом расслабился, потёк, как девчонка, и позволил сделать с собой все непотребства, над которыми Андрей давно размышлял. И он добился того, о чем мечтал. Миха прижался к нему плотнее, толкнулся бедрами навстречу. Разорвал поцелуй запрокинул голову назад, открывая шею, и Андрей тут же набросился на нее, засасывая, прикусывая тонкую кожу над остро обозначившимся кадыком. На языке растекся горьковатый привкус туалетной воды, смешанный с терпким потом. Не удержавшись, Андрей присосался сильнее, вжался в крепкое бедро стояком и глухо застонал. Михин член под пальцами дернулся, а сам он переместил руки на задницу Андрея и собственнически притиснул его к себе. Глаза у него загорелись каким-то безумным нездешним блеском. Низ живота скрутило таким сильным желанием, что сопротивляться ему стало просто невозможно. Андрей отщелкнул пряжку на Михином ремне, выкрутил болт и вжикнул молнией. Влажная ткань под пальцами, подрагивающие мышцы на животе, вид чётко обозначившегося сквозь белье крупного члена выбили последние предохранители. Андрей облизал губы и быстро стек к Михиным ногам. «С козырей решил зайти. Это верно. Нечего миндальничать», — раздалось ехидное бормотание над ухом. Андрей отмахнулся от него, как от комара. Широко провел ладонями по бедрам и дернул вниз Михины брюки. Кожа штанов заскрипела под пальцами, к животу прижался твердый, восхитительно длинный член. Миха покачнулся, низко и сладко застонал, его пробрала ощутимая дрожь, но Андрей удержал его на месте. Блестящая ярко-красная головка оказалась прямо перед лицом, и, облизав губы, Андрей накрыл её ртом. — Андрюха, а-а-ах, — гортанно выдохнул Миха, стиснул кулаки, выгнулся, упираясь лопатками в стену, и шире расставил ноги. Ободренный такой реакцией, Андрей пропустил головку глубже, придержал член у основания и принялся сосать, постепенно наращивая темп. Желание было таким крышесносным и болезненным, что получалось только крепко зажмуриваться и пропускать все глубже в горло. Губы и пальцы легко скользили по влажной плоти, Миха коротко задушенно стонал, запрокидывал голову, вскидывал бедра, и от этого разум мутился все сильнее, а перед глазами колыхалась чёрная вуаль. Член во рту истекал смазкой, головка терлась о небо, острый запах чужого возбуждения забивал ноздри. Андрей старательно сосал, помогая себе рукой. Надевался ртом на горячий ствол, потом выпускал его наружу, обводил головку языком, толкался кончиком в щелку, лизал уздечку. Особенно Миху пронимало от того, как другой рукой он трогал, легко сжимал тяжёлые яйца и потирал самыми кончиками пальцев чувствительное место сразу за мошонкой. К себе Андрей, между тем, вообще не прикасался, даже ноющий член не поправлял. Боялся, что стоит дотронуться, и он тут же кончит прямо в штаны. Миха дышал все тяжелее и сбивчиво ругался сквозь зубы. От зашкаливающего возбуждения, от того, как ощущался во рту твердый толстый член, ломили яйца. Когда Андрей поднимал взгляд вверх, то видел, как надуваются жилы на открывшейся шее и кривятся искусанные яркие губы. Миха весь дрожал, то цеплялся пальцами за стену, то комкал в кулаках, задирал к груди футболку. Андрей смотрел на его напряженный, блестящий от испарины живот, на побелевшие от усилия костяшки и представлял, как бы такая хватка ощущалась в его собственных волосах. На краю оргазма член у Михи стал каменным и обжигающе горячим, а сам он застыл, широко распахнув глаза. Андрей успел отстраниться в последний момент, и густые белые капли украсили разводами пол. Плохо соображая, Андрей резко выпрямился, в голове сразу разлилась мутная тяжесть. Лихорадочно рванул ремень и высвободил полностью вставший, влажный от смазки член. Миха расслабленно качнулся к нему. Посмотрел своими невозможными глазами прямо в душу, а в следующее мгновение вокруг ствола сомкнулись его шершавые от мозолей пальцы. Андрею хватило пары уверенных, требовательных движений. Когда Миха обвел головку большим пальцем, его затрясло от пронзительных, невыносимо ярких ощущений. Оргазм накрыл девятым валом, прошил все тело, скрутил каждую мышцу, окатил концентрированным искрящимся удовольствием. — Пиздец, — ёмко подытожил Миха и посмотрел на свою, залитую спермой Андрея ладонь. Как ни странно — без отвращения. Андрей помассировал лоб. На секунду прикрыл глаза и перевёл дыхание. Подумал: как же чертовски сильно они влипли. И ведь не отмахнешься уже. Не прикинешься дурачком, не сделаешь вид, что ничего не было. После такого-то… — Поехали к тебе, Андрюх, — вдруг предложил Миха. Он стоял напротив и сосредоточенно вытирал руку не пойми откуда взявшейся ветошью. Решение нужно было принимать сейчас. Сейчас или никогда. Андрей забрал у Михи ветошь — ему тоже не мешало худо-бедно привести себя в порядок — и сказал, пристально глядя в глаза: — Ну, поехали.