Дождь не может идти вечно

В студии было жарко. То ли из-за батарей, то ли от освещения. Девочка-гример уже несколько раз протирала им лица салфетками, а после распыляла из аэрографа нечто похожее на пудру. У Андрея от её манипуляций только сильнее чесалось в носу и щипало глаза. Фотосессию заказал журнал. Как и огромное, очень подробное интервью. С вопросами они успешно отстрелялись ещё накануне, а вот на съёмку их пригласили отдельно. Сперва Андрей не понял, к чему такие сложности. Но прикатив на студию, оценил масштаб. Гримерша, стойка со шмотьем, куча суетливых ассистентов и рыжая красотка-фотограф, сама больше похожая на какую-нибудь модель — журнал явно решил не экономить на материале. Увидев все это великолепие, пацаны разом притихли. Даже Ренегат как будто стал меньше ростом. А Миха вообще в момент закрылся и весь ощетинился. — Привет. Я Ира, — представилась фотограф. — Сначала вами Даша займётся. — Она показала на девочку, сидевшую на стуле у большого зеркала. Та помахала в ответ. — Как будете готовы, подходите к циклораме. — фотограф-Ира окинула их внимательным оценивающим взглядом. — Да, только циклорама. Другое здесь будет лишним. Она вдруг вскинула фотоаппарат, настроила объектив и навела его на Андрея. Прозвучало несколько сухих коротких щелчков. Ира присмотрелась к кадру на экране, нажала пару кнопочек, потом снова перевела взгляд на них. — С естественным светом тоже хорошо получится, — пояснила она. — Он сейчас как раз рассеянный такой, мягкий. — Даш, забирай их, — она опять обратилась к гримерше. — Не мажь только сильно. Так, слегка, чтоб не блестели. — Пигалица какая-то, — отвернувшись, тихо пробормотал Миха. Андрей неопределенно пожал плечами. С тех пор, как они оказались здесь, от пацанов и Михи прямо исходила некая неловкость, даже в воздухе ощущалось определённое напряжение. Но его как-то эта тема не особенно зацепила. По большому счету ему было без разницы, кто их снимает. Хоть бойкая Ира, хоть сдержанный Андрей. Главное — результат. Через полчаса Ира уже отщелкала их полным составом и теперь фотографировала каждого по-отдельности. Долго ходила вокруг Михи прежде, чем начать. Рассматривала, примеривалась. Потом наконец подняла камеру и кивнула: — Ну, что, поехали. Миха начал привычно корчить рожи, угрожающе пригибать голову, хмурить брови и кидать испепеляющие взгляды исподлобья. Ира ничего не говорила, только быстро нажимала на кнопку затвора, пытаясь запечатлеть каждую эмоцию. Довольный Миха вошел в образ страшного ужасного Горшка и вовсю им наслаждался. Андрей следил за ним, просто глаз оторвать не мог, и смутное предчувствие разбегалось искрами под кожей. — А вы на студии что первым записываете? Вокал или инструменты? — вдруг, ни с того ни с сего, спросила у Михи Ира. — Обычно вокал, — пойманный врасплох Миха сразу перестал позировать и гримасничать. Фотоаппарат в руках у Иры защелкал с удвоенной силой. — А инструменты по отдельности пишете или сразу вместе? — Конечно, по отдельности, е-мае, — усмехнулся Миха. — Все так делают. Ира кивнула и снова нажала на затвор. Андрей понял, она намеренно задавала простые, очень очевидные вопросы, которые Миха, тем не менее, не мог проигнорировать. Ира спрашивала что-то совсем примитивное, Миха реагировал, выпадал из образа и сразу становился совсем другим. Этот другой Миха был Андрею хорошо знаком. Он часто, заразительно и громко смеялся. Сверкал глазами, что-то торопливо сбивчиво говорил, будто боялся, что его прервут и он не успеет закончить мысль. Временами он выглядел задумчивым и отрешенным. А порой удивительно приземленным, почти непристойно притягательным. На такого Миху Андрей мог любоваться часами. Именно его он готов был рисовать на всех своих картинах. С ним хотелось спорить до хрипоты и придумывать что-то новое. Дурачиться, бухать, валяться в гамаке на даче или сидеть у залива. А ещё на него хотелось смотреть и смотреть. Смотреть бесконечно. — А концертные альбомы вы записываете? — продолжала сыпать вопросами Ира, ни на миг не отрываясь от объектива. Иногда как бы невзначай дотрагивалась до Михи, поправляла положение рук или наклон головы. — Было дело, — стараясь застыть в нужной позе, отвечал Миха. — Мы такие концерты даже на DVD выпускали. — Прикольно, — с улыбкой похвалила Ира, опустила фотоаппарат и добавила: — Всё, закончили. — Да? — немного разочарованно протянул Миха. Андрей не смог сдержать улыбки. Все-таки Миха иногда был таким непосредственным, почти как ребёнок. — А теперь встаньте-ка вдвоём, — внезапно скомандовала Ира, снова наводя камеру, как ружье. Андрей подошёл к Михе, как она просила. Вокруг все было такое ослепительно белое, что хотелось зажмуриться. Или зацепиться взглядом за Миху, как за единственное тёмное пятно. Миха тоже посмотрел на него. По ощущениям глаза у него стали ещё темнее и глубже. Андрей отвернулся, и тут же натолкнулся на чёрный зрачок объектива. — Подойдите ближе, — сказала Ира, настраивая фотоаппарат. — Да, вот так. И повернитесь друг к другу. Хорошо, что в студии полно народу, подумал Андрей. Невнятное бормотание вдалеке немного гасило смущение. На периферии зрения мелькали снующие туда-сюда ассистенты, иногда взгляд выхватывал развалившихся на диванах пацанов. Яха и Поручик тихо ржали над картинками в каком-то глянцевом журнале. Ренегат сосредоточенно с кем-то смс-ился. Задумчивый Шура что-то писал в своем вечном блокнотике. Андрей повернулся к Михе, и мир вокруг словно отодвинулся от них на миллиарды световых лет. Миха смотрел на него сверху вниз, будто провоцировал на что-то или бросал вызов. Андрея такое только раззадоривало. Поэтому Михе он отвечал не менее пронзительным взглядом. Совсем рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, стояла со своим фотоаппаратом на изготовку ничего не подозревавшая Ира. Размеренные щелчки методично отмеряли количество кадров на карте памяти. А Андрею хотелось протянуть руку и дотронуться до Михиных упрямо сжатых губ. Так хотелось, что аж зудели кончики пальцев. Потом спуститься под подбородок на шею, вдоль напряженных мышц, к ямке между ключиц, которую так хорошо видно в вырезе футболки. А другой рукой взять его за тёплую ладонь. Переплести их пальцы. Как тогда на рассвете, после того, как они измочаленные, выдохшиеся валялись на перекрученной постели Андрея и не хватало слов, чтобы передать все, что на самом деле чувствуешь. В ту ночь вообще все слова казались лишними. Они все-таки поехали к Андрею после концерта. Сперва его удивило, что Миха не позвал к себе, раз уж решился на что-то. Типа, дома даже стены помогают и все такое. Но потом, вспоминая и анализируя случившееся, понял, что Миха просто давал себе шанс на бегство. В конце концов из чужой квартиры проще уйти, если вдруг передумаешь. Миха прекрасно знал, что в случае чего Андрей не станет его останавливать и уговаривать. Как бы он не относился к Михе, как бы не хотел его, но собственную гордость под плинтус не затолкаешь. Положа руку на сердце, Андрей готов был признать, что подспудно ждал чего-то подобного. Мозг до последнего отказывался верить, что Миха сам — сам, будучи почти трезвым — готов был заняться с ним сексом. Не пообжиматься на полу, когда кровь кипит от адреналина и алкашки, а ребра ноют от чувствительных ударов. Не подставить член под быстрый отсос, пока остальная группа буквально в паре метров за картонными стенами. А сделать все без спешки, по-нормальному, в постели. Почти как у обычных людей. Андрей честно ждал подвоха, был даже готов к нему. Он намеренно не назвал адрес таксисту, и Миха озвучил улицу и дом за него. Когда поднялись в квартиру, первым отправился в душ и торчал там неприлично долго не только потому, что готовил себя, но и для того, чтобы дать Михе время уйти или, наоборот, свыкнуться с мыслями и остаться. Андрей водил по груди мочалкой, размазывая пену, неспешно опускал руку ниже к животу, намыливал пах и внимательно прислушивался к звукам снаружи. Все ждал, когда же хлопнет входная дверь, и Миха позорно сбежит. Но минуты закручивались вместе с водой и утекали в сток, а в квартире по-прежнему было тихо. Постепенно Андрей расслабился и занялся подготовкой всерьёз. Расставил ноги, прогнулся, давая себе лучший доступ, и перешёл к самому интересному. На самом деле, чтобы там не думал Миха, опыта у него было не так уж много. Точнее, опыт такого плана был у него только с собственными пальцами и с девчонками. Попадались пару раз любительницы анала. Но про то, насколько важна перед этим делом хорошая подготовка, Андрей усвоил очень быстро. У него до сих пор стояла перед глазами Светка Гориевская, её по-кошачьи выгнутая спина, широко расставленные ноги и тонкие проворные пальчики, растирающие детский крем по блестящей ложбинке. Вот она, конечно, устроила ему тогда первоклассное шоу. Андрей отлично помнил, что чувствовал, когда смотрел на ее пульсирующую вокруг фаланг дырку, как у него при этом перехватывало дыхание и волнительно пересыхало во рту. А ее стоны… М-м-м, заслушаться можно было. Впрочем, сторонним наблюдателем Андрей оставался недолго. Заведенный до предела, он опустился рядом с ней на колени и положил одну руку на ягодицу. Смял, отвел в сторону под аккомпанемент коротких сладких вздохов и сам дотронулся до нежных розовых складочек. Тогда Андрея так впечатлила и ее реакция, и свои собственные ощущения, что он решил непременно проверить все на себе. Разумеется, дело было не только в Светке. К этому моменту, он уже вполне осознал, что чувства, которые он испытывает к Михе не совсем дружеские, поэтому немного шерстил тему гейской ебли. Сперва все, что к ней относилось, казалось стыдным и запретным. Но время постепенно примирило Андрея с самим собой. Ушла неловкость, ей взамен возникло острое желание попробовать. Поэкспериментировать. И вот, начав со Светкой, Андрей уже не смог остановиться. Трахая себя пальцами в первый раз, разминая тугие, непривычные мышцы, Андрей представлял себе Миху. Видел, как наяву, его сутулую фигуру на краю постели. Воображал, будто он сидит рядом и жадно следит за каждым движением Андрея. При этом глаза его горят темнотой, зрачки возбужденно расширены, а губы влажно блестят от того, что Миха постоянно их кусает и облизывает. Представлять его было легко и фантастически естественно. Андрей слишком давно был в него влюблен, перенес годы внутренней борьбы, провел миллион мысленных диалогов и придумал тысячу оправданий своему безумию и в один прекрасный момент просто прекратил бесполезные самобичевания. Да, он дрочил, фантазируя о Михе, и иногда трахал девчонок, а представлял при этом опять его. Смотрел эротические сны с ним в главной роли, а по утру бурно кончал, воскрешая в памяти особенно порнографические эпизоды. С этим ничего нельзя было поделать, как нельзя заставить горы расти вниз, а солнце — всходить на западе, поэтому оставалось только смириться. В самом начале для растяжки, как и со Светкой, Андрей использовал обычный жирный крем, потом, поднабравшись знаний, перешёл на специальную смазку. Теперь продолговатый флакон прочно обосновался в ящике у кровати. Вот о чем он никогда всерьёз не думал, так это о том, что будет готовить себя для Михи. Пошлые фантазии не считались. Даже самые откровенные из них, оставались не более, чем выдумкой, пикантным дополнением к разрядке, не более того. А сейчас все вдруг изменилось. Пальцы обводили дырку по кругу. Дразнили. Слегка поглаживали, но не пытались проникнуть внутрь. Дыхание сбивалось, тело наполняло тягучее, вязкое возбуждение. Где-то очень глубоко внутри башки ядовитый голосок посмеивался над ним. Говорил, что надо не себя растягивать, а заниматься Михой. Ковать железо, пока горячо. Мол, стоит только проявить немного настойчивости, приправить все лаской, добавить похабной болтовни, и он сам раздвинет ноги. Андрей понимал, что доля истины в этом есть. Прямо каким-то звериным чутьем улавливал эту Михину готовность прогнуться и уступить, если он слегка надавит. Но все-таки что-то Андрею мешало. Может, совесть. А может, влюблённость. Поразительно, но несмотря на обиды и недопонимания последних лет, на горечь и разочарование, на ссоры и готовность бросить все к чертям, даже то, что считал самым важным делом в жизни — несмотря ни на что, Андрей все равно продолжал его любить. Любить без надежды на взаимность, без шанса на общее счастье, просто любить, потому что с Михой не мог по-другому. Тихий стон царапнул горло. Андрей прикрыл глаза и наконец сильнее надавил на вход. Мышцы поддались, пропуская пальцы, под веками полыхнуло алым, в паху потянуло сладким жаром, и член коротко дернулся, вставая. Андрей пропихнул пальцы глубже, двинул ими пару раз, а потом развёл на манер ножниц. Показалось, что от головы вся кровь отлила прямиком к члену. Ствол прижался к животу, крайняя плоть съехала чуть вниз, обнажая темно-розовую головку, на щелке влажно набухла крупная капля. Андрей вытащил из ануса пальцы, добавил ещё смазки и вогнал их обратно. Внизу живота стало мучительно тяжело и томно. Мышцы непроизвольно сжались в ответ на проникновение, в голове помутилось, и пришлось упереться другой рукой в мокрый пластик кабины, чтобы не упасть. Андрей медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, ещё пару раз толкнулся пальцами, хорошенько смазывая и растягивая стенки, и решил на этом притормозить. Не хватало еще обкончаться раньше времени и обломать себе весь кайф. Когда он вышел из ванной, то почти нос к носу столкнулся с Михой. Они уставились друг другу в глаза, замерли в узком коридоре, будто пойманные на горячем подростки. От затылка вниз по шее скатилась капля воды, между лопаток словно пролетело перышко. Андрей непроизвольно облизал губы, Миха мгновенно прилип к ним взглядом. А потом шагнул навстречу и положил горячую ладонь прямо на стык плеча и шеи. Наклонился и замер. В груди сладко защемило от нежности. Захотелось немедленно обнять его в ответ. И поцеловать. И целовать долго-долго, до перехваченного дыхания, до мурашек, до обморока. Миха словно прочитал его мысли. Издал какой-то то ли полустон, то ли полувздох, прикрыл глаза и легко упёрся лбом в лоб. Сказал тихо и неуверенно: — Ну теперь я в душ, что ли. — Ты, Мих, — согласился Андрей и отступил в сторону. Внутри все переворачивалось и обмирало от предвкушения. В спальне Андрей немного отвлёкся, пока разбирал кровать. От свежих простыней пахло цветочным кондиционером, в голове навязчиво крутилось «я поля влюблённым постелю», только не привычным хриплым баритоном, а фальшивым фальцетом с издевательскими подхихикиваниями. Андрей вроде уже привык к бесконечному внутреннему диалогу, но порой, вот как сейчас, от некоторых мыслей на душе становилось гадко и тоскливо. Начинали вновь одолевать сомнения: а правильно ли он поступает, а надо ли оно им, и к чему все приведёт. Снедаемый тревогой, он решил, что немного выпить для расслабления не помешает. Главное, не переборщить, а то на выходе либо не встанет вообще, либо не кончишь сто лет. Знаем — плавали. Но до кухни Андрей в итоге так и не добрался. Стоило выйти в коридор, как из ванной появился Миха. В отличие от Андрея, обмотавшего бедра всего лишь полотенцем, он умудрился каким-то непостижимым образом натянуть обратно свои кожаные штаны. Намокшие волосы сосульками облепили шею, а плечи и грудь украсила россыпь прозрачных капель. Андрей вцепился в косяк и словно прирос к полу. Он смотрел на Миху и, как загипнотизированный, не мог отвести взгляд. Глаза, брови, чуть приоткрытые губы. Вот почему так? Почему? Миха переступил с ноги на ногу, откинул волосы от лица до боли знакомым, но таким завораживающим жестом, и Андрея просто сорвало ему навстречу. Оказавшись рядом, он тут же обнял Миху, устроив обе руки у него на талии. Потом провел ладонями вверх, по лопаткам, собирая невытертую влагу, скользнул на плечи и обхватил шею, разместив большие пальцы под челюстью. Заставил смотреть только на себя. А сам утонул в темном омуте его глаз, залюбовался тенью от ресниц, хищно вздрогнувшими ноздрями. И понял с поразительной чёткостью, что теперь не остановится ни за что на свете, и ни одна в мире сила не оторвет его от Михи — ни цунами, ни ураган, ни ядерный взрыв. — Хочу тебя, — прошептал Андрей, надавил на шею, заставив пригнуться, и поцеловал. Миха с готовностью ответил, обхватил руками лицо Андрея и крепко прижался губами к губам. Вроде бы это был уже их третий поцелуй. Господи боже, Андрей ведь, и правда, считал. Но ощущался он так же остро и волнующе, как первый. Слегка покалывало губы, сердце заполошно билось в ребра. Перехватывало дыхание. Но главное, по-прежнему хотелось поймать в ловушку времени мгновение, чтобы поцелуй все длился и длился, окутывал теплом и нежностью объятий, дарил ощущение неподдельной искренности и интимности. Андрей опустил руки вниз. Скользнул ладонями по пояснице, задел широкий ремень и наконец положил их Михе на задницу. Сжал ягодицы сквозь кожу штанов, притянул к себе ближе. Миха вздрогнул, но не отстранился. Наоборот, подался вперед, прижался губами сильнее. Он бы горячий и влажный. Андрей сходил с ума от того, как упирался в бедро его твердый полностью вставший член. Не прерывая поцелуй, он ловко расправился с ремнем, расстегнул Михины штаны и провел пальцами по натянутой ткани трусов. — Андрюх, я так… это самое, — задевая дыханием губы, пробормотал Миха. — Нельзя, Мих, — тихо отозвался Андрей, а сам не удержался — оттянул вниз резинку и накрыл ладонью влажную головку. Миха рыкнул что-то невнятное, попытался потрогать Андрея, но делать это через полотенце было наверняка неудобно. Поэтому он быстро дернул узел, и тяжелая махровая ткань упала к ногам. Внизу живота тонко потянуло возбуждением. Не прекращая натирать набухшую головку, Андрей проследил за Михиным взглядом и его словно током шибануло. Такая смесь чувств была в чужих глазах: стыд, неловкость, смятение, желание, необузданность, жажда… Член мазнул по коже, прижимаясь животу, внезапно стало трудно дышать. Миха обернул ладонь вокруг ствола, и Андрей нарочно поддал бедрами, толкаясь ему в кулак. Собственная нагота совсем не смущала. Андрею нравилось, как жадно и голодно Миха на него смотрит. Его дрожь, сдавленные стоны, длинные выдохи сквозь зубы — все это раскрепощало и распаляло похлеще любых слов и заверений. Не в силах больше сопротивляться вскружившему голову возбуждению, Андрей плавно, но неумолимо стек вниз и одним резким движением стянул Михины штаны вместе с трусами прямо до колен. И сразу же наделся ртом на твердый крепко вставший член. — Андрюха… бля-я-я… погоди, е-мае, — Миха попытался его остановить, но едва не грохнулся, стреноженный штанами и бельём. Придержав его за бедра, Андрей пару раз впустил головку настолько глубоко, насколько смог, а после отстранился сам. Перед лицом качнулся мокрый от слюны ствол, толстые вены причудливой сетью вздулись под тонкой кожей. Андрей прижал одну языком, широким мазком проследил извилистый ход. — Не могу. Кончу сейчас. Андрюх… Михин упавший голос можно было слушать часами, но на такой быстрый финал Андрей не подписывался. Он в последний раз длинно высунул язык и пошло обвел широкую головку, а потом с усмешкой сказал: — Тогда пойдём скорее в спальню. От остатков одежды Миха избавился там же в коридоре, и на постель они упали оба уже абсолютно голые. Когда их обнажённые тела соприкоснулись, Андрея словно оглушило. Он зарылся пальцами Михе в волосы, переплелся с ним ногами, притерся пахом к паху и нашёл обжигающе горячий рот. Мысль о том, что Миха сам захотел поехать к нему, что он не ушёл, хотя такой шанс у него был, что он остался тут, рядом, что он наконец принял решение и выбрал Андрея, делала поцелуй просто нереально сладким и крышесносным. Губы упруго скользили по губам, терпкий солёный запах геля для душа щекотал нос. Никогда и ни с кем Андрей не испытывал такого сильного, яростного возбуждения, чтобы от обычных вроде бы вещей все внутри обмирало и казалось, что срываешься в пропасть с огромной высоты. Дорвавшись, Миха осмелел. После короткой распаляющей борьбы его язык нагло пролез Андрею в рот, а сам он как-то незаметно очутился сверху. Тяжело придавил к кровати, вклинился между ног, заставляя развести их шире. Андрея выломало под ним, пах скрутило длинным спазмом от того, как хорошо, правильно притерлись друг к другу их истекающие смазкой члены. Потом Миха немного сбавил обороты. Отстранился, навис сверху. В его почти черных глазах всего на миг Андрей будто увидел свое отражение. Призрачно мелькнули растрепанные волосы, поплывший взгляд, пятна румянца на щеках, испарина над верхней губой. Миха моргнул, и наваждение пропало. Андрей немного разочарованно вздохнул, закрыл глаза, и под веками тут же заискрило от того, что губы невесомо погладил большой шершавый палец, сперва обвел верхнюю, затем — нижнюю. А потом Миха наклонился и снова поцеловал его, обжигая дыханием и лаская рот языком. Одной рукой он провел по шее Андрея вниз, зацепил сосок, переместил ладонь немного вбок, погладил бедро, а после отвёл его в сторону и нырнул пальцами между ягодиц. Стоило ему дотронуться до смазанного входа, и Андрей не смог сдержать стон. А Миха будто закаменел и даже дыхание задержал. — Андрюх, ты это, е-мае… — Он шумно и длинно выдохнул, облизал губы и вдруг рывком съехал вниз. Встал на колени прямо между ног Андрея. Уставился во все глаза туда, где все, должно быть, блестело от смазки, и сбивчиво зачастил: — Ты сам там, да? Пальцами? И как? А потрогать можно? Андрей даже кивнуть не успел, как Миха осторожно коснулся чувствительного места сразу под мошонкой. Погладил, спустился ниже и надавил на дырку. При этом он ни на миг не отводил взгляд, а Андрей подтянулся на локтях и тоже принялся наблюдать за ним. Его до ужаса заводило то, что делал Миха, как он трогал его, как часто, судорожно сглатывал и иногда закусывал нижнюю губу. Было в этом что-то невыносимо бесстыдное и порочное, от чего по телу шли волны дрожи и пересыхало во рту. Внезапно Миха оторвался от созерцания его промежности, коротко рыкнул и укусил Андрея за коленку. Лёгкая боль немного отрезвила. Взгляд упал на Михин торчавший колом член, и внизу живота все сжалось от вожделения. Сгорая от желания, Андрей чуть прогнулся в пояснице, развел ноги шире, так, чтобы открылся лучший и самый развратный вид, и нагло потребовал: — Трахни меня уже. Особое приглашение, что ли, ждешь? Миха ошалело мотнул головой и, видимо, собрался навалиться сверху, но Андрей его остановил. — Резинки на столе возьми. И смазку. Его не обламывало все контролировать, в конце концов, познаний в этом вопросе у него точно было больше. А ответственность никогда не была Михиной сильной стороной. Пока Миха хрустел упаковкой презерватива и смазывал себя, Андрей перевернулся на живот и встал на колени. Решил, что для первого раза такая поза подходит лучше всего. Для первого раза, хохотнул голос в голове. То есть ты всерьёз думаешь, что у вас будет второй? Будет, убежденно ответил Андрей, хотя зерно сомнения безусловно упало в благодатную почву. Опять закрутилось в мыслях привычное тошнотворное «что, если». Сколько там раз Миха твердил про грязных пидоров, к которым себя, разумеется, не причислял? Кто знает, что щёлкнет у него в башке после сегодняшнего траха? Вдруг опять вернутся старые загоны и махровое отрицание? Угомонись, посоветовал сам себе Андрей. Какая разница что случится после, главное то, что происходит сейчас. Матрас сзади прогнулся под Михиным весом. Зашуршала простынь. А следом на ягодицы легли горячие ладони. Андрея дернуло, словно от электрического разряда. К лицу прилила кровь, ноги задрожали то ли от зашкаливающего напряжения, то ли от возбуждения. — Андрюх, — склонившись ниже, куда-то между лопаток прошептал Миха. — Если это, что не так сделаю, ты не молчи ладно. Скажи, как есть. Понимаешь, да? От волнения и заботы в его голосе на душе стало теплее, и собственный страх неожиданно отступил. — Ты начни сперва, а там посмотрим, — Андрей оглянулся через плечо и с вызовом посмотрел на него, как бы говоря, ну что, неужели уже испугался. Миха как всегда легко повелся на провокацию. Склонился ниже, нависая над Андреем, одной рукой упёрся в кровать рядом с его плечом, другой погладил вдоль позвоночника, и чувствительно прикусил за загривок. Потом тут же зализал место укуса, мокро прошелся языком по шее сзади, а затем уже мягче прихватил зубами все то же явно полюбившееся ему место и всосал кожу в рот. От накатившего удовольствия Андрей непроизвольно прогнулся сильнее, притираясь ягодицами к Михиному паху, и застонал. Сердце застучало так сильно, что отдалось шумом крови в ушах. Миха все-таки оставил в покое его загривок. Прошелся напоследок поцелуями по линии позвонков и словно нехотя отстранился. Сразу безотчетно захотелось вернуть его обратно. Андрей даже дернулся назад, но в следующее мгновение Миха развёл в стороны его ягодицы, и к анусу прижалась твёрдая головка. Давление усилилось, мышцы входа конвульсиях сжались. Андрей закусил щеку, стремясь перебить одной болью другую. Не вышло. Как бы он не старался себя смазать и подготовить, но даже трём пальцам было далеко до Михиного размера. Оставалось лишь молиться, что у него хватит выдержки не вломиться одним махом. — М-м-м, как же узко, Андрюх, е-мае, — промычал Миха, ещё сильнее сдавил его бедра, но продолжил входить так же медленно и осторожно. — Бля, и горячо как… И круто, бля… — в отличие от Андрея дара речи он, похоже, не лишился и умолкать не собирался. А Андрей мог только часто и глубоко дышать, переживая неумолимое вторжение. Внутренние мышцы тянуло, щипало и дергало низ живота. Он комкал в руках подушку и ждал, когда же наконец станет легче. — Ебанный в рот, — выдохнул Миха и остановился. — Какой же ты… охуенный… Андрюха… Андрей упал лицом в подушку, прогнувшись и задрав зад ещё сильнее. Миха был целиком и полностью в нем. Его член распирал анус, его яйца прижимались к мошонке Андрея, его пальцы точно впивались в бедра до синяков. Все, как ты грезил, с издевкой напомнил внутренний голос. Да, все так. И даже больше. Андрей не стал ждать, пока Миха начнёт двигаться вновь, сам толкнулся ему навстречу. Болью прострелило от дырки до солнечного сплетения, но это была правильная боль. Желанная. Её было много, но она все равно не могла до конца перебить возбуждение. Член хоть и слегка опал, но стоило задеть им постель, моментально дернулся в ответ. Андрей понимал, что причина всего этого — Миха. Никого другого Андрей не хотел так сильно, ни от кого так не сходил с ума. Он снова неспешно повел бедрами, сжался внутри, чувствуя как кровь в венах обращается в огонь, и закусил угол подушки, чтобы не заскулить в голос, настолько все было через край. До Михи наконец дошло, что можно двигаться. Сперва он аккуратно качнулся назад, потом — так же осторожно вперёд. Несмотря на это, Андрею показалось, что он чувствует каждый миллиметр таранящего задницу члена. Чтобы скрыть жалобный скулеж, рвущий горло, пришлось вцепиться зубами в несчастную подушку. Миха снова вышел почти до конца, а потом задвинул назад уже быстрее. От этого движения в паху словно заискрило. А потом опять. И ещё — когда Миха начал вбиваться в него резко и глубоко. О, да, глубоко! Его член, казалось, доставал до желудка, каждый раз задевая внутри с десяток нервных окончаний. — Быстрее, — скомандовал Андрей, дурея от горячего томления, расплескавшегося внизу живота. — Миха, блядь, давай уже! Он больше не пытался сдерживаться. Громко стонал, шипел, надрывно рычал, захлебываясь воздухом и слюнями, матерился и восхвалял, требовал и умолял, пока Миха с каждой секундой увеличивал темп и амплитуду. Пот заливал глаза, щипал кожу, щекотными каплями сбегал по позвоночнику и рёбрам. Каждое движение, каждый толчок, каждый удар внутри толкал к обрыву. Андрей умирал от концентрированного пряного удовольствия, под конец лишь глухо шепча на один лад, словно заговор «михамихамиха». А Миха драл его жадно и торопливо, будто сдавал норматив на скорость долбежки. Ритм был настолько быстрый и глубокий, что явственно и громко слышались шлепки кожи о кожу, сочное хлюпанье смазки. Рука сама потянулась к члену. Андрей просунул её между телом и простыней и крепко обхватил ствол кулаком. Хватило нескольких резких, плотных движений, и удовольствием накрыло, словно цунами. Огромная волна смыла все мысли, подхватила и закружила так, что он едва не потерял сознание. Вроде бы он кричал, полируя ладонью залитую спермой головку. Извивался и содрогался, насаживаясь на член и выдаивая последние, самые сладкие капли оргазма, а Миха в этого время крепко держал его за бедра и коротко, грубо вколачивался в судорожно сжимающийся анус, пока наконец не замер, протолкнувшись до основания, и навалился сверху. Андрей потом часто вспоминал эти первые минуты после пика. Эхо оргазма, томная нега во всем теле, тяжесть Михиного потного тела, распластавшая по кровати. Они даже в ванную не пошли сразу после. Миха только резинку стянул, завязал узлом и кинул куда-то на пол. А после потрогал Андрея пальцами там, обвел чувствительную дырку, скользнул внутрь буквально самыми кончиками и с придыханием прошептал: «Е-мае, Андрюха, я же тебя теперь все время хотеть буду. Вот, че мы, блин, с тобой натворили?» Андрей только рвано выдохнул в ответ. От дразнящих, почти невесомых касаний от паха по всему телу разлетались электрические разряды. Было так хорошо и волшебно, будто он в самом деле попал в сказку. В волшебный мир, где у них с Михой была взаимная, неземная, вечная любовь, и не существовало для нее никаких преград и препятствий. Никто не мог им помешать, ничто не могло разлучить. Даже смерть. Конечно, это была лишь иллюзия, зато такая сладкая. Андрей полностью растворился в пьянящей эйфории, залип на Михином низком голосе, нашептывающем всякие неприличности, позволил ему тискать и исследовать себя в самых сокровенных местах, и сам не заметил, как отрубился. А во сне к нему снова заглянул Шут. Но эта встреча почему-то разительно отличалась от всех предыдущих. Шут почти не кривлялся и не язвил. Выглядел даже каким-то задумчивым и немного грустным. Они шли по берегу моря. Вроде бы это был не залив. А может, и залив. Хрен разберешь в этих перекрученных снах. Под подошвами хрустел мелкий ракушечник, совсем близко кричали чайки, море накатывало пенистыми мутными волнами на берег. Небо над их головами было низким и тяжёлым, будто серая слежавшаяся, напитавшаяся сыростью вата. Моросил мелкий дождь. Но ветер был тёплый. На губах отчётливо оседала соль, когда особенно сильные порывы обдували лицо. — Эх, Князь, Князь. Не послушал-таки меня, сиганул в омут с головой, — разочарованно сказал Шут. — Ещё и жопу своему Горшку подставил. Кретин влюблённый. Он поджал губы и с недовольной рожей уставился вдаль. Там, на возвышенности, виднелся маяк. Чем ближе они к нему подходили, тем крупнее вокруг попадались камни, а ракушечник сменялся гладкобокой галькой. — Помнится, ты сам советовал нам потрахаться, — не промолчал Андрей. Шут злобно зыркнул. — Я говорил тебе трахнуть его, — ядовито заметил он. — Невелика разница. — Очень даже велика. Ничего ты не понимаешь, Князь. — Он был не готов, — Андрей сам не понимал, зачем оправдывается и что-то объясняет. Их с Михой отношения Шута не касались. — Если бы я настоял, он бы, наверное… — Андрей задумался на секунду, — да, наверное, он бы позволил. Но какой кайф в таком трахе? Смысл ебать того, кто хочет лишь угодить? Даёт, потому что надо дать. Вот, прикинь, как бы я ему вставлял и думал, что он просто терпит, пусть и ради меня? Шут скривился от отвращения. Аж как будто позеленел. — А ты, значит, ради него готов был потерпеть? Какая сопливая гомосня, — он демонстративно достал платок и смачно высморкался. — Я не терпел. Мне было классно. — А ты не боишься, — вкрадчиво начал Шут, — что теперь, после того, как ты даже в ебле ему, считай, подставился, он совсем тебе на шею сядет? Так бы, глядишь, отымел бы его, и в ВИА вашем он бы тебе больше свободы дал. Заманчиво, а, Князь? — Шут хитро посмотрел на него. — Хотелось бы перестать быть вечно вторым, вылезти из тени своего ненаглядного Горшочка? Андрей наконец сообразил, к чему он клонит. Ну уж нет. Размениваться на такую позорную хуйню он не стал бы под страхом смерти. За кого Шут его принимал? — Держите меня семеро! — захихикал в ответ на его размышления Шут. — Князь — само воплощенное благородство. Ха-ха-ха…ха-ха-ха… Прелесть расчудесная! А вот твой Горшочек именно так и поступил. Он в этом плане не такой лопух, как ты себе представляешь. Он снова мерзко захихикал. — И что, по-твоему, Миха сделал? — недоверчиво спросил Андрей. Напрасно спросил, зря, но после подначек Шута, он, как безмозглый малек, раз за разом заглатывал наживку и садился на крючок. Шут ответил не сразу. Но посмотрел так выразительно, что только блаженный дурачок, не насторожился бы. — Всё-таки не самая говеная вы группа, — некоторое время спустя начал он издалека. — Есть в ваших завываниях что-то почти пророческое. И роли друг для друга вы порой подбираете верно. — Он даже остановился, заглянул в лицо Андрею и заговорщицки подмигнул. Типа, догадываешься, о чем я? Затем склонил голову по-птичьи сперва к одному плечу, потом к другому. Оскалился, демонстрируя острые зубы и продолжил: — Взять, к примеру, вашу песенку про мушкетёров. Ты-то, ясное дело, тот ещё Д’Артаньян. А из Горшочка вообще самый настоящий Портос вышел. — Ты это к чему? — Андрея удивила и напрягла внезапная смена темы. С Шутом всегда так было. Вечно приходилось ждать подвоха, но даже это не спасало от попадания впросак. — Все к тому же, — многозначительно подвигал бровями Шут. — Зуб Горшочка даю, что ты никогда не проводил подобных аналогий. А ведь Горшок реально похож на этого выдуманного гуляку, гедониста и позера. Но что Портос, не так уж прост, что — твой любимый, — на слове «любимый» он показушно передернулся от отвращения. — Чего смотришь? — усмехнулся Шут. — Не веришь? Очень зря. Скоро сам получишь подтверждение. Не сомневайся, Андрюшка. — По-моему, ты сосешь из пальца. — О, нет. Это ты у нас сосешь. У Горшка, — довольный собой Шут снова расхохотался. — И все-таки, причем тут мушкетёры? — поинтересовался Андрей, игнорируя насмешку. — Объясни нормально. — Не могу, — с сожалением вздохнул Шут. Притворялся, конечно. — Почему? — Слишком скучно. — А изводить меня загадками веселее? — Несомненно. Шут сверкнул глазами, порыв ветра раздул его колпак, зазвенел бубенчиками. — Ты сравнил Миху с Портосом, — принялся рассуждать Андрей. — Сказал, что он не тот, кем кажется. Шут кивнул. Верно, верно мыслишь. Андрей нахмурился, напряг память. Давненько он Дюма не открывал. — Но Портос же самый безобидный из всей четвёрки, — немного поразмыслив, заключил он. Это, разумеется, была маленькая хитрость, и она вдруг сработала. — Этот самый безобидный, как ты выражаешься, — голос Шута был едкий, как серная кислота, — получил все, что хотел: и титул, и богатство, и замки. Легко получил, почти не напрягаясь. Так что делай выводы, Князь. Шут опустился на огромный валун, закинул ногу на ногу и стряхнул мелкие капли с плеча. — Вот ведь оказия, — пробормотал задумчиво и не в кассу. — Постоянно забываю зонт. Прямо проклятье. Андрей тоже потряс намокшей чёлкой. Дождь действительно усилился, и море стало беспокойнее. Они почти дошли до маяка, и теперь стало видно, что он давно заброшен. Вокруг все заросло травой и кустарником. Краска на башне облупилась и потускнела. Стекла в световой камере наполовину отсутствовали. Унылая картина запустения навевала такие же унылые мысли. — Только даже такой продуманный Портос, — Андрей хмыкнул себе под нос — до чего нелепый выходил каламбур, — все равно погиб. И погиб, спасая друга. — Иронично, не находишь? — оживился Шут. Вокруг него словно сгустился темно-лиловый дым. — Д’Артаньян, кстати, тоже умер. Он с намеком подвигал бровями, и у Андрея внутри все похолодело и противно сжалось. Почему-то обычные слова, даже не угрозы, подействовали сильнее, чем устрашающие спецэффекты, что раньше любил использовать на нем Шут. Стало совсем неуютно и зябко, дождь хлынул стеной. Небо и море слились по цвету. Линия горизонта смазалась и исчезла. — До встречи, Князь, — перекрывая шум ветра, крикнул Шут, игриво помахал на прощание и просто растворился в потоках воды. Ливень и волны заполнили все пространство, Андрей закрыл глаза, отдаваясь стихии, а открыл их уже у себя в спальне. Рядом, уткнувшись ему в плечо, сопел Миха. По карнизу довольно громко стучали капли дождя. И здесь дождь, подумал Андрей. Кругом один дождь, чтоб его. Андрей пошевелился, и Миха сразу завозился: глубоко вздохнул, потер глаза кулаком, как ребенок спросонья, потянулся с хрустом. Потом обхватил Андрея рукой поперёк живота и крепко прижался всем телом. — Давно хотел вот так проснуться с тобой, — прошептал куда-то в висок. Андрей повернулся к нему лицом, Миха смотрел из-под ресниц и едва заметно улыбался. Мутная тревога, бродившая в голове после дурного сна, моментально отступила. Андрей улыбнулся в ответ и провел пальцем по его чуть припухшей то ли после сна, то ли от ночных поцелуев нижней губе. Потом они вместе приняли душ. Точнее, Миха влез к Андрею в кабину, чуть не выломав створки. На этом он не успокоился. Сперва полез целоваться, распалив до крайности, а после, как ни а чем не бывало, взял с полки губку, выдавил гель и начал мыться. Только смотрел при этом исподлобья; тяжело так смотрел, с вызовом и желанием. И его крупный длинный член нагло покачивался у пупка, тоже провоцируя на непотребства. Такой порнографии Андрей, конечно, не вынес. Где ему… Развернул Миху к пластиковой стенке и навалился сзади, как давно хотел. Облапал скользкие от натекшего геля ягодицы, другую руку устроил на члене и очень быстро довёл их обоих до разрядки одним лишь горячечным трением и лихорадочной дрочкой. В конце концов Андрей почти поверил, что теперь у них все точно сложится. Но после душа, когда они переместились на кухню в поисках чего бы пожрать, Миха бросил как бы между делом: — Только при остальных, как его, давай это, по-осторожнее будем. Чтоб, ну, сам понимаешь, никто не просек, что мы с тобой того. — Трахаемся, — подсказал Андрей. От внезапной злости даже в глазах потемнело. — Ага. Да, — согласно кивнул Миха. — Не надо, короче, никому знать. Понимаешь, да? Это ж все равно только между нами. Вот пусть так и остается. «Стремно тебе, да? Зашкварно? По-пидорски?» — на языке крутилась чёртова прорва колких вопросов. Андрей не задал ни одного. — А как по-другому, Мих? — раздражение в голосе все равно не получилось как следует замаскировать. — У нас и выбора-то особого нет, если что. После его слов Миха заметно расслабился. Перестал настороженно зыркать и хмуриться. — Я думал, ты, это, беситься будешь, — с обезоруживающей честностью ляпнул он. — Типа, я опять слиться хочу и все такое. «А ты не хочешь?» — Проехали. Че я не понимаю, что ли. Разумеется, он все понимал. Миха был прав. Ни о каких открытых отношениях и речи быть не могло. Выбирая друг друга, они подписывались на вечную ложь, на фикцию и притворство. На жизнь с оглядкой, когда нельзя выдать себя даже жестом. Потому что последствия фатальны. Кто из их окружения оценит и примет то, что они ебутся в жопу? Может, пацаны из группы? Или Михин батя со счастливой улыбкой пожмет им руки и благословит на гейское счастье? А родители Андрея? Вот они будут в восторге, когда поймут, что не дождутся красавицы-невестки и выводка внучат. Прям на руках их с Михой носить начнут. Ага, не в этой жизни. А фанаты? Андрей отлично представлял, что случится, если, не дай бог, поползут какие-то слухи. От них не просто все отвернутся, да их порвут, уничтожат, живьём похоронят. Очень романтично выйдет. Да, Андрей все понимал. Справедливости ради, он вообще должен был восхищаться Михой за то, что, несмотря на все грядущие сложности, он собирался хотя бы попробовать. Пусть звучало его предложение весьма криво, но смысл был вполне ясен. Только Андрей все равно бесился, варился в своих мыслях, как в котле, задыхался от разочарования и обиды. Его не покидало стойкое чувство, что Миха тупо хотел его использовать. То и дело на периферии зрения, как галлюцинация, маячил образ Шута из последнего сна. Он коварно хихикал, кокетливо прикрывая зубастую пасть ладонью. А в голове звучал его голос: «Что я говорил! Что я говорил тебе, идиот! Ты во всем ему уступишь! Прогнешься как миленький! И он это прекрасно знает». Да нет же, нет… Причём тут это? — пытался возражать Андрей. Им действительно теперь надо быть осторожнее. Не те у них отношения, чтобы трясти ими, как флагом. Иногда приходится выбирать наименьшее зло, как бы горько от этого не становилось. «Или кому-то просто удобно ебать лучшего друга в темном углу. А на людях изображать из себя настоящего мужика. Орать на всех перекрестках про мерзких пидоров, а за закрытой дверью петь дифирамбы твоему очку. Три ха-ха! Эх, Андрюшка, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках». — Тогда забились, Андрюх, — со смешком сказал Миха. — Начнём с тобой осваивать шпионские штуки, чтоб, это самое, не спалиться. Интересно, если бы он знал, что сейчас у меня в башке, тоже ржал бы? — мрачно подумал Андрей. Тяжело вздохнул и помассировал переносицу. А вслух спросил: — Думаешь, пригодятся? — А то. Ты еще сомневаешься? Нам с тобой в туры ездить, е-мае, да и здесь как-то выкручиваться придётся, — Миха мечтательно заулыбался. Андрей отвёл взгляд. Горло словно сжала рука в кожаной перчатке. Сдавила, перекрыла кислород, не позволила произнести ни слова. Показалось, что он как раненое животное, сможет только зарычать в ответ, лишь жалко огрызнуться. «Растут, растут запросы, — вновь запульсировало в затылке. — Чем дальше, тем большего хочется. Да не можется. Бедный, бедный Князь. Тяжела и незавидна твоя доля». — Слышь, Андрюх, — позвал Миха. — С тобой все нормально? Че-то ты какой-то молчаливый. — Не выспался, — соврал Андрей и для верности смачно зевнул. — Жалеешь, что ли? — весело уточнил Миха. — Нет, — и это, пожалуй, была единственная правда на сегодня. На ней в итоге разговор у них и закончился. Андрей отвернулся, занялся приготовлением завтрака. Миха не стал лезть к нему под руку, немного покрутился рядом, выцепил из холодильника пиво и ушёл в комнату. Через несколько минут оттуда раздались звуки стрельбы, лязганье железа и потустороннее завывание. Приставку врубил, догадался Андрей. Он механически нарезал хлеб, сыр, колбасу, соорудил бутерброды. И только после этого со всей дури вцепился в столешницу. Пульс грохотал в ушах, виски ломило, горело, будто от температуры, лицо. Андрей чувствовал себя разбитым, больным и запутавшимся. Последнее угнетало больше всего. Чего ж его так мотало-то? Почему вполне здравый Михин подход к ситуации вызывал такое отторжение? «Потому что любишь, глупенький. А он тебя — нет. Все проще пареной репы. Но пока ты сам не допетришь, никто не поможет. Так что дерзай!» Так и прицепилось к Андрею репьем это нехорошее, будто вложенное извне подозрение. Миха приезжал к нему, они трахались или просто рубились в приставку, пили пиво, трепались о разном, сочиняли что-то, а душу изматывало недоверие и стойкое ощущение неправильности происходящего. Андрею постоянно мерещилось, почти до паранойи, что он чересчур потворствует Михе, слишком ведётся на него, на многое напрасно закрывает глаза. Бывали дни, когда Андрей мог справиться с собой, загнать под плинтус уродливого демона, и тогда мир вокруг приобретал небывалую чёткость: мысли прояснялись, сомнения испарялись, от глупой, детской обиды на Миху не оставалось и следа. А бывало, что любая мелочь выбивала из равновесия. Бесило все и вся. Откуда-то вылезла ревность. Изводила жалость к себе. Каждая Михина фраза воспринималась в штыки. В такие моменты даже близость не приносила удовольствия. Точнее, оно выходило чисто физическим, а морально Андрей чувствовал себя гаже некуда. В глубине души он догадывался, что в плохие дни лучше им вообще не видеться. Не стоит идти наперекор себе. Проще переждать внутреннюю бурю и не встречаться вовсе, пока эмоции не утихнут. Но у него ещё ни разу не получилось сказать Михе твердое «нет», хотя попытки были не единожды. Ни разу — до сегодняшнего дня. Чем дольше они стояли под зорким зрачком объектива, прожигая друг друга взглядами, тем сильнее в груди вскипало раздражение. Андрей не понимал, откуда оно бралось. Только что все было прекрасно, он любовался Михой, аж сердце заходилось в сумасшедшем ритме, и вдруг словно кто-то переключил в голове невидимый тумблер. Миха продолжал смотреть на него так, будто собирался наброситься прямо тут, в студии, у всех на глазах. Андрей прямо чувствовал его тяжёлый, жаркий взгляд, словно скользящую по телу руку, и из глубины души отчего-то поднимался протест. А вот хрен тебе, насмешливо изгибая бровь, как бы говорил Андрей. Не дождешься. Че пялишься? Сам же собирался ныкаться ото всех, чтобы не дай бог… чтобы ни у кого даже шальная мысль не закралась… А теперь что? Передумал уже? Но чего стоят тогда твои слова? Ира довольно хмыкала на его гримасничанья, снимая с разных ракурсов. Миха, судя по бешеному огню в глазах, распалялся от их взаимодействия и гляделок все сильнее и совсем не одуплял, что Андрей вместо возбуждения и мечтательного ожидания испытывает лишь досаду. «А круто он устроился, да? Ты ему — и тексты, и жопу, и чувства. Ах-ах-ах. А он тебе как обычно — хуй», — внутренний демон изгалялся на все деньги. Андрей уже не мог его заткнуть. Голова буквально разрывалась от боли, ломило даже глаза. Футболка противно липла к мокрой от пота спине. Андрей терпел эту пытку из последних сил, всем сердцем желая только одного — сбежать. Но так легко это у него не вышло. После окончания съёмки Миха поймал его в вестибюле и, оттащив за локоть подальше от любопытных глаз, наклонился к уху и торопливо, сбивчиво прошептал: — Я, это… сегодня вечером к тебе приеду. Соскучился — пиздец. — Нет, — Андрей сперва не поверил в то, что сказал. — Почему? — Миха тоже не поверил. — Другие планы. — То есть? — Вот так, — пожал плечами Андрей. Придумывать отмазки не хотелось, на подробности и объяснения не осталось сил. — Андрюх? — Миха испытующе заглянул ему в глаза. — Чего, Мих? — напустив равнодушный вид, вернул вопрос Андрей и нехотя добавил: — Занят я. Вообще сегодня никак. — А завтра? — не отставал Миха, явно почуяв подставу. — И завтра тоже. Хотел мстительно сказать «для тебя теперь всегда», но язык не повернулся, сберегая хотя бы крошечное пространство для маневра. Только Миха, кажется, все понял без лишних слов. Разом посерьезнел, нахмурился. По его лицу пробежала тень, губы искривились, но больше он ничего не сказал и не спросил, только посмотрел выжидающе и сгорбился сильнее. Повисло тягостное молчание. Андрей знал, что должен уйти первым. Такова была цена у трусости и малодушных недомолвок. Он заварил эту кашу, ему и расхлебывать. Но ноги не шли, не слушались и словно налились свинцом. Миха тоже, как назло, не уходил. Сверлил теперь уже печальным взглядом и нервно теребил пальцами цепь на штанах. Наконец он кивнул каким-то своим мыслям, в сердцах махнул рукой и сказал: — Ладно, Андрюх, как хочешь. Навязываться не стану. Отшатнулся, будто от прокаженного, и, не оглядываясь, направился к выходу.